Призрачная любовь (СИ)

Только ничего сладкого в смысле произносимых им слов не было:

— Разве вы не понимаете, что любое обстоятельство зависит лишь от вас? Что ваши разбитые жизни, ваши нелепые смерти есть не более, чем результат неправильных действий, мыслей, а самое главное — неправедных желаний?

Рука, поддерживающая Лену, растворилась в воздухе, и девушка покачнулась, потеряв равновесие, с трудом удержавшись на ногах.

— Забавные и омерзительные зверюшки, вы, люди. Забавные, но вредные. Даже радость искушать и соблазнять вас у нас отобрали. Ну что за радость, — затевать игру с тварью, предел мечтаний которой сводится к двум банальным актам: жратве и сексу?

Демон эффектно развернулся на месте, будто в танце. Пытливо заглянул Лене в глаза, как если бы всерьез искал в них огоньки понимания.

За спиной обманчиво юного демона безмолвно стояли мертвецы. В ожидании, когда им можно будет выйти на сцену.

— Совокупляетесь вы глупо. Грубо, — я бы даже сказал, пошло. Ты не находишь? Чего хорошего можно ждать от мира, в котором два главных звена никогда не прибывают в гармонии? Мужчины используют женщин, женщины пытаются использовать мужчин. Мужчины хотят секса без обязательств; женщины желают гарантированно получать деньги, по возможности уклоняясь от секса.

В круговороте бездонного эгоизма люди говорят о любви. Эгоизм и ложь, — продолжал философствовать демон, прохаживаясь между застывшими фигурами, — вот что чаще всего связывает влюбленные пары на земле. Мужчины лгут, чтобы скрыть собственные доходы от возлюбленной жены и драгоценных отпрысков. Ну а женщины? — Губы демона растянулись в улыбке. — Женщины, как всегда, грешат более тонко. Я бы сказал, с большим вкусом. Как часто вы лжете не только своим мужьям, но и самим себе, что любите свои кандалы и своих палачей?

— Я что-то не до конца понимаю, демон, — встрял в монолог Адам, — Кому из двух равно для тебя омерзительных звеньев, ты все же сочувствуешь?

— Конечно же, — женщинам. — Изящный разворот корпуса, насмешка в голосе. — Я же мужчина!

Демон нарочито медленно подошел к Адаму. Тонкие пальцы пробежались по белокурым локонам юноши, очертили рисунок губ, сомкнулись на подбородке.

Адам брезгливо попытался стряхнуть руку демона, отшатываясь:

— Что такое, землянин? — В голосе демона мешались насмешка с угрожающим рычанием разбуженного хищника. — Я тебе не по нраву?

Демон нарочито грубо обнял Адама за талию, не замечая сопротивления. Они смотрели друг на друга исподлобья, в упор, со скрытым вызовом. Будто меряясь силой воли.

Лена передернулась. Её волновало и пугало напряжение, возникшее между теми, двумя. Не хотелось разбираться, что за ассоциации вызывали в ней их объятия? Чем, казалось, связаны два существа, демон и человек: агрессией? страстью?

— Что ты такое, ты сам не знаешь, — в шепоте демона колыхались нега и тьма, кровь и вожделение. Наслаждение, оскверненное пороком. — Наверно ты просто не здешняя птица? Я понимаю, тебе тяжело было жить на земле. Как тяжело учиться ходить любому из тех, кто прежде носил крылья. Но это не меняет сути. Ты нарушил правила игры. И ты будешь наказан.

Демон оттолкнул Адама, легко, будто взбегая по ступенькам, приблизился к оставленному трону и вновь на него уселся.

— Срок договора истек, — небрежно слетело с узких демонических губ.

— Я знаю, — согласно кивнул Адам. — И я готов, — он повернулся к Лене и подарил ей улыбку. — В жизни я не хотел ничего менять. Жаль, что в смерти при всем желании уже не смогу. Ты должна простить меня за то, как я пришел к тебе. И за то, как уйду. Если не сразу, так когда-нибудь потом. Ты сможешь. Ты сильная.

Лена не успела ничего ответить.

Фигуры медленно дрогнули, словно просыпался древний, давно уснувший механизм. Ветер с завыванием засвистел, взметая на пути ворохи пепла, тлена и пыли. Он стал острым, как бритва. Покрова на застывших фигурах буквально бились в истерике под его грозовыми порывами.

Адам порывисто обернулся. Губы его сложились в грустную, ласковую, понимающую усмешку. Он хотел что-то сказать. Но не успел.

С потолка посыпалась каменная крошка. По полу с сухими щелчками мелкой сеткой побежали трещины. Что-то завыло и застонало, пронзительно, тоскливо.

Ветру, наконец, удалось сорвать с мертвых лиц покров. На молодых людей с белесых лиц глянули черные, без белков и радужных оболочек, глаза. Пустые, словно с той, другой стороны, на них взирал воплощенный Хаос.

В том, как создания медленно поворачивали головы, при этом бескостно изгибая шеи; как вытягивались телами, словно крыса, пропихивающаяся в узкую щель, можно было бы рассмотреть своеобразную красоту. Мертвецы, взялись за руки, будто надумав водить хоровод. Белые погребальные одежды продолжали почти элегантно струиться по воздуху.

В кругу, очерченном телами, зазмеилась белые языки зловещего тумана. Переплетаясь, как в дурном сне или кинофильме. Из тумана вырос женский силуэт. Протянув перед собой руки, она прошептала:

— Иди ко мне!

Адам сделал шаг вперед. Их тела сплелись. Волосы любовников перепутались. Ветер трепал светлые одежды: белую рубаху и белый саван. Призрак женщины медленно опустился на пол, становясь на колени, жестом маня Адама за собой. Было что-то вызывающе непристойное в жадных движениях их тел. Руки демоницы скользили по груди мужчины, сминая в складки рубашку. Пальцы крепко уцепились за ткань и потянули её в разные стороны. Та покорно разошлась, открывая мерцающую, словно у Сидов, кожу. Два розовых, изящных кружка с маленькими аккуратными сосками. Мышцы, которые, как волны, плавно перетекали одна в другую. Торс греческого бога Аполлона, узкую талию.

Из сухих глоток мертвецов вырвался глухой жадный вздох.

Красота завораживает сама по себе. Мужская красота завораживает вдвойне, ибо является на земле редкой драгоценностью.

Лена, любуясь им, с горечью призналась сама себе, что любит в Адаме форму гораздо больше содержания.

Затаив дыхания, Лена вместе с той, другой, провела пальцем по алой, чуть вспухшей от поцелуев, нижней губе. Скользнула руками по шее, ощутив тепло, почти жар, исходивший от кожи. Во рту остался привкус льдинки. В ушах зашумело и все вокруг стало каким-то размытым.

Попытавшись отвернуться, Лена наткнулась на насмешливый взор алых глаз скучающего на своем троне демона. Он наблюдал именно за ней с какой-то кошачьей жадностью.

В напряжённой тишине раздался слабый металлический звон. Запястье и лодыжки Адама охватили железные браслеты кандалов, приковав его к полу.

Из-под ног вырвался сначала один, потом второй, за ними третий кол, протягиваясь вверх. Освобожденные невиданной силой, колья стали извиваться с отталкивающей непристойностью, словно корчились в чувственной агонии, разветвлялись, превращаясь в узловатые, покрытые колючками, деревья, живым забором вставшим между Леной и Адамом.

Мертвецы, качнувшись, встали на четвереньки и завыли. От звука неживых голосов, в которых чувствовалось предвкушение чужой крови, чужой боли и агонии, душа замирала, скукоживалась, делаясь маленькой-маленькой.

— Дикая Охота, — довольно выдохнул Демон. — Ты, смертная, когда-нибудь слышала о таком понятии?

Лена не отвечала. Она просто не слышала того, что ей говорили. Но демон не мало этим не смущался.

— От Дикой Охоты невозможно скрыться, — продолжал он лениво растягивая слова. — Ведь в ней тебя преследует ни что иное, как собственная Воплотившаяся, получившая, наконец, возможность выговориться и реально воздействовать на ситуацию, Совесть.

Двенадцать фигур устремились к жертве. Кто-то взлетал в воздух, кто подпрыгивал, кто-то полз, скребя длинными ногтями по полу. Нападая, каждая тварь отрывала кусок мяса от тела и, урча, отползала в сторону, уступая место следующему мстителю.

Первый палач прочертил изогнутыми саблевидными когтями кровавые борозды на белом мраморе безупречной кожи. Второй, третий, четвертый монстры превратили грудную клетку в кровавое месиво, в котором белело крошево реберных костей. Пятый и шестой вырвали кишки и, разбросав их в беспорядке по полу, принялись жадно пожирать. На бескровной коже алые капли крови, остатки внутренностей смотрелись отвратительно ярко. Седьмой, восьмой, девятый и десятый мертвецы с помощью когтей и острых клыков буквально сняли с Адама кожу, отделяя ей ровно, как хорошая хозяйка снимает рыбную чешую.