В оковах страсти

— Пресвятая Дева Мария — решетка закрыта на замок! — Вскричала я, безуспешно попытавшись отодвинуть запор.

— Закрыта на замок? — Он попробовал потянуть решетку. — Один, смилуйся над нами. Oll stra vilia oss stanga.. [45] — Голос его замер. Стояла мертвая тишина.

— Почему здесь никого нет? Я хочу выйти отсюда сейчас же, я хочу… — Металлическое дребезжание прутьев решетки, которые я трясла как сумасшедшая, призрачным эхом отзывалось в пещере. Вокруг никого. Ни света, ни шороха. Всемогущий Боже… На какое-то ужасное мгновение мне представилось, что в замке все погибли, что Клеменс одержал победу, увидела гордый Берг, лежащий в руинах, горы обугленных трупов и множество обломков на месте когда-то величественной башни…

— На помощь! — закричала я и в гневе стала дергать решетку.

Сердце мое вот-вот готово было выскочить из груди. Все мертвы — а я сидела здесь с умирающим, совершенно одна и не знала, как выбраться на свободу…

— Хочу выйти отсюда, выпустите меня! — кричала я.

— Элеонора, прекратите кричать. — Он схватил меня за одежду и закашлялся. — Успокойтесь.

— Успокоиться? — Вне себя от злости, я начала размахивать руками. — Разве ты не видишь, что мы сидим в западне? Никого нет в подземелье, никого! И ни одному человеку не придет в голову искать нас тут, во всяком случае, до тех пор пока там, наверху не закончатся бои — неужели это тебе неясно?

— Элеонора, мы…

— Если нас никто не найдет, ты умрешь — и тогда я останусь одна!

— Я не собираюсь умирать, — спокойно возразил он. Его недавняя нервозность, казалось, лопнула, как мыльный пузырь, а может быть, ее просто победили его изможденность и страшная усталость. — Сядьте.

— Но… но что нам теперь делать?

Голос мой дрожал, я едва сдерживала слезы.

— Ждать.

— Ждать…

У моей ноги что-то запищало. Я почувствовало на своем сапоге тельце животного. Острые коготки царапали мою кожу, наверное, животное намеревалось в поисках тепла проникнуть в сапог — и это, наверное, крыса. В ужасе я стала трясти ногой, уже чувствуя ее мокрые усы — я закричала, потеряв равновесие на узкой ступени. Руки мои начали судорожно хвататься за воздух, Эрик едва смог удержать меня. Я буквально опрокинулась на него, крепко вцепившись в его ноги, когда из моей руки выскользнула свеча. Она ударилась о лестницу, треснула, переломившись и погаснув, даже не долетев до глубины. Мы сразу оказались в кромешной тьме.

— И что теперь?

Каким слабым был мой голос… и каким зловещим становился любой шум. Эрик помог мне подняться. Непроглядная, окутавшая все и вся темнота не освещалась никем и ничем, даже самым малым источником света. Мои колени дрожали, когда я, присев, умостилась на лестнице. Каменные ступени были холодными и неприятными, я ощущала себя нагой в сыром платье, нагой и очень одинокой.

— Элеонора? — Он сидел рядом со мной, съежившись в углу, но для такой тьмы это, казалось, было совсем не так уж и близко. — Meyja, кто-то обязательно придет, поверьте мне.

Слезы побежали из моих глаз жгучими ручьями. Никто не придет.

Время будто замерло, вязким сиропом капало на ступени и растворялось в бесконечной тьме. Единственными звуками, прерывающими эту тишину, были кашель Эрика и мои всхлипывания.

— Вам все еще страшно? — тихо спросил он.

— Да… — прошептала я.

О Боже, великий и могучий, я вся состояла из страха.

— Говорят, что Бог христиан милосерден. — Со стоном он попытался поменять свою скорченную позу. — Он все время простирал над вами свою руку… Он обязательно приведет вас домой.

Камешек, задетый его ногой, покатился по ступеням вниз. Мы прислушались к звуку его падения. Потом опять воцарилась тишина.

— Разве вы не верите вашему Богу?

— Я… я не знаю. Так темно, я больше ничего не знаю… Эрик, я опять видела звезду, над церковью! Она над нами! Ты веришь… ты веришь в то, что конец света совсем скоро?

Боже, как слаб мой голос.

— Нет, Элеонора.

— Но ведь ты же сам говорил о предвестнике несчастья — и вот он снова здесь и принес с собой огонь. А нам, вероятно, уготовит смерть…

— Нет, Элеонора. Я верю в то, что жизнь будет продолжаться и с нами все будет так, как предначертано судьбой. И мы должны смириться с этой судьбой, если у нас нет больше сил изменить ее.

Я содрогнулась, ужаснувшись. Даже здесь он не мог не мучить меня упоминаниями о своих языческих богах, даже перед лицом смерти.,

— Почему вы не ищете спасения у того, чье имя не сходит с ваших губ? — тихо спросил он, будто хотел отгадать мои мысли. — Знаете, однажды я услышал песню христиан. Это было очень давно, но слова ее остались в моей памяти, потому что она была проникнута глубокой страстью.

— Что ты имеешь в виду?

Эрик помедлил с ответом.

— Меня учили этой песне на французском языке… Но я могу вам перевести ее. «Бог мой хозяин, и я всем доволен. Он пасет меня в пойменных лугах и выводит на водопой к чистой воде. Она услаждает мою душу. И если я… и если я уже брожу в темной долине, то не боюсь никакого несчастья». — Он запнулся.

— «Потому что ты со мной, твоя палка и посох утешат меня», — тихо закончила я.

— Да. — Он с трудом перевел дыхание. — Он пасет меня в пойменных лугах… Ваш Бог не допустит, чтобы с вами произошло несчастье.

— Ты думаешь о нем?

— Вера в Бога начинается тогда, когда заканчивается вера в свои собственные силы, — наконец медленно произнес он. — Когда отчаяние, будто волна, накатывает на человека так, что становится трудно даже дышать полной грудью, тогда где—то должен проявиться Бог…

— Ты уже был там?

— Да, один раз я уже побывал там. И может быть, он даже нашел бы меня, если бы вы не опередили меня.

Я почувствовала по голосу, что он улыбнулся.

Ты так много знаешь о нем…

— Но я не верю в него. И если он существует, то он что король без государства. Христиане называют его Богом любви, но в этом полном борьбы и жестокости мире любви нет. А поэтому взывать к его помощи для меня не имеет никакого смысла. Прошу вас, пожалуйста, kærra, не спрашивайте больше. Это бессмысленно и приведет лишь к спору между нами.

Я услышала, как ящик шаркнул по камням, как он рукой провел по благородному металлу, и отчего-то вскрикнула.

— Прекратите, пожалуйста… — Его теплая рука легла на мою. — Неужели вы думаете, что я дотащил сюда ваш ящик, чтобы потом его… О Элеонора! — Он забавно фыркнул. — Расскажите мне лучше о его содержимом. А?

Его рука оставалась на моей, и каким-то образом я набралась храбрости. Я чувствовала каждый из его длинных пальцев, запястье, все до самого тряпья, покрывающего обожженную руку…

— Они… монахи… хранят внутри реликвии, которые когда-то принадлежали святым — заступникам монастыря.

— Расскажите мне о них, Элеонора.

Его пальцы ободряюще сжали мою руку, и мне даже показалось, что я увидела, как заблестели его глаза.

— Монастырь назван именем святого Леонарда, крестника короля Хлодвига. Он, говорили, совсем не хотел становиться архиепископом, а уединился в лесах, посвятив свою жизнь служению Господу. И так как он добился от короля привилегий для арестантов, его называют заступником заключенных… — Я слышала, как он втягивает в себя воздух, как ходят его скулы, и, прежде чем он смог что-нибудь сказать, поспешно продолжила свой рассказ. — Святая Урсула — другая заступница, и они, монахи, говорят, что палец в ящике уже сотворил некоторые чудеса. Она была дочерью английской королевы, и когда принц-язычник попросил ее руки, она не отказывала ему, обнадеживая в течение трех лет, но лишь при одном условии — что принц примет христианскую веру. Патер Арнольд говорит, что она совсем не хотела выходить за него замуж, так как хранила себя для Бога, желала быть Христовой невестой. И чтобы укрепить это решение, отправилась со своими подругами — молодыми девушками — в паломническую поездку в Рим. И когда по дороге назад остановилась в Кельне, на них напали гунны, а когда она не пожелала выйти замуж за предводителя гуннов, то была убита со всеми подругами. Стрелами.