Гнездо там, где ты. Том II (СИ)

— Откуда ты всё знаешь? А! Постой, постой! Кажется, я понял… Той же масти, верно?!

Она отрицательно покачала головой и, словно несмышлёнышу, принялась пояснять:

— Нет, Квинт Гейден, не совсем. Масти мы оба тёмной, но ты демон, а я эльф.

«Свихнуться можно! Должно быть это сон. Самый поганый сон за всю мою гребаную жизнь! Давай же, недоумок, просыпайся!» Я дёрнулся в безуспешной попытке расквасить о землю собственный нос, укусил себя за щеку, наконец, вонзил зубы в губу. Чертовски больно, но абсолютно безрезультатно. Лишь почувствовал солоноватый привкус крови во рту, но тут же, под языком, кожный покров стал срастаться.

— Выходит, правда… — пробубнил скорее себе, нежели декуриону, обречённо роняя голову на шкуры. Я закрыл глаза, предпочитая больше никого не видеть и не слышать. Мне нужно было остаться одному, чтобы осмыслить и принять неизбежную реальность. На удачу, как нельзя вовремя на улице послышался конский топот, затем зычный солдатский голос прокричал:

— Командор, гонец от императора!

— Давно пора… — пробормотала декурион и уже громче. — Пусть ждёт. Сейчас выйду.

Тем же ножом, коим пырнула меня, она перерезала стянувшие мои члены кожаные ремни, подхватила и накинула на свои плечи плащ, после чего направилась к выходу.

— Прибери тут всё, пехотинец. Сворачиваем лагерь. Дальше свободен.

— Декурион! — окликнул я её, и женская фигура застыла на пороге шатра, — Ты хоть дорогу покажи, где место таким тварям, как я, — не без горечи я усмехнулся, потирая кисти затёкших рук. — Понятное дело, что к старикам мне хода нет, так может есть кто у демона ублюдка из настоящей родни? Хотелось бы пообщаться… особенно с мамашей.

— Об этом мне ничего не известно, — как-то уж слишком быстро прозвучал ответ. Легендарный декурион мгновенно скрылась за завесой шатра.

— «Об этом мне не известно» — желчно выплюнул в ночь я её слова, когда низкое уханье пролетевшего филина отвлекло от воспоминаний. Я вынырнул из них, отупело воззрившись на жалкую кучку затухающих углей, в которую превратился разведённый мною костёр.

Край света на севере Каледонии, куда я добрался в поисках командора (язык не поворачивался назвать её матерью), контрастно отличался от всех тех мест, где довелось побывать в составе римских легионов. Здесь всё было нетронутым, неизменным, и таким же сурово неприветливым, как и сами обитатели этой земли. Туманный воздух, набравший сырости холодных северных вод, солёной промозглостью забирался под одежды. Нагорья, вершины скал которых исчезали в низко плывущих облаках, многогранностью рельефа и ярких красок резали глаз. Тот же девственный лес, встретивший меня цветением ароматной лаванды, своей нетронутой с привкусом мифичности таинственностью усыплял бдительность, упрашивая ещё посидеть вот так у костра энное время, и я бы не отказался, но время не желало замедлиться, чтобы составить мне компанию.

— Пора, — собрал я в торбу небогатые пожитки, засыпал землёй совсем потухший очаг и направился к логову проклятого клана и их дьявольского вожака, не только пытавшегося меня убить, но и испоганившего надежду на оседлую жизнь в Килхурне своим появлением. Теперь эта мечта казалась смехотворна в свете последних событий, а ведь до них я окончательно решился обосноваться в крепости, ибо мне осточертело дикарям кишки вспарывать, да кровь пускать. Душа требовала иного, созидательного. Попробовать себя в каком-нибудь путном деле что ли? Вполне могло стать, что из меня, например, вышел бы неплохой кузнец или охотник, если бы…

Обреченно я прислонился лбом к стволу дерева, закрыл глаза и заскрежетал зубами. Наивный идиот! К чёрту! К чёрту всю эту хрень, сентиментально по-человечески называемую семьёй! Они лгали мне обе. ОНА лгала! Сто лет гнусной, отвратной лжи. А по факту изрыгнула из себя омерзительное чудовище и вышвырнула из собственной жизни недостойного её рода ублюдка. Пусть кто смеет считал неблагодарным! Неблагодарным?!.. Да ни хрена! За что благодарить то?! За то, что приютила от безысходности бездомного пса, а следом вечная критика, взыскания, штрафные наказания, караулы и регулярный карцер?! А я-то, кретин, никак в толк не мог взять, отчего, в сравнении с другими, чрезмерно строга. Стремился быть лучшим, не ударить перед командором в грязь лицом, не посрамить турму. Парни втихушку ржали, что неравнодушна уж больно, не повелась ли часом на смазливую мою морду, отсюда и дрючит усердно. Теперь всё встало на свои места — собственная мать меня стыдилась, чёрт возьми! Стыдилась и презирала сына, ибо рождён иным. О, нет! Нельзя… никак нельзя об этом думать. Я чувствовал, всем нутром ощущал, как меня вновь засасывает темнота, желчной горечью разъедая хвалёный самоконтроль, которого добился с таким трудом. Нужно выбросить из головы эту хрень, иначе всё прахом. Дам волю гневу и не сдержу слова, данного одноглазому — спасибо, что открыл на правду глаза. А он ведь прав. Пусть предстанет перед судом своих соплеменников. Пусть её призовут к ответу. Вот она месть, холодная, обдуманная, достойная демэльфа. Ведь ты этого ждала от меня, мама?!

Данноттар неспроста слыл неприступной цитаделью. Несомненно, сам Посейдон хранил это место, повелев водной стихии встать на его защиту. Разъярённые волны отчаянно вколачивали вздымающиеся клочья пены в острые рифы, окружающие отвесный утёс, что исключало любые попытки подступа к его основанию. Попасть на территорию возможно было лишь через вмонтированные в скалу грандиозные ворота, дорога к которым просматривалась со смотровых площадок замка. Любой конный либо пеший, появившийся на ней, непременно попадал в поле обзора бдительных дозорных.

Я не горел желанием афишировать своё присутствие. Вновь оказаться в мире теней, в этом проклятом вакууме адского чистилища, вобравшего в себя бесконечное множество грешных душ? Нет уж, увольте. От одного воспоминания мороз по коже. Как не прикидывай, а в Данноттар попасть я мог лишь со стороны открытого моря. Для человека, разумеется, самое что ни на есть безумие. Если не от переохлаждения, то, учитывая фанатично атакующий каменную глыбу прибой, смертный бесследно сгинет. Но человеку человечье, а для демэльфа шансы приличные. Не так велика плата — пожертвовать одной из множеств своих жизней в угоду держателю трезубца. Пловец из меня неплохой, на физическую форму грех жаловаться, бессмертие — самая лучшая страховка. Что же, я не прочь «пободаться» с морской стихией, тем более заприметил в той части скалы, где наверху рельефно выступал мыс, местечко, претендующее на подъём.

Выйдя к береговой линии в полутора милях от Данноттара, разулся. Рубаху и калиги припрятал под кустом можжевельника. Стоило торопиться, пока не стало светать. Если всё пройдет гладко, во что я искренне верил, сложно предположить, как скоро хватятся в крепости декуриона. По шею зайдя в воду, я поплыл в открытое море, чтобы потом держать курс на утёс. В темноте, между гребней водяных валов дозорным меня заметить будет практически невозможно, тем более с этой стороны навряд ли варвары ждут непрошеных гостей. Нужным темпом отмеряя ярды, я углублялся в водяную империю. Течение оказалось ледяным и вязким, будто черпал я ладонями не безучастно текучую влагу, а порции темного, густого эля, охлаждённого грудастой красоткой. Вот только эля этого было безгранично много, сколько не пей, а красотка почему-то воплотилась в образ лесной нимфы, предостерегающе смотревшей на меня глубокими фиалковыми глазами.

«Вот точно ведьма! Даже теперь мерещится», — подумал, выстукивая зубами барабанную дробь от холода. Я тряхнул головой, избавляясь от непрошеного образа Алексы, и посмотрел в сторону Данноттара. Ещё несколько десятков ритмичных гребков, и можно отдаться на милость волн, что с нарастающей скоростью устремлялись к утёсу.

«Отправная точка. Ну что, теперь твой черед, сын Кроноса. Валяй! Бери свою плату!»

Бессмертие, конечно, штука хорошая, но чтоб я сдох, если вскоре по достоинству не оценил ту силищу, с которой не на шутку разыгравшаяся стихия завертела мной, словно мячом. Меня швыряло из стороны в сторону, раскачивало то вверх, то вниз. Я ослеп и оглох. Вода забивала рот и, чтобы не захлебнуться перед очередной прибойной волной я едва успевал выплевать её, урывками глотая воздух. Пару раз пробовал нырнуть, что хоть как-то замедлило бы скорость, но стремительный поток тут же выкидывал меня на поверхность. Третьей попыткой я умудрился протаранить грудью и животом каменистое дно, когда холодное море неожиданно потеряло ко мне всякий интерес и за ненадобностью выбросило на скалы, как штормом выбрасывает обглоданный скелет проигравшего схватку со стихией судна. Впрочем, таким я себя и чувствовал, недвижимо лёжа ниц на камнях и в темноте с удивлением наблюдая за растекающейся вокруг меня лужей со специфическим запахом крови.