Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры" (ЛП)

Ничего хорошего, когда он следует своим затеям.

В Кентербери, в Англии, в то время, когда молодая Виктория только узнавала вес ее короны, он допускал ошибки. Ужасные ошибки. Худшей из них было довериться алхимику по имени Сиприен Тифферау. Сиприен был блестящим человеком, образованным, и Мирнин забыл о том, что образованный и блестящий может быть столь же коварным, как невежественный и глупый. Поймавшая его ловушка была полной неожиданностью. Сиприен узнал слишком много о вампирах, и он проявлял интерес к тому, как можно их использовать — в медицине для начала, как оружие в будущем.

Признаться Сиприену в своей вампирской природе и слабостях было серьезной ошибкой.

Я должен был знать, думал он, когда сидел в темной яме своей клетки, с кандалами с серебром на лодыжках, запястьях и шее. Жжение началось как пытки, но он приспособился с течением времени, и теперь это была боль, такая же естественная для него, как растущий туман в его голове. Голодание сделало его замешательство еще хуже, и в течение дней, а затем недель, немного крови, что Сиприен давал ему, не поддерживало его.

И вот теперь дверь в его камеру со скрипом открылась, и возникло худое, аскетичное тело Сиприена. Мирнин почувствовал запах крови в чашке в руке Сиприена, и все его тело тряслось и сжималось от жажды. Запах был почти таким же сильным, как у горячей крови в венах мужчины.

— Привет, паук, — сказал Сиприен. — Должно быть, ты голоден.

— Освободи меня и узнаешь, друг, — ответил Мирнин. Его голос был низким рыком, как и у животного, и ему было тревожно это слышать. Он не хотел быть… этим. Это пугало его.

— Боюсь, твоя ценность слишком велика. Я не могу позволить такой находке исчезнуть. Ты должен думать о всем том, что можно изучить, Мирнин. Ты человек с пытливым умом. Ты должен быть благодарен за этот шанс быть полезным.

— Если ты ищешь знания, я помогу тебе узнать твою анатомию. Подойди ближе. Позволь мне научить тебя.

Сиприен не был дураком. Он поставил чашку на пол и взял длинный шест, чтобы подтолкнуть ее в пределах досягаемости сцепленных рук Мирнина.

Красный, богатый запах крови переполнил его, и он схватился за деревянную кружку, поднял ее и выпил в три жгучих, отчаянных глотка.

Боль ударила только несколько секунд спустя. Она рвалась сквозь него как чистая молния, давя его о землю, и начала рвать его ум на куски. Боль сдирала с него кожу. Царапала его кости до костного мозга. Рвала на части, от кожи до души.

Когда он пережил это, плачущий и сломленный, он стал медленно осознавать присутствие Сиприена. Мужчина сидел на переносном столе, царапая пером в маленькой книжке.

— Я веду записи, — поведал ему Сиприен. — Ты меня слышишь, Мирнин? Я не монстр. Это исследование, которое будет продвигать наши знания о естественном мире, причина, которой мы оба дорожим. Твое страдание приносит просветление.

Мирнин прошептал ответ слишком тихо. Это не имело значения. Он забыл, как говорить по-английски. Единственные слова, которые пришли на его язык, были на валлийском, языке его детства, его матери.

— Я не слышу, — сказал Сиприен. — Ты можешь говорить громче?

Если бы и мог, у него не было сил. Или того, что можно сказать. Слова убегали от него, как олень на склоне холма, и туман напирал, серебряный туман, спутанный и путающий. Все, что осталось, это гнев и страх. Вкус отравленной крови заставил его чувствовать себя больным и напуганным. Он никогда не представлял, что может такое вынести.

И тогда все стало еще хуже. Мирнин почувствовал, что его руки и ноги начинают содрогаться в конвульсиях, и низкий крик вырвался из его горла в бессловесной мольбе больного существа без надежды.

— О, — сказал его друг. — Это следующая фаза. Как приятно, что это происходит точно в срок. Она должна длиться час или около того, а затем ты можешь немного отдохнуть. Нет никакой спешки. У нас есть несколько недель вместе. Годы, возможно. И ты будешь очень полезным, мой паук. Мой ценный объект. Чудо, которое мы сотворим вместе… ты только подумай.

Но к тому времени Мирнин не мог ни о чем думать. Вообще ни о чем.

Час прошел в муках, а потом было несколько драгоценных часов отдыха перед тем, как снова пришел Сиприен.

День перетек в ночь, день, ночь, недели, месяцы. Не было никакого способа отличить одну вечность от следующей. В аду нет времени, невнятно сказал ум Мирнина в одном из редких моментов ясности. Нет часов. Нет календарей. Нет прошлого. Нет будущего. Нет надежды, нет надежды, нет надежды.

Он боялся появления Сиприена, независимо от того, каким голодным становился. Кровь иногда испорчена, а иногда нет, что делало все только хуже. Иногда он не пил, но это только делало следующий испорченный напиток более мощным.

Сиприен был терпелив, как сама смерть, и был совершенно равнодушен к слезам, крикам или мольбам о пощаде.

Время, должно быть, вышло за пределы его ада, если не внутрь, потому что Сиприен постарел. Седина закралась в его коротко стриженные волосы. На лице появились морщины. Мирнин забыл речь, но если бы он мог говорить, он бы рассмеялся. Ты умрешь раньше меня, старый друг, подумал он. Состаришься, ослабнешь и умрешь. Проблема заключалась в том, что в тот день, когда Сиприен перестанет приходить и будет лежать холодный в своей могиле, Мирнин знал, что он будет жить дальше и дальше, голод медленно приведет в безумный медленный конец, потерянный в этой черной дыре боли.

И, наконец, в один прекрасный день, Мирнину стало известно, что Сиприен не пришел. Это время прошло, и прошло, и тьма никогда не менялась. Кровь никогда не прибывала. Из-за его голода сгнило все, что осталось от его здравого смысла, и он припал к земле в темноте, безумный, готовый к любой смерти, которую мог вымолить… пока не пришел ангел.

Ах, ангел.

От нее пахло такими тусклыми вещами — зима, цветы, снег. Но она светилась и переливалась цветом, и он немного знал ее лицо. Такое красивое лицо. На которое трудно смотреть с его болью и страданиями.

У нее были ключи от его оков, и когда он напал на нее — потому что не мог сдержаться, настолько был голоден — она ловко отмахнулась и дала ему бутылку, полную крови. Свежей, чистой, здоровой крови. Он жадно глотал, пока не упал на пол у ее ног, придерживая пустую бутылку в его руках, как любимого ребенка. Он по-прежнему голодал, но на драгоценный момент крик умолк.

Ее холодные пальцы коснулись его лица и убрали беспорядок его гладких волос назад.

— На этот раз я нашла вас в гораздо худшем состоянии, дорогой мой, — сказал ангел. — Мы должны перестать так встречаться.

Он думал, что издал звук, но это могло быть только его желание, а не выражение плоти. Он хотел ответить. Хотелось плакать. Но вместо этого оставался там, поникший на земле, пока она не подняла его и повела с ней.

Свет. Свет, цвет и путаница. Сиприен, мертвый на лестнице, чаша отравленной крови разлилась в лужу на ступеньках рядом с его телом. Бескровный укус на его шее был аккуратным и решающим.

В его кармане была книга. Та самая книга. Книга, в которую он записал все пытки, страдания. Мирнин безмолвно указал на нее, и ангел молча забрала у тела Сиприена книгу и передала ему. Он прижал ее к своей груди. А потом, с помощью ангела, топнул ногой по деревянной кружке, разбивая ее на кусочки.

— Я убила его для вас, — сказал ангел. Был напряженный гнев в ее голосе, и тогда ему пришло в голову, что ее волосы красные, как пламя, и они покалывали его пальцы, когда он нерешительно погладил их. — Он заслужил и похуже. — Она остановилась и посмотрела на него прямо в глаза. Он увидел ее горе и шок. — Вы не можете говорить, сэр? Совсем? Ради меня?

Он безмолвно смотрел в ответ. Он должен был сделать жест, но не мог вспомнить какой.

Голос ее звучал печально:

— Идемте, отведем вас в безопасное место.

Но на улице не было безопасности. Только размытые лица, вопли и боль. Горящее здание, брызгающее огнем как кровью в небо, и там происходил бунт, и он и его ангел оказались в самом центре. На них кинулся мужчина, лицо исказилось, и Мирнин прыгнул на него, бросил на грубые булыжники и погрузил клыки глубоко в горло человека.