В прятки с реальностью (СИ)

— Открой глазки, — она медлит, не хочет подчиняться. Я всегда получаю то, что хочу. Даже не думай играть со мной, малявка. — Открой! — мой тон звучит все настойчивее, а в груди поднимается новая волна раздражения. Она медленно поворачивает голову, смотрит мне в глаза. Язычок чуть высунувшись, пробежался по пересохшим губам, смочив их, и теперь они влажно поблескивали в свете мелькавших за окнами вагона фонарей, притягивая к себе взгляд. Откуда-то я знаю, что под футболкой у нее ничем не стиснутая грудь, а губы пухлые, невинные и очень вкусные.

Подавшись вперед, я накрываю ее губы своими без предупреждения и не спрашивая, просто беру свое, пробую их на вкус. Точно. Она несмело приоткрывает рот и мой язык незамедлительно оказывается внутри, натыкаясь на ее язычок, в котором… Ах, ты, ччччерт… Язык проколола…

Отчего-то эта мысль, вспышкой возникнув в голове, прокатывает по телу огненную волну, воспламенив все, что только можно было. Руки, охватившие ее спину, тянутся к краю футболки, сминая ее, как ненужную тряпку… Я мну ее губы, присасываю, то одну, то другую и не могу насытиться. Хочу ее всю, здесь и сейчас, немедленно…

У нее, и правда, под футболкой нет никаких больше хреней. Моя рука вцепляется в небольшую грудь, явственно ощущая тугой, заострившийся сосок. От моих прикосновений по ее тело пробивает чуть заметная дрожь, а из груди рвется тихий, но совершенно отчетливый стон. Это несказанно меня удивило. Она что… меня хочет? Оторвавшись от нее, недоуменно заглядываю ей в лицо. Так и есть... Расплавленной шоколадной патокой в ее глазах плещется томное желание.

Намного отступаю, тяну ее за собой, туда, где в окно попадает свет от фонарей. Рассматриваю ее, будто раньше не видел никогда, ощупывая взглядом ее всю, и не могу понять, что в ней такого? Знаю только, что хочу ее целовать и хочу, чтобы она мне отвечала. Чтобы тело изогнулось и прижалось настолько плотно, насколько это возможно. Чтобы маленькие теплые ладошки гладили по щеке, спускаясь на шею, плечи, прижимали к себе так, будто я могу исчезнуть… Чтобы прикосновение моих губ срывало стоны и пробуждало неподдельное желание… Чтобы язык с шариком оглаживал мой, прошелся по губам, захватывая их, чтобы можно было проникнуть в приоткрытый рот, чтобы поцелуй был таким глубоким и возбуждающим, чтобы не осталось ничего, ни поезда, ни вагона, ни мерных постукиваний колес, ни фракций, ни раздражения, ни ненависти…

Моя рука тянется к ней. Я беру ее лицо в свою ладонь, большим пальцем оглаживаю девичью щеку, и она прикрывает глаза от такой неожиданной ласки. Притягиваю к себе, наклоняясь, осторожно, будто бы боясь спугнуть мгновение, тянусь к просящим прикосновения губам. Последовавшее за этим ощущение влажное, легкое, опьяняющее, кружит голову, лишает рассудка...

Снова внимательно разглядываю ее, и никак не могу взять в толк, что же происходит со мной. Ее взгляд также пытливо ощупывает мое лицо, силясь понять, что же ждать дальше. Я вижу, чувствую, как она меня хочет, меня это невероятно будоражит. Целую ее еще и еще, уже потихоньку раздвигая губы языком, прокатывая по ним, прихватывая, втягивая в себя. Она отвечает мне, ладошка ложится на затылок, каким-то невероятным, казалось, привычным жестом, гладит его, зарывается в волосы. Я обнимаю ее за поясницу, притягивая ее к себе еще ближе, заставляя ее тело прижаться, ощутить его близость. Другая рука пробирается под футболку, чувствуя ее обнаженную мягкую кожу, ладонь скользит вдоль позвоночника снизу вверх, девичье тело плавится в моих руках, поддается, прекращая сопротивление, полностью подчиняясь моей воле. Ее руки оплетают меня, как-то надрывно, крепко…

Поцелуй набирает темп, становится глубже, теперь это уже не невинное касание, это уже ожесточенная борьба двух стихий. Дыхание у обоих сбивается на рваные вздохи, воздуха не хватает… Мои губы опускаются на ее шею, от нахлынувшей страсти, прикусываю, вызывая у нее едва заметное подрагивание. Она доверчиво подставляется под напор моих ласк, а я не могу больше стоять. Поворачиваю ее и впечатываю опять в стену вагона. На секунду оторвавшись, уже не сдерживая ни дыхание, ни бушующее желание, стаскиваю с себя куртку, отбрасывая ее куда-то. Ее руки сразу прошлись по моим плечам, опускаясь вниз и сдирая с меня футболку, обнажая голый торс. Я поворачиваюсь, чтобы прижаться спиной к стене вагона. Избавляю ее от футболки, срывая ее через голову и подхватываю ее под бедра, усаживая на себя, не прерывая поцелуя, неистового и совершенно безумного… Прикосновение голого тела вышибает все мысли, остаются только инстинкты, мне хочется избавиться вообще от всей одежды, содрать, порвать на ласкуты, и плевать, на все плевать, я хочу только ее, здесь, сейчас, до чертиков…

Внезапно девица начинает таять. Она исчезает, растворяется в пространстве, мои руки уже не держат легкое тело, потому что его нет. Я до боли, до рези, до исступления хочу вернуть его… Нет, не надо, это мое, только моё! От отчаяния и досады бьюсь затылком о железную стену вагона… И открываю глаза.

Чччччччерт! Вот же п*здобл*дство! Какого хера?.. И который час-то уже? Ммммм, твою мать, полвторого... Или еще только… С учетом, что я завалился в девять утра… Бл*дь!

Упругие холодные струи душа выколачивают из головы все мысли, оставляя только одно желание — поскорее согреться. Но я стою в надежде, что это поможет. Минут через пятнадцать, собрав себя по кусочкам, кое-как выбираюсь в столовую и хмуро прохожу вдоль рядов, направляясь к раздаточной. Мне нужно кофе. Много.

Последний рейд был, вот просто, полный п*здец. Три дня, без сна и отдыха мы просидели в засаде выслеживая изгоев, которые по данным разведки могли что-то знать. Потом арест, допрос, море крови, гора костей, жалкие крупицы информации. И вот, после этих совершенно, просто на х*й, измотавших меня дней, ко мне подсаживается свеженький и бодрый Макс.

— Ты чего такой хмурый, Эрик? У тебя никто не умер? — жизнерадостно спрашивает меня старший лидер, и приходится собирать в кулак весь свой контроль, чтобы не ответить ему в тон. Очень смешная шутка, Макс, заценил!

— Попробовал выспаться после трехдневного рейда, — равнодушно-устало отвечаю ему. — Не получилось.

— А почему ты мне не доложил о результатах? Лидерам принято докладывать обо всем, что произошло на выезде по прибытию во фракцию! Эрик, ты же знаешь правила!

— Я доложил Саймону, — прихлебываю бодрящий напиток, чтобы скрыть набирающее обороты раздражение. — Он божился, что передаст тебе все слово в слово. Меня, если честно, подза*бли последние три дня, хотел выспаться, а тебя не было нигде.

— Мда… Я был… занят, — да все знают, где и чем, а если быть совсем уж откровенным, кем ты был занят. — Ну так что, все удачно прошло?

— А Саймон не сказал, разве? Мы схватили…

— Макс! — рявкает кто-то из секретарей в открытую дверь общепита. — Тебя лидер Эрудиции вызывает на связь!!!

— Иду! — отзывается лидер и вскакивает, бросив на меня короткий взгляд. — Извини, Эрик, вечером зайдешь ко мне, все расскажешь. А сейчас мне надо бежать!

— Как скажешь, Макс, как скажешь… — протянул я ему в спину, стараясь затоптать поглубже эмоции и сконцентрироваться на чем-нибудь другом. Выходит х*ево. Уродский бл*дун. Насрать ему на дела фракции, думает только о… Ладно, хер с ним.

В столовой нет почти никого, обед уже кончился. Ну хоть кофе оставили, уроды. Хорошо, что неофитам кофе не дают, а то бы не было его уже… Кстати, а где они? Когда проходил мимо Ямы, никого там не видел, в столовой тоже никого нет… Куда они уп*здовали то?

Беру свою кружку и выхожу из столовой, направляясь в командирский отсек. Там тоже никого нет, только Ворон и пара каких-то ребят. При моем приближении сразу стихают все разговоры и взгляды настороженно устремляются на меня. Кажется, вид у меня не пылает дружелюбием, бл*дь.

— Ворон, ты не в курсе, где неофиты? — угрюмо спрашиваю я молодого командира. — Я что-то вообще никого не наблюдаю…

— А зачем тебе неофиты, лидер? — немедленно начинает хохмить Ворон, не заботясь об уместности своих подъ*бок. — Хочешь обнять их покрепче, чтобы не только тебе плохо было?