Нетореными тропами. Часть 2 (СИ)

— Что ты задумала? — спросил он, протягивая ко мне мокрые руки.

Я их поймала и приложила к своим щекам.

— Не доверяешь? Ты же умеешь читать по аурам в темноте.

— Да, но без твоих мыслей для меня белый день кромешней ночи.

Я усмехнулась, так отчаянно он это сказал.

— Разве не интересней, когда девушка загадочна и полна неожиданностей?

— Это как кататься с крутых ледяных горок. Никогда не знаешь, в какой момент наскочишь на бугор, перевернешься и разобьешь себе голову.

— Не бойся, твою голову я уберегу, она мне целая нужна, — я со смехом поцеловала его, глубоко и страстно, щекоча языком его верхнее небо. Когда оторвалась, он дышал тяжело, но уже не сопротивлялся. — Тебе понравится — обещаю.

Он откинулся на стенку чана. Я устроилась у него за спиной и принялась разминать его забившиеся и окаменевшие за время постоянных тренировок мышцы. На спине, под лопатками, на плечах и больше всего на шее. Шандор рассказывал, что больше всего напряжение скапливается именно там, и теперь я действительно чувствовала жесткие уплотнения под пальцами. Вначале легко и поверхностно — разогреть, пар очень помогает, открывает поры. Пальцы уже сводило от натуги, дышать стало тяжело, я ртом глотала мокрый воздух, но не сдавалась. Чувствовала, как твердые комочки под руками мягчатся и сглаживаются, а напряжение постепенно, едва заметно уходит. Микаш сносил все молча, стоически, хотя порой я ощущала от него волну неприятных эмоций, когда задевала особенно больные места. Но они будто натягивались струной и сглаживались, совсем как объяснял Шандор, по этому я понимала, что на правильном пути.

— Тебе нравится? — спросила я, когда добралась уже до его затылка и почти закончила. Последние штрихи были легкими, сосредоточенье стало менее напряженным. — Должно стать легче, тело более подвижное, а голова светлая и ощущения такие… как будто летишь.

Так чувствовала себя я после работы Шандора, но знала, что сравниться с ним у меня вряд ли выйдет. Лишь бы не навредить.

— Ммм, хорошо, — разморено забормотал он, еле шевеля языком. — Но не нужно так мне прислуживать.

Вот это было действительно обидно. Я откупорила фиал с терпким эфирным маслом розмарина и сладким лаванды, смешала их у себя на ладони и принялась втирать в распаренную спину Микаша.

— Меня всю жизнь учили прислуживать мужу, и не важно, что он никогда меня не полюбит или и вовсе окажется мерзавцем. От этой несправедливости я и сбежала. Хотела принять мужскую долю, но не смогла. Не мужчина я. Думала, что и не женщина, но ты во мне это разбудил. Желание. Так почему теперь не принимаешь мою заботу и ласку, ведь мне для разнообразия так хочется ее тебе отдать!

Микаш всхлипнул и снова расслабился. Я стала смазывать рубцы на плечах мазью, чтобы они смягчились.

— Я не достоин, — едва слышно выдохнул Микаш.

Я так устала это слушать! Поднялась и обошла чан так, чтобы взглянуть Микашу в лицо. Уперла руки в бока и просто смотрела. Ну почему судьба наградила меня таким дураком? Ну почему нет никого лучше? И почему так тянет в груди от одного взгляда на него? Я перегнулась через бортик и впилась в его губы, пока он ничего не ожидал с завязанными глазами. И я не ожидала. Что он потащит меня к себе, сорвет промокшую камизу. Будет целовать и поглаживать, разбрызгивая воду из чана по полу. Пока я и вовсе не перестану соображать, что происходит.

Перед приемом я навестила Торми. Теперь она безраздельно властвовала над всей нашей комнатой, так как Джурия уехала искать родственников, а я все время проводила с Микашем. Не могла им надышаться, как выразилась сама Торми. Я улыбнулась в ответ и попросила ее помочь мне с прической. Денег на парикмахера после всех покупок не осталось. А Торми умела выглядеть если не роскошно, то хотя бы пристойно при совсем скудных средствах. И с удовольствием соглашалась помочь, если просили. Было видно, что ей это очень нравится. Она приподняла мои заметно отросшие волосы и заколола их шпильками в высокую прическу, а сверху украсила ее живыми незабудками. Вышло миленько и к платью подходило.

Я заметила, как Торми потянулась за мукой, которую использовала вместо дорогой пудры и вдруг остановилась на полпути.

— А впрочем не стоит. И так кажется, что они припудрены, а если какой шутник решит облить водой — так и не опозоришься.

Мы вместе звонко рассмеялись.

А потом мне пришлось еще долго возиться с Микашем. Вначале расправлять его впервые надетый костюм, чтобы сел как надо, а потом долго заплетать волосы в церемониальную прическу. Хорошо хоть дома с отцом у меня было предостаточно практики в этом нелегком деле. Нужно было стянуть все это непослушное колючее безобразие у него на голове в тугой жгут и свернуть его в аккуратный пук на затылке. Традиционная прическа сумеречников, охотничья гельерка. Раньше считалось, что благодаря ей обостряется сила родового дара, но потом целители выяснили, что прическа на дар никак не влияет в отличие от мышечного напряжения, особенно в районе шеи и головы. Теперь гельерка использовалась как символ принадлежности к ордену. Всем, кроме посвященных рыцарей, запрещалась ее носить. Вот и Микашу приходилось делать ее впервые. Он как всегда стойко сносил мои издевательства: расческа с трудом продиралась сквозь его волосы, непослушные пряди приходилось сильно натягивать и скреплять шпильками, чтобы не разлетелись, пока я не закончила.

— Ну как? Живой? — спросила я, критически оглядывая свою работу на затылке Микаша.

— Все прекрасно, — смиренно пробормотал он и сжал мою ладонь.

Я обошла его, чтобы разглядеть с лица. Вдруг за окном раздался какой-то шум, и Микаш повернул голову, чтобы посмотреть. На мгновение перехватило дыхание. Против поли залюбовалась его профилем, с крупными резкими чертами, будто вырезанный в камне, в ярких лучах летнего солнца, из тех, что чеканили на золотых монетах. Шум стих, и Микаш снова внимательно посмотрел на меня. В его взгляде сквозила мощь притаившегося хищника и горделивая величавость, которые он так старательно ото всех прятал. Да, из всей молодежи, которую я знала, он больше всего походил на высокородного статью, мастерством и характером. Чем лучше становилась одежда и чище лицо, тем отчетливей это проступало, освобождаясь от грязной шелухи. Быть может когда-нибудь… только я уже вряд ли буду ему нужна.

— Ты опять плачешь…

— Извини, — я смахнула слезинку ладонью прежде, чем это успел сделать он, и отвернулась. — Остался последний штрих.

Я взяла с тумбы шкатулку с жемчугом и вручила Микашу.

— Надень, это почетная обязанность подарившего мужчины, — объяснила я, видя, что он вытаращил глаза, не понимая.

Микаш обошел меня со спины и трепетно обернул ожерелье вокруг моей шеи. Кожу щекотало, пока он возился с застежкой и так некстати разбередил во мне жаркое томление. Горячее дыхание обжигало затылок, и я уже чувствовала, как влажные губы касаются моей шеи:

— Ты такая красивая! Слишком… для меня… — бормотал он между поцелуями.

— Не сейчас, мы опоздаем, — вернула я нас с небес на землю, повернулась и поцеловала его в угол челюсти. — Потерпи, потом получишь сладкого столько, сколько хочешь.

Я взглянула в зеркало, в последний раз проверяя, все ли в порядке. Портной похоже превзошел себя с моим платьем. Сделать его таким легким, воздушным, с высокой талией под грудь и длинной, спускающейся каскадами воланов юбкой. Складки выглядят удивительно мягкими, обтекающими фигуру, учитывая, из какой грубой ткани пришлось шить. Тонкая вышивка из вязи голубых цветков обрамляла квадратный вырез, придавая образу чарующую хрупкость. Я взяла Микаша за руку и притянула к себе, чтобы посмотреть на нас вместе. Конечно, это не пышные, сверкающие роскошью костюмы высокородных, но для едва получившего звание безземельного рыцаря главное скромность и аккуратность. А это у нас есть.

— На тебя все смотрят, — шепнула я Микашу, когда мы проходили мимо толпы нарядных гостей и просто зевак, собравшихся на площади у дворца Стражей.