Безграничная (ЛП)

— Никто. Думаю, я скучала по тебе и затем случайно прошла сквозь время. Папа сказал, что я снова увижу тебя, когда это будет нужно мне больше всего. Думаю, это то, что он имел в виду. — Я делаю шаг назад. — Я, правда, твоя дочь.

Она качает головой:

— Перестань говорить это. Это невозможно.

Я поднимаю руки, пожимая плечами.

— И все же я здесь.

— Нет, — говорит она, но я вижу, как она совершенно по-другому и внимательно рассматривает мое лицо: видит мой нос, как свой нос, форму моего лица, мои брови, мои уши. Неопределенность мерцает в ее глазах. Затем паника. Я начинаю беспокоиться, что она может спрыгнуть со скалы и улететь от меня.

— Это трюк, — говорит она.

— О да? И как я пытаюсь тебя обмануть?

— Ты хочешь, чтобы я…

— Вышла за папу? — продолжаю я. — Ты думаешь, что он — Майкл, мой отец, ангел Господень хочет заманить тебя в брак, в котором ты не хочешь быть? — я вздыхаю. — Слушай, я знаю, это нереально. Для меня это странно, будто в любую минуту я могу исчезнуть, будто никогда и не рождалась, и это будет полным обломом, если ты понимаешь, что я имею в виду. Но, правда, мне все равно. Я так рада видеть тебя. Я скучала по тебе. Так сильно. Мы не можем просто… поговорить об этом? Я появлюсь на свет двадцатого июня тысяча девятьсот девяносто четвертого года. — Я делаю маленький шаг к ней.

— Не надо, — резко отвечает она.

— Я не знаю, как убедить тебя. — Я останавливаюсь и говорю об этом. Затем я поднимаю руки. — У нас одинаковые руки, — говорю я. — Смотри. Одинаковые. Видишь, как твой безымянный палец немного длиннее, чем указательный? Мой тоже. Ты всегда шутила, что это отличительный знак огромного интеллигента. И у меня есть большая вена, которая проходит горизонтально правой, я думаю, это странно, но у тебя то же самое. Так что думаю, мы странные вместе.

Она уставилась на свои руки.

— Думаю, я должна сесть? — говорит она и тяжело опускается на камень.

Я приседаю рядом с ней.

— Клара, — шепчет она. — Какая у тебя фамилия?

— Гарднер. Думаю, это был выбор папы — земная фамилия, но вообще-то, я не уверена. Клара, между прочим, было самым популярным женским именем в тысяча девятьсот десятом, но с тех пор не очень. Спасибо за это.

Она вымучивает улыбку.

— Мне нравится имя Клара.

— Хочешь, чтобы я сказала тебе свое второе имя, или ты придумаешь его сама?

Она прикладывает пальцы к губам и недоверчиво качает головой.

— И так, — говорю я, потому что солнце сейчас движется к горизонту, и скоро ей надо будет уходить.— Я не хочу давить на тебя, но думаю, ты должна выйти за него.

Она слабо смеется.

— Он любит тебя. Не из-за меня. Или потому что Бог сказал ему. Из-за тебя.

— Но я не знаю, как быть мамой, — бормочет она. — Ты знаешь, я выросла в детском доме. У меня никогда не было матери. Я хороша в этом?

— Ты лучшая. Серьезно, и я не просто пытаюсь здесь сделать свое дело, но ты лучшая мама. Все мои друзья супер завидуют тому, какая ты потрясающая. Ты всех мам заставляла стыдиться.

Выражение ее лица все еще затуманено.

— Но я умерла раньше, чем ты выросла.

— Да. И это отстойно. Но я бы не променяла тебя ни на кого, кто жил бы тысячу лет.

— Меня не будет там для тебя.

Я кладу свою руку на ее.

— Ты сейчас здесь.

Она слегка кивает головой, сглатывая. Она переворачивает мою руку в своей и рассматривает ее.

— Потрясающе, — выдыхает она.

— Я знаю, верно?

Мы сидим некоторое время. Затем она говорит:

— Расскажи мне о своей жизни. Расскажи об этом путешествие, в которое ты собираешься.

Я прикусываю губу. Беспокоюсь, если расскажу ей слишком много о будущем, это нарушит пространственно-временной континуум или нечто подобное, и уничтожит вселенную. Когда я ей об этом рассказываю, она смеется.

— Я видела будущее всю свою жизнь, — говорит она. — Это, как правило, работает как парадокс, по моему опыту. Ты узнаешь, что что-то должно произойти, затем ты делаешь это, потому что знаешь, что произойдет. Это сценарий в стиле курица-или-яйцо.

Достаточно хорошо для меня. Я рассказываю ей все, на что у меня есть время. Рассказываю о своих видениях, о Кристиане и пожаре, кладбище и поцелуе. Рассказываю ей о Джеффри, что шокирует ее, потому что она никогда не считала, что у нее может быть больше одного ребенка.

— Сын, — выдыхает она. — Какой он?

— Очень сильно похож на папу. Высокий и сильный, одержим спортом. И очень напоминает тебя. Упрямый. И упрямый.

Она улыбается, и я чувствую в ней проблеск счастья от идеи о Джеффри, о сыне, который выглядит как папа. Я болтаю о том, как видение Джеффри все перепутало и как он сбежал, жил в нашем старом доме, как встречался с плохим Триплом, и что сейчас я не могу найти его, и это приводит ее в чувства.

И, наконец, я рассказываю ей об Анжеле и Пене, и Вебе, о том, что случилось в «….Подвязке», и как я начала верить, что Анжела была моей настоящей целью.

— Так что же тебе надо делать,— спрашивает она, — чтобы спасти ее?

— Я заключила сделку с дьяволом, так сказать.

— Каким дьяволом?

— Семъйязой.

Она вздрагивает, будто я ударила ее.

— Ты знаешь Семъйязу?

— Он считает себя членом семьи.

— Чего он хочет? — спрашивает она мрачно.

— Историю. О тебе. Правда, я не знаю, зачем. Он одержим тобой.

Она слегка прикусывает свой большой палец, созерцая.

— Какую историю?

— Воспоминание. Что-то, где он сможет представить тебя живой, как новая подвеска на твоем браслете. — Она выглядит удивленной. — Которую ты отдала мне, и я передала ему, в день твоих похорон. Это запутанно. Мне нужна история. Но я не могу припомнить ничего достаточно хорошего.

Ее глаза задумчивы.

— Я дам тебе историю, — говорит она. — То, что он захочет услышать.

Она делает глубокий вдох и смотрит на деревья расположенные ниже нас.

— Как я и сказала раньше, однажды я была медсестрой, во время первой мировой войны, работала в госпитале во Франции, и однажды встретила журналиста.

— В пруду, — добавила я. — В твоем нижнем белье.

Она удивленно поднимает голову.

— Он тоже рассказывал мне эту историю.

Она оскорблена от этой мысли, но продолжает.

— Мы стали друзьями. Больше чем друзьями. Сначала я думала, для него это лишь игра, увидеть, сможет ли он покорить меня, но с течением времени все стало… больше. Для нас двоих.

Она замолкает, ее глаза сканируют горизонт, будто ищет что-то, но не находят.

— В одну ночь госпиталь бомбили. — Ее губы сжимаются. — Все было в огне. Все были… — Она закрывает глаза на мгновение, и снова открывает их. — Мертвы. Я пробивала себе путь наружу, и был лишь огонь, огонь везде, затем Сэм въехал на коне и кричал мое имя, протянув мне руку, и я приняла ее, он усадил меня позади себя. Он вытащил меня оттуда. Мы провели ночь в старом каменном сарае рядом с «Saint-Céré». Он накачал немного воды и заставил меня сесть, смыв сажу и кровь с моего лица. И он поцеловал меня.

Поцелуй в сарае. Должно быть, это что-то генетическое.

Но я понимаю, эта история не обрывается на этом. Семъйяза уже знает ее.

— Он целовал меня раньше, — продолжает мама. — Но после той ночи все было как-то по-другому. Вещи изменились. Мы разговаривали до тех пор, пока не поднялось солнце. Наконец, он признался мне, кем он был. Я уже догадалась, что он был ангелом. Я почувствовала это, когда впервые встретила его. В то время я не хотела иметь ничего общего с ангелами, так что я пыталась игнорировать его.

— Верно, — улыбнулась я. — Ангелы могут быть занозой в заднице.

Ее губы искривляются в улыбку, а глаза мгновение мерцают, прежде чем она снова становится серьезной.

— Но он не был лишь ангелом. Он рассказал мне, как пал и почему. Показал мне свои черные крылья. И он признался, что пытался соблазнить меня, потому что Наблюдатели хотят потомство ангельской крови.