Смерть экзекутора (СИ)

— Всё будет так, как надо, — Арн встал и поднял Элиз. — Тут долго никого не было, а инкубатору не надо много времени. Да и я не пошел на праздник. Мне лучше в лесу и у гор.

Еще раз обнял. Лизнул в ухо. Ушёл.

Элиз отвернулась от закрывшейся двери. Изнутри поднималось бешенство: каждый решает за неё! Она — орудие. Она — закон. Она всё сделает быстро. Иначе умрёт сама.

Она ненавидела эту часть. Но больше всего ненавидела Кина. Это из-за него, всё из-за этого тупого идиота! Крошка раздувала в себе ненависть — это поможет потом. Потом, когда она приведет Кина к себе…

Запись в её дневник все равно идет.

Крошка сжала и дернула крилод Кина, висящий на её груди. Шнурок больно врезался в шею. Боль отрезвила.

Система видит всё глазами экзекутора. Ажлисс не увидят дневник. Увидят вырезку, которую сделает Джи. Джи тут нет — его скан она всегда чует. А Джи не может видеть всё. Не успеет. Экзекутор успеет сам глянуть в свой дневник.

Вылючила инкубатор. Андроидом невозможно управлять сканом. Крышка откинулась…

— Пойдем, — Элиз дернула живую куклу за руку.

Беременная андроидка включилась и села. Моргнула, попыталась улыбнуться, запуская программы, но Элиз настойчиво тянула: — Пойдем!

Нельзя давать время!

Подвела к конвертору, поставила в открытую пасть приемника. Отвернула от себя, включила силовое поле ножа, полоснула по горлу и толкнула в спину. Не дожидаясь смерти живой копии, пнула ногой приёмник и захлопнула конвертор.

Подняла мешок, вернулась к инкубатору. Стерла информацию. Закон: вся информация о преступнике должна быть уничтожена, так же как и преступник. В конверторе останется запись о сырье. Тело — это материал, не личность.

Вернулась в соседний городок. Прошла обезлюдевшими коридорами резиденции — в одной руке нож, в другой черный мешок. Слушала только ауру Кина.

Они почувствуют все, что ощущает она. Это бесило её. Идиот Кин думает, что это его казнь. Но его уже отсоединили от системы и стерли дневник. Он умрет, и ничто не будет его волновать. А со временем все всё забудут. Экзекутор же останется жить, и её память будет с ней всегда. Росло раздражение. Она всё сильнее ненавидела Кина. Из-за его эгоизма и глупости она должна была убить ребенка. Убить женщину, которая была использована Кином, как живая кукла. Как вещь. Как экзекутор.

Элиз входила в оцепенелое состояние транса — это поможет забрать преступника. А потом она даст себе волю.

Кин в ошейнике сидел в опустевшем зале заседаний.

Элиз овладела его сознанием, включила силовое поле на ноже, срезала и отбросила ошейник. Поставила Кина столбом:

— Ты знал закон, и ты нарушил его. Ты оскорбил всех ажлисс и наплевал на жизнь вверенных тебе людей. Ты предал Императора, в верности которому клялся. Ты отделил себя от человечества и закона.

Элиз накинула на Кина непроницаемый черный мешок и повела за собой, держа в руке обнаженный нож, измазанный кровью.

Она вела официально мертвого ажлисс, и все исчезали с их пути.

Кто-то освободил портал и послал предупреждающий сигнал на базу. Элиз, выйдя на другой стороне, словно провалилась на глубину. Вместо привычного гомона портального зала, тишина смела все звуки и людей. Выдавливала, проталкивала её все дальше ото всех и всего — в комнату, в карцер.

Туда, куда никто не идет по своей воле.

Глава 23. Казнь

Кин был строг. Неприступен и холоден, как замурованный шлюз морозной ночью. Но это не спасло его. Крошка ломала его, как холодный металл. Резала и калечила.

Перед казнью разбила крилод отступника на полу карцера. Нож экзекутора режет всё.

Отбросила осколки ногой к одежде преступника.

Разделась сама, разрезая выключенным ножом ненавистную шнуровку формы.

Кин был силен, и в этом была его беда. Кин был слишком силен, он мог сопротивляться долго…

Но прошло несколько дней, и Кин уже плавился, как раскаленная лава, полыхая гневом, бешенством и… наслаждением. Боль растягивала и истончала его силу и стойкость, а экзекутор погружалась в его горе, пила его тоску и сканом выворачивала все чувства наизнанку, усиливая и отдавая обратно, и снова усиливая и снова отдавая.

Кин был сильным, но и он не выдержал разделенной боли, унижения и извращенного удовольствия, которое экзекутор выжимала из его кровоточащего тела и щедро делилась, упиваясь и утаскивая с собой в омут безумия.

Крошке было хорошо. Чувственное мерзкое пресыщение вместе с физической усталостью накрыло её душным и тяжелым одеялом. Она был сыта и выжата. Хотелось обнять своего донора, утонуть в его изможденно-безвольном сознании и уйти вместе с ним в небытие.

Поднялась и осмотрела тело. Отпрепарированные полоски мышц и уже подсыхающие узкие ленточки кожи — все очень кроваво, очень болезненно, но не смертельно. Ажлисс так просто не убить. Элиз заботливо провела пальцами по открытым ранам, стимулируя регенерацию и останавливая кровотечение. Кин, не приходя в сознание, задрожал.

Потом она вылечит все это безобразие по всем правилам. Немного отдохнет, тогда и разбудит Кина. Вынужденная и ускоренная сканом регенерация, когда распаленные нервы, стимулированные её руками, начнут прорываться сквозь буйно соединяющиеся ткани — процесс тоже крайне болезненный и эмоциональный.

Продолжая держать жертву без сознания, Элиз с усилием подняла изорванное тело — бывший ажлисс был выше на голову и тяжелее, хотя заметно похудел за декаду экзекуций.

Пройдя через спальню, задержала дыхание и сложила мужчину в свою огромную ванну. Закрепила голову, пристегнула руки и ноги к вделанным в стенки и дно креплениям. Помнится, в детстве её сильно удивляли эти кольца. Однажды она запустила в ванну рыбок и играла с ними, заставляя проплетаться стайками и цепочками сквозь просветы…

Включила теплую воду и не выдержала — мягкими любовными касаниями смыла кровь с лица спящего. Лицо она старалась не калечить. Хотя наказываемый видел себя в зеркальных стенах и потолке карцера, это добавляло ему негативные эмоции, которые экзекутору так легко усилить, расшатать и перевести в любовное возбуждение. Довести до экстаза, до полного изнеможения. Сознание преступника содрогалось от сметающих его волю боли, гнева, безнадежного отчаяния, бессильной ненависти к своему палачу, к самому себе. Разбивалось и расщеплялось, умирало от наслаждения, даже скрывшись в паузы разрешенного обморока.

Это было так близко, наполняло такими понятными, знакомыми и сильными чувствами. Приближало к смерти, возносило на пик удовольствия и сбрасывало в пустыню забвения. Опустошало. Уничтожало.

Элиз соскользнула в воду и легла сбоку, обняв израненное тело. Разрешила себе расслабиться, а теплая вода и убаюкивающая тянущая боль естественной регенерации, излучаемая донором, быстро усыпили её.

Она проснулась первой и, разбудив Кина, даже слегка расстроилась. И в то же время обрадовалась.

Кин там не был.

Пришло время. Во время последней экзекуции, умирая под её руками, а Крошка не заметила когда, Кин исчез. Не выдержал. Остался где-то там, вне. Нет, что-то ещё внутри изуродованного тела было, но этот пробудившийся обрывок сознания — это уже не был человек. Вместе с потом, кровью и спермой, вместе с криком и болью куда-то вытекла важная часть человека. То, что проснулось и смотрело из ванны, было не то. Внутри все еще живого тела шевелился ошмёток былого сознания, и это жаждало. Тянулось и просило. Жаждало и смотрело глазами идиота, которому обещали сладость.

Элиз передернуло. Пришло время.

Ради этого она живет и ради этого была создана.

Открыла слив, села верхом на заёрзавшее с готовностью тело и с отвращением заблокировала его. Грубо поддела кожу и вырезала полосу от плеча до локтя. И ещё. Снимала пласты мяса с груди и конечностей, плавая в кровавом мареве, держась за всё густеющий звон кровавого пульса. Раскачала, усилила… И на всплеске невыносимого шквала боли и отчаяния, полная своей и чужой жаждой, вскрыла напряженно выгнувшееся навстречу горло.