Туда! И надеюсь, обратно...(СИ)

– Эй, эй, эй... – Пит подбежал ко мне и хотел было обнять, но увидев, что я без куртки – от нее мокрой все равно никакой пользы, только противное ощущение от соприкосновения со слизкой тканью – остановился, избавился от своей шкурки Царевны-Лягушки и только после этого сделал задуманное.

Стало теплее, но дрожь все не утихала... Ведь она была вызвана не холодом...

Еще эти тараканы, которые... Нет. Я же избавилась от тараканов. Но откуда тогда эта песня, эхо которой крадется по гулким извилинам моего мозга?

Обними!

Просто, чтобы стало теплее,

Я буду дышать тебе в шею...

Я доза морфея!

На секунду представь, что я твоя фея...

Обними!

Лишь для меня – не для камер!

И пусть мир за экранами замер...

Моя душа – огонь!

Почувствуй его через мою ладонь!

Наслаждаться теплом и музыкой мне не дали – не прошло и минуты, как сквозь пелену дождя прорвался писк – за что опять же хочется сказать искреннее (без сарказма) спасибо распорядителям. На арене нет места наслаждению. Наслаждение притупляет осторожность.

Пит отстранился, я с разочарованным вздохом приоткрыла глаза и поняла, что ошиблась – благодарить надо не распорядителей, а Хеймитча. Ведь кто, если не он поспособствовал появлению у порога нашей пещеры корзинки, накрытой серебряной тканью?

«Менторы врагов? – предположила Паника, подстрекаемая Паранойей. – Вдруг, там тоже яд?»

Спокойно! Это первая – не третья книга, здесь еще не знают, что парашютик – не всегда «есть хорошо».

Пит, обрадованный внезапно свалившейся на нас манной небесной, с улыбкой подтащил корзину поближе ко мне и стал перебирать ее скудное содержимое, стоящее целое состояние, предвкушая сытную трапезу. Но аппетита у меня не было, и не потому, что в паек вошли только грибы, печенка и баранина (это было бы слишком жестоко, как для Хеймитча, так и для Судьбы), а потому что... Вот вроде же час назад мылась – шкрябала кожу камнем, чтобы избавиться от крови и неприятного покалывания по всему телу, но даже в тот момент я, укутанная пылью, не чувствовала себя такой грязной как сейчас.

Только... Откуда это ощущение? Не понимаю.

Вроде же ничего такого... А может это из-за Хеймитча? Точнее, из-за того, что он прислал корзину?.. Ведь теперь получается, что я за какие-то луковые лепешки готова сделать все, что угодно? Это так... противно...

Стоп-стоп-стоп! Ты хоть сама-то себя слышишь? Это Голодные игры! Здесь каждый выживает как может! А париться из-за того, что люди настолько верят в твою победу, что готовы расстаться со своими деньгами – глупо!

Когда ты так все выворачиваешь, мне начинает казаться, что я истеричка...

Так и есть!

Но...

Да что еще?

Получается, мне придется притворяться, что я люблю Пита?

До тебя только сейчас дошло? Ёжик... Мне порой кажется, что я – сосредоточие всей Вселенской Глупости...

Нет, я к тому, что... а что если он мне на самом деле немножко... Нет, немножко – это как-то слишком немножко...

Глупость двух вселенных – не меньше!

...немножко множко нравится? Это же как-то неправильно притворяться, что тебе нравится человек, который тебе на самом деле нравится?

Фу-ух... Три вселенные – мое окончательное слово! А ты, блондиночка, послушай меня внимательно! Наша первостепенная задача – выбраться с арены! А дальше – сиди у открытого окна, пуская розовые слюни, столько сколько душеньке твоей будет угодно! Сейчас на сантименты нет ни времени, ни лишних сил!

И то ли этот внутренний диалог меня успокоил, то ли дала о себе знать двухдневная строжайшая (воздух и шишки – куда уж строже?) диета, но я с аппетитом вгрызлась в луковую лепешку, протянутую мне Питом.

– Как думаешь, скоро это все закончится?

– Я могу сгонять за теми грибами, и все закончится прямо сейчас.

Он улыбнулся, я тоже. Офигеть! Неужели, мы настолько отчаялись, что нам обоим это кажется смешным?

– Я имел ввиду дождь.

– Дождь – последнее, о чем я сейчас беспокоюсь!

Дождь? О каком дожде ты говоришь? По мне так больше похоже на капающий кран!

В небе полыхнула молния, и дождь зарядил с удвоенной силой.

Ладно... Капающий душ. В конце концов, петербурженка я или нет?

– Меня больше беспокоят листья.

– Ах, ну да... «Листья», – Пит многозначительно кивнул. – Звучит намного опаснее, чем «Дождь».

Мда... Я положительно плохо на него влияю.

– Ты просто посмотри!

Дождь бесновался все сильнее. Его струи, подчиняясь хаотичным порывам ветра, нападали на беззащитные деревья, срывая с них те листья, что не успели опасть самостоятельно.

– И?..

– И?!!

Неужели не понятно?

– Что нам остается? Ждать, пока на землю не свалится последний лист? И что тогда? Начнется эпичный финал?

Пит покачал головой, кинул в рот последний кусок лепешки (будто стопку водки залпом выпил) и кивнул.

– Вот это мы сейчас и узнаем.

– Что ты задумал?

Он не ответил. Может, потому что не услышал, а может, потому что подсознательно не хотел нарушать патетичность момента.

Так и вижу этот кадр на многочисленных панемских экранах... Пит, с героически выпяченной грудью, высоко задранным подбородком и с суперменским (что бы это ни значило) блеском в глазах, выдвинувшийся навстречу опасности, таящейся за безобидными на первый взгляд (только на первый? То есть, этот дождь может быть ядовитым (у меня, похоже, бзик – все кажется ядовитым)? Да нет... Бред, они бы этим дождем нас всех и убили, и смысл тогда? Я видимо просто Сотню пересмотрела) молекулами воды. И я, вся такая бедная-несчастная с грациозно приставленной ко лбу рукой, жду, когда мой спаситель сделает то, до чего мозг классической барышни в беде никогда не додумается.

И вот я вроде не совсем тупая (Ну... Допустим), а все равно не догоняю, что в голове у этого парня и куда он намылился. И стоит ли мне за ним идти? Мы же вроде как напарники...

Я поморщилась, представив, как мелкие жидкие паразиты кусают меня, разбиваясь о тело, и что самое важное – о лицо, но взяла себя в руки и последовала за Питом.

Лучше бы я этого не делала, лучше бы осталась в пещере – изнывать от неизвестности... тогда моя психика была бы целее.

Нет, ничего страшного (хотя, уж лучше бы что-то страшное, к нему я уже смогла более-менее привыкнуть), скорее – выходящее за грань разумного. Мне аж захотелось письмо написать, примерно такого содержания:

«Дорогой дедушка Хеймитч, подари мне на этот новый год (да-да – год! Это арена голодных игр, здесь каждый день – за год!) шапку-невидимку, ну или, в крайнем случае, сбрось с планолета табличку „Я не с ним!‟, пожалуйста!»

От чего вдруг такая реакция? Кхм... Выхожу я, значит, на опушку, а там – Пит... прыгает! Нет, не просто прыгает – скачет как кенгуру!

– Что ты творишь?

– Пытаюсь, – прыжок, – проверить, – прыжок – твою, – прыжок, – теорию...

И только тогда я заметила, что с каждым прыжком ближайшее к Питу дерево лишается листа.

Как говорится, каждый сходит с ума по-своему. А я ведь предупреждала, что общение со мной ни к чему хорошему не приведет. Вон, один уже... допрыгался...

– И долго ты так будешь? – спросила я спустя несколько мокрых и чрезвычайно неприятных минут.

– Да вроде закончил...

И ничего не произошло?

– Оглядись! Ничего не видно?

Лес ощипанный – одна штука, придурок прыгучий – одна штука, скрытая камера – семь штук (предположительно), лист желтый – о... О! Листик!

Я подошла к скромно притулившемуся в сторонке кусту, напомнившему мне о Даньке Терентьевиче, и закусила губу.

А что если... Так, стоп! Не сметь себя накручивать! В конце концов, это просто лист! Опять – просто лист...

Я протянула руку, взялась за золотистый черенок, вдохнула, пролистав перед мысленным взором картинки возможного будущего, на которых было изображено все – от потопа и землетрясения до стаи переродков и дождя из скорпионов, и дернула.

Секунда выдоха.