Испытания для богини (ЛП)

— Это тяжелая работа, — ответил парень, и я увидела отражение гирлянд в его глазах. — По большей части мы наводим порядок или помогаем не определившейся душе прийти к пониманию. Нам запрещено вмешиваться, если душа не считает, что ее должны судить.

— А что происходит с ними? — я пыталась вспомнить, кем была моя мама. Методисткой? Лютеранкой? Пресвитерианкой? Это вообще важно?

— Это полностью зависит от их убеждений. Если они верят, что будут жить в человеческой форме, то так и происходит. Если верят, что превратятся в яркий светящийся шар, так тому и быть.

— А что, если то, во что они верят, и то, чего хотят — две разные вещи?

— Тогда в дело вступаем мы.

Я замолчала. Перспектива провести остаток вечности за правлением мертвыми казалась невероятной, как что-то далекое и неосязаемое. Не уверена, что хочу этим заниматься. Я стремилась не к данной позиции и даже не к бессмертию. Познакомившись с Генри, я уже боялась представить, какой одинокой может быть вечность, и не жаждала это испытать на своей шкуре.

— А если я не справлюсь с работой? Вдруг я окажусь ужасной неудачницей, и тебе придется искать кого-то другого?

Он долго не отвечал.

— Для этого и существуют испытания. Свою часть я выполнил, выбрав тебя — я верю, что ты справишься. Братья и сестры тестируют тебя, потому что с таким заданием приходит и большая ответственность, здесь нет места для ошибки. Если ты не сможешь этим заниматься, то не будешь. Все просто.

В этом не было ничего простого, но я не могла сосредоточиться на том, что произойдет после, пока передо мной стояла задача хотя бы дожить до весны. Даже если я пройду все испытания, все это потеряет смысл, если я не понравлюсь совету. Голос Джеймса уже был против меня. Если их решение должно быть единогласным, то моя песенка спета.

— Генри? — тихо отозвалась я. Он смотрел на елку. — Ты же понимаешь, что я хочу справиться, верно?

— Догадываюсь, раз ты все еще здесь.

Я проигнорировала сарказм и сжала его теплую руку.

— Не только из-за мамы. Из-за тебя тоже. Я знаю, что ты очень давно пытаешься найти себе партнера, и я просто очередная глупая девчонка, желающая помочь, и ты думаешь, что я с треском провалюсь, но… ты мне нравишься, и я сделаю это ради тебя. Не хочу, чтобы ты исчез.

Хоть он и не смотрел на меня, я все равно видела, как его губы изогнулись в безрадостной ухмылке.

— Ты определенно не просто очередная глупая девчонка. Я не хочу вмешиваться или еще больше затруднять тебе жизнь, но не думай, что мне плевать, что с тобой случится, Кейт. Занять место Персефоны вряд ли возможно, и если это действительно так — не воспринимай это личным провалом. Но если кто и способен на это, то только ты.

— Пожалуйста, не сдавайся. Я никогда не буду ей, знаю, но… мы могли бы стать друзьями. Ты бы перестал быть один.

Генри отвернулся, полностью скрывая свое лицо из моего вида. Когда он заговорил, его голос был очень напряжен, словно он сдерживался изо всех сил:

— Мне бы это очень понравилось.

Я испустила сдерживаемый вдох и вытащила руку из его хватки. Он не повернулся ко мне, но убрал руку к себе на колено.

— Можно мне теперь вручить свой подарок? — спросила я. — Клянусь, он не отравлен.

Моя безвкусная шутка была награждена сухой улыбкой. Я вылезла из-под одеяла, нырнула под кровать и достала большую коробку в золотой обертке. Когда принесла ее, то с удивлением обнаружила подарок на месте, где я сидела минуту назад.

— Твой подарок. Тоже не отравлен.

— Спасибо, — я села и вручила ему коробку, но он отставил ее и стал наблюдать, как я раскрываю свою. Я сорвала серебряную обертку, под которой обнаружился обычный коробок. Щурясь в тусклом свете, я сняла крышку и убрала салфетки, под которыми лежала черно-белая фотография в рамке.

Я боялась шевельнуться. Это был мой любимый портрет нас с мамой, на котором мне было семь лет. Мы сидели в Централ-парке на мой день рождения, в том же месте, где встречались в каждом из снов. Мы разложили подстилку и устроили пикник, но все испортила собака, вырвавшаяся из рук хозяина. Уцелели лишь кексы, которые я помогала готовить.

На картинке мы сидели посреди беспорядка, некогда бывшего нашим обедом, и держали в руках по кексу. «Шоколадный, с фиолетовой глазурью», — вспомнила я, расплываясь в улыбке. Она обнимала меня, и мы обе смеялись, не глядя в камеру. Хозяин собаки сделал множество фотографий, пытаясь загладить свою вину за испорченный пикник, и, в итоге, именно эта заняла место на моей прикроватной тумбочке.

Но, присмотревшись, я поняла, что это не она. В ней тоже присутствовал объем, как на картинке в спальне Персефоны. Отражение, как назвал ее Генри, но в отличие от той из комнаты, эта не была надеждой или желанием. Она отражала реальность.

Я вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Генри, я не…

Он поднял руку, заставив меня замолчать.

— Подожди, пока я открою твой.

Я послушалась. Перед глазами все размывалось, пока он снимал обертку. У меня ушло четыре попытки, прежде чем я смогла правильно завернуть коробку. Подняв крышку, Генри спросил:

— Что это? — он недоуменно рассматривал тщательно украшенное мной одеяло. Я полностью отказалась от чужой помощи, хоть и знала, что так бы у меня ушли на это дни, а не недели.

— Это ночное небо, — я прижала картинку к груди. — Видишь точечки? Это звезды. Я запомнила, что ты говорил об их движении. Они были другими, когда ты познакомился с Персефоной… здесь они такие же, как сейчас. Когда ты встретил меня.

Генри изучил созвездия, вышитые потом и кровью, и нежно провел пальцами по одному из них: Дева. Вирго. Кора.