Серебряный любовник

Рука отказывается это писать, ей больно. Не знаю, почему я все-таки пишу. Не для того, чтобы увековечить. Какой в этом смысл? Что-то вроде терапии? Все равно это мне не поможет.

Нет. Я должна это написать. Будет легче, если я просто продолжу. С этих самых слов: "Я счастлива". Но я не могу. Я счастлива. Я так ярко горю.

О, боже - я хочу умереть - и чтобы весь этот поганый мир умер вместе со мной.

Нет, я не хочу, чтобы умер весь мир. Я просто продолжу. Кто-нибудь, помоги мне, пожалуйста. Джайн, пожалуйста, помоги мне.

Снег под голубым небом стал фарфоровым. Погода была великолепна холод, как алмаз. Через несколько дней вино и изюм у нас кончились, и мы вышли снова. Мы теперь выбирали места в помещении, чаще всего в Мьюзикорд-Эктрика, на углу Грин и Гранд. Мьюзикорд - самый крупный в этой части города круглосуточный магазин музыкальных инструментов. Сильвера здесь принимали охотно, потому что он мог сыграть на любом инструменте и выжать из него все возможное и даже больше - отличная приманка для покупателей. Мьюзикорд предложил нам не собирать монеты, а получать постоянный гонорар и время от времени бесплатно обедать в ресторане наверху.

Сначала я думала, что в магазине мы будем встречать знакомых, я с тревогой ждала, как они примут меня в новом качестве. Но мои друзья - не музыканты. Кроме шлягеров, они слыхали разве что о Моцарте - и то из снобизма.

Было, однако, несколько встреч с музыкантами, которые приходили в магазин и были покорены мастерством Сильвера. Я с интересом и некоторыми опасениями прислушивалась к их разговорам - они пытались выяснить, в каком оркестре он раньше играл, почему не занимается музыкой профессионально и так далее. Сильвер, утверждающий, будто не умеет лгать, стал искуснейшим обманщиком. Он сочинял истории о том, как из-за мышиной возни оставил профессиональную сцену в каком-то далеком городе, ссылался на курьезные недуги, боли в запястье или в позвоночнике, которые препятствуют его постоянным выступлениям перед публикой. Конечно, это была не совсем ложь. С ними он импровизировал так же, как и в песнях. Но музыкальные вечера сопровождались настоящим фейерверком таланта, выдумки и легкого юмора в сырах подвалах, крошечных каморках на полузаброшенных чердаках. Они играли все вместе. Получалось нечто невообразимо прекрасное. Правда его блеск заставлял их осторожничать и иногда ошибаться. А я на таких концертах думала о том, как мне все это нравится. Так хорошо.

В ту ночь мы вышли из Мьюзикорд-Эктрика часа в два и остановились на снегу, позолоченном отблеском огней. Посмотрели снаружи на алые фортепьяно, на одном из которых Сильвер играл весь день и весь вечер. На улице был установлен большой видеоэкран с динамиком, трубящим из окна, я глянула, увидела репортаж о каком-то землетрясении и отвернулась.

– Ты устал? - спросила я.

– Ты меня всегда об этом спрашиваешь, беспамятная леди.

– Прости. Ты не устал. Ты вообще не устаешь.

– А ты?

– Нет.

– Тогда можно пойти в Парлор, ты еще раз отведаешь лимонное мороженое.

– Или пойти домой и посмотреть, не съела ли кошка еще одну свечу.

– Я говорил, надо купить ей рыбы, и она перестанет. Мы стояли на снегу. Я хотела, чтобы у него было алое фортепьяно.

– Ты записала слова песни, которую придумала сегодня? - спросил он.

– Нет еще. Но ведь я говорила тебе, ты запомнишь. И я тоже. Белый огонь - странная песня. Мысли в голову все лезут и лезут. Наверное, скоро, иссякнут. Я истощу свою фантазию. Что ты будешь делать, если я иссякну?

– Я тебя полью.

На видеоэкране автоматически переключились каналы. Нам надо было идти. Но мой глаз невольно скользнул по экрану. Я увидела перед бесцветным стеклянным фасадом неоновую радугу из слов: ЭЛЕКТРОНИК МЕТАЛЗ ЛИМИТЕД. Секунду это ни о чем не говорило. А потом вывеска погасла, остались только черные каркасы букв, и я услышала голос диктора, который произнес: "Сегодня вечером Э.М. гасит свои огни в последний раз. Наконец-то фирма, которая собиралась производить роботов-игрушек, подобных людям, признала, что все-таки человека не может заменить ничто."

– Сильвер, - сказала я.

– Я знаю, - отозвался он.

Мы стояли и смотрели, и снег поскрипывал у меня под ногами в такт пульсирующей крови.

Теперь на экране была маленькая пустая комната. На меня кто-то смотрел. На нем были темные очки и костюм из кремовой шерсти. Совэйсон. Я узнала его манеры. Неброский шарм, расслабленность, готовность дать информацию и плотно сцепленные наманикюренные руки.

– Это была наша великая идея, - сказал он. - Все возможные услуги клиенту. Роботы не только доставляют эстетическое наслаждение, но и являются источником повседневных домашних развлечений. Певцы, музыканты, танцоры, собеседники. Товарищи. Но что правда, то правда: больше в металлическую болванку ничего не вложить.

Экран мигнул. Совэйсон тоже исчез, зато возник ряд желтых металлических ящиков с улыбающимися гуманоидными лицами. "Здравствуйте, пропели они, как канарейки. - Здравствуйте. Добро пожаловать на борт. Плату за проезд, пожалуйста".

Экран мигнул, на нем снова появился Совэйсон.

– Эта линия, э-э, не так уж плоха, - заявил он. - Больше приветливости, чем у простой щели. Они хорошо приживаются. Флаер Кампани рассматривает вопрос об их внедрении. А мы - что ж, мы сознаем ограниченность наших возможностей, поэтому...

Щелк. Серый металлический ящик с дружелюбно улыбающимся лицом и двумя очаровательными женскими ручками. "Доброе утро, мадам. Какую бы вы хотели сегодня прическу?" Щелк.

– Мы попали впросак, - говорил Совэйсон, - попытавшись создать вещь, которая могла бы соперничать с человеком-художником. Творческую личность. Наши усложненные образцы. Конечно, компьютеры копались с ними целые годы. И, как мы знаем, это не сработало. У человека бывает вдохновение. Оно не поддается предсказанию. Машина не может обладать талантом.