Воссоединенные

Сейчас она далеко. Но я всегда надеюсь, что каким-то чудом расстояние сократится, и она взглянет в небо и увидит черную точку в вышине, и будет знать, что это я лечу. Чудеса иногда случаются.

Скоро я закончу тренировочные полеты, и меня направят на настоящее задание. На той неделе, когда мне выдали направление на командировку, я не мог поверить в такую удачу. Центр. Наконец-то. Сегодня вечером, она действительно сможет увидеть, как я летаю, если посмотрит в небо в нужное время.

Я делаю еще один вираж и набираю высоту. На тренировках мы всегда летаем поодиночке. Обычно Восстание группирует нас в команды по три человека: пилот, помощник пилота и бегун, который имеет сообщение со штабом и передает поручения — например, налеты на Общество, которые Восстание старается сделать как можно менее заметными. Больше всего мне нравится, когда пилотам и помощникам разрешают помогать бегунам, и тогда мы крадемся по улицам городов, выполняя поручение Восстания.

Этой ночью мне приказано оставаться на корабле, но я найду выход. Сейчас я настолько близок к Кассии, что не собираюсь сидеть на борту все то время, что мы пребываем в Центре. Я найду повод улизнуть и побегу к озеру. Возможно, я не вернусь обратно, несмотря на то, что уже приспособился к жизни в Восстании лучше, чем где-либо еще.

Я получил безупречное воспитание, чтобы работать среди мятежников. Я потратил годы, совершенствуя искусство быть незаметным в Обществе. И у меня был отец, который не признавал порядки Общества. Здесь, на высоте, где он никогда не был, я понимаю его лучше, чем, когда я был привязан к земле. Временами, мне на ум приходит строчка из стихотворения Томаса:

Если бы я мог сделать то, чего действительножелаю, я бы собрал всех, кто мне дорог, и увез их прочь. Первым делом, я бы совершил налет на Центр, за Кассией, а потом забрал бы остальных, где бы они ни находились. Я бы отыскал дядю Патрика и тетю Аиду. Нашел бы родителей Кассии и ее брата, Брэма, и Ксандера и Эм и всех остальных из того городка, где мы выросли. Я бы нашел Элая. И улетел.

Но на этом корабле невозможно увезти столько людей. Он слишком мал.

Но если бы я мог, я бы увез их в безопасное место. Я пока еще не знаю куда точно, но обязательно узнаю, когда увижу его. Возможно, это будет какой-то остров в море, где, как когда-то верила Инди, находилось Восстание.

Я не уверен, что Большой каньон по-прежнему безопасен, — но я думаю, что на старых землях Врага должно быть тайное убежище для нас. Если сейчас зайти в музей, то можно увидеть, что Общество изменило границы Отдаленных провинций — сделало их меньше на карте. Если Восстанию не удастся свергнуть Общество, то следующему поколению вовсе не придется лицезреть Отдаленные провинции на картах. Это заставляет меня задумываться о том, чего я не знаю, и о том, как еще Общество исказит карты в последующие годы. За территориями Врага должен находиться целый мир. Сколько земли было стерто и отнято у нас?

С тех пор как Кассия стала смыслом моей жизни, меня не волнует, насколько маленьким стал этот мир. Я присоединился к Восстанию, чтобы мы могли быть вместе. Но они отправили ее обратно в Центр, и я продолжаю летать, потому что это лучший способ добраться до нее, по крайней мере, пока Общество не собьет мой корабль.

Риск есть всегда, но я осторожен. Я не пользуюсь каждым удобным случаем, как другие, которые хотят произвести впечатление на Шеф-пилота. Если я умру, то уже не смогу помочь Кассии. И мне нужно найти Патрика и Аиду. Я не хочу, чтобы они думали, что потеряли и второго сына. Одного вполне достаточно.

Они думают обо мне как о собственном сыне, но они всегда понимали, кто я на самом деле. Кай. Не Мэтью, их сын, который умер до того, как я переехал к ним.

Я мало знаю о Мэтью. Мы никогда не встречались. Но я знаю, что его родители очень его любили, и его отец надеялся, что Мэтью когда-нибудь станет сортировщиком.

Я знаю, что он был на работе у Патрика, в тот момент, когда на них напал Аномалия. Патрик выжил, а Мэтью нет. Он был всего лишь ребенком. Не достаточно взрослым, чтобы быть Обрученным. Не достаточно взрослым для назначения на постоянную работу. И, конечно, не достаточно взрослым, чтобы умереть.

Я не знаю, что происходит после смерти, но не думаю, что там может быть хуже, чем здесь. Я представляю, что все наши деяния продолжают жить после нас. Может быть, в другом месте, в другой реальности.

Может, я хочу увезти нас на самый верх, на вершину мира. Чем выше мы будем  подниматься, тем холоднее будет. Возможно, все те картины, что рисовала моя мать, застынут, замерзнут, если мы взлетим достаточно высоко.

Мертвец дышит

Я вспоминаю последний раз, когда видел Кассию, на берегу реки. Дождь превратился в снег, и она сказала, что любит меня.

Мертвец живет

Я веду судно быстро и гладко. Земля встречает меня, и небо сжимается, и я уже не вижу ничего, кроме тонкой линии на горизонте. Почти стемнело.

Я вовсе не мертвец. Я никогда не был более живым.

***

Сегодня в лагере оживление.

— Кай, — кто-то приветствует меня, проходя мимо. Я киваю в ответ, не отрывая взгляда от гор. Я не совершил ошибку, не сближаясь с людьми: я усвоил урок, снова. У меня было два друга из подставных лагерей, и я потерял обоих. Вик умер, а Элай где-то в тех горах, и я понятия не имею, что с ним случилось.

Здесь есть только один человек, которого я могу назвать другом, и с ней я познакомился в Каньоне.

Я замечаю ее, когда открываю дверь столовой. Как всегда, даже если она стоит рядом с другими, вокруг нее образуется пустой круг, и люди смотрят на нее с восхищением, с недоумением. Она по праву считается одним из лучших пилотов в нашем лагере. Но между нею и всеми остальными есть одно различие. Я не могу припомнить ситуации, когда ее что-либо заботило или привлекало ее внимание.

— Инди, — говорю я, подходя к ней. Я всегда вздыхаю с облегчением, когда вижу, что она еще жива.

Хотя она такой же пилот, как я, просто выполняющий задания, и не летчик-истребитель, я всегда боюсь, что она может не вернуться обратно. Общество еще у власти. А Инди, как всегда, непредсказуема.

— Кай, — говорит она без предисловий. — Мы тут обсуждали. Каким образом, по-твоему, Лоцман собирается появиться? — Ее голос обеспокоен, и люди оборачиваются в нашу сторону.

— Я всегда верила, что Лоцман приплывет по воде, — произносит Инди. — Так утверждала моя мать. Но я больше так не думаю. Это должно быть небо. Как ты думаешь? Вода есть не везде. А небо — да.

— Я не знаю, — говорю я. Всегда, когда я рядом с ней, я чувствую смесь удивления, восхищения и раздражения. Несколько учеников, которые еще стояли рядом с ней, бормоча извинения, уходят в другой конец зала, оставляя нас одних.

— У тебя на сегодня есть поручения? — спрашиваю у нее.

— Сегодня нет, — отвечает она. — Ты тоже свободен? Не хочешь прогуляться к реке?

— Я занят, — говорю я.

— Куда ты полетишь?

Мы не должны говорить друг с другом о наших назначениях, но я наклоняюсь к ней, так близко, что могу видеть темно-синие крапинки в голубых озерах ее глаз.

— В Центр, — говорю я. Я ждал до последнего, чтобы нарушить правила и рассказать ей, потому что не хотел, чтобы она пыталась отговорить меня от поездки.

Она знает: как только я доберусь до Центра, я использую шанс, чтобы остаться там.

Инди не мигает. — Ты долго ждал назначения туда, — она отодвигает стул и встает, чтобы уйти. — Уверена, ты вернешься.

Я не обещаю ей ничего. Я никогда не умел лгать Инди.

***

Я только начал есть, когда звучит сирена.

Только не тренировка. Не сегодня. Этого не может быть.