Сильнее страха (СИ)

Она вдруг вспомнила Аалеки. Изысканная вежливость была его стилем. Когда он проводил опыт один на один с нею, после причинения чудовищной боли, он гладил ее руку и шептал:

— Прости… Я причинил тебе боль… Это не нарочно. Я знаю, знаю, тебе больно…очень больно… Бедняжка моя! Ты простишь меня?

И она отвечала: «да». Когда она говорила «нет», он улыбался и усиливал болевое воздействие.

… Простить и забыть? Так просто! Нет, прощением от страха ей не избавиться.

— У тебя есть мужество, девочка, и недюжинное, раз ты до сих пор борешься со страхом!..

— Борюсь? — прошептала Рене, изнемогая от душивших ее мук, — я все время испытываю страх, иногда такой сильный, что начинаю желать, чтобы они, наконец, уже нашли меня, чтобы все эти муки ожидания кончились, я готова снова оказаться в клетке, терпеть боль, лишь бы не бежать, не думать днем и ночью когда и где они меня найдут!.. Разве это мужество?!

— Да, пережить такое не просто… Ничего милая, ты справишься! Чтобы выздороветь, всегда нужно время. Такая глубокая рана, не царапина, она будет затягиваться долго, но и у нее есть свой срок. Наберись терпения. О, я знаю, у тебя его очень много.

Эмм осторожно и медленно, словно к пугливому зверьку, протянул руку, и лишь потом опустил ладонь ей на голову и погладил… точно так, как в детстве делал отец. У него тоже были большие мягкие ладони. Рене словно нырнула в ледяную воду и вынырнула под теплым солнцем.

— Я верю, ты справишься… Время и любовь — лучшие лекари для любой раны, поверь мне! Тоно поможет тебе.

Она снова встрепенулась.

— Тоно? Что он может против такой силы, даже если захочет!..

— Захочет. Он ведь любит тебя, разве ты еще не поняла?.. Любит искренне, всем сердцем. И это с ним впервые, впервые я вижу своего друга таким… сильным… взволнованным… счастливым… Я познакомился с ним, когда ему было шестнадцать. Он был отчаянно храбр, и все время смеялся. Он до сих пор такой, и только немногие знают, как сильно он все это время тосковал по семье. Думаю, до тебя он просто боялся любить: он боялся, что любовь снова ранит его, как в детстве, когда распалась его семья. Он боялся боли, какую его отец причинил его матери и ему, когда оставил их… и позже, когда умер, оставив его совсем одного… Но теперь его сердце открылось для тебя. Не бойся, у него большая душа, и ему есть, что дать. И его чувство настоящее, ибо оно честное, и до конца, иначе он любить не умеет, я это знаю. Что касается силы… Знаешь, далеко не всегда побеждает сильнейший. Вот ты — хрупкая девушка, скрываешься, а значит, противостоишь тем монстрам уже столько времени! Одна!.. Слава богу, за то, что он послал тебе Тоно.

— Никто его не посылал! Я сама заставила его жениться на мне. И не потому, что полюбила… Я не могу никого любить.

— Почему? Боишься, что пустота в твоей душе начнет заполняться радостью?

— Я не хочу, не могу любить! Привязанность это самая большая боль!

— Боюсь, Рене, — тут Эмм снова ласково улыбнулся и погладил ее, — часть тебя еще сопротивляется, но часть, возможно, уже…

— Нет! Это не так!

— Бедняжка… Знаешь, ведь ты боишься прежде всего себя саму!.. Но со временем ты поймешь: ничто, никакой страх не может сравниться силой с этим чувством. Только это чувство, если оно подлинное, сильнее страха, сильнее смерти. Пойдем со мной. Я покажу тебе тех, кто спас меня.

Они вышли на крыльцо.

Вечер спускался мягко и ласково, приглушая яркий дневной свет. Солнце неспешно клонилось к горизонту, и пространство между стволами стройных деревьев наполнялось почти осязаемым золотом. Воздух мерцал. Цвет деревьев и переплетенных трав терялся до темно-коричневого. Птицы молчали. Казалось, благость пролилась на мир леса, на его обитателей, деревья, растения, цветы, и все они, потихоньку укрываясь наступающими сумерками, благодарно и истово, словно творя молитву за прожитый полный день, застыли.

Где-то за деревьями, откуда еще сочился оставшийся свет, угадывалась река с темными, глубокими заводями, в которых спало время. Ни звука, ни ветерка. И откуда-то рождалась иллюзия, что повсюду невидимые колокольчики звенят предельно высоко и тонко, чтобы души живых существ глубже прониклись таинством этого торжественного молчания. А посреди этой поющей тишины невыразимо прекрасные, но такие далекие в своей внутренней и внешней гармонии, стояли цветы. Рене показалось на минуту — они еще выросли, выпрямились и подняли свои одухотворенные головки высоко вверх, словно открылись теперь для общения с неземным.

Эмм прошептал:

— Смотри, они сейчас далеко отсюда, хоть их корни и крепко сидят в земле. В этот вечерний час их мысли полны любви самоотверженной, глубокой и бескорыстной. Они посвятили свои ароматы другим мирам, и я верю в то, что если любовь, которая теперь их переполняет, встретит на пути осколок метеорита, и тот будет согрет их дыханием. Думаю, этот аромат — чья-то надежда, чье-то счастье. Может, он побудит на создание нечто прекрасного, или спасет кому-то жизнь, а может, подвигнет на подвиг или просто на доброе слово, станет спасением от отчаяния и одиночества. Язык запахов, не знает преград и границ, он всем доступен. При всей их хрупкости, они так могущественны, всесильны и милосердны, когда любят!.. И это ли не счастье — быть с ними, заботиться о них, любить их пусть и обычной земной любовью?!.. Знаешь, рано утором, когда они только-только открываются свету, они узнают меня… и тогда часть их красоты словно переливается из их совершенного сердца в мое, страдающее и жаждущее. Это чудо!.. Без любви к ним, я бы умер… вернее, случилось бы худшее, я бы погиб.

Эмм шептал так увлеченно, словно разговаривал не с ней, а с собой или с цветами. Рене осторожно заглянула ему в лицо и увидела, как безмерно, до капельки, он счастлив. Земное прошлое не касалось сейчас его души, не замутнило взор паутиной тревог, сожалений, воспоминаний или раздумий. Он обрел равновесие. Счастье.

И это заставило ее новыми глазами внимательней всмотреться в мир вокруг, ей так сильно захотелось найти свое счастье, хотя бы крупицу! Рене так нуждалась хотя бы в минуте такого покоя, хотя бы капле такого тепла! И она почти поверила, что это возможно, если она постарается, очень постарается…

Удивительно, но за какие-то несколько секунд, все поменялось, солнце опустило за горизонт свою тяжелую половину, и лес готовился встретить ночь. Травы, которых все еще касалась золотая кайма заходящего солнца, поблескивали робким желанием, но деревья, накрытые темнотой, погрузились в воспоминания о прошедшем дне, как в сон. Цветы, прощаясь на ночь, снова тихонько заговорили на своем чудном языке ароматов, но совсем не так как днем, нежнее, тоньше. От земли свежел прозрачный воздух. Тихо, словно в пол голоса, стрекотали, редкие насекомые. Замелькали ночные бабочки, чьи хрупкие крылья в последних лучах солнца, золотые и таинственные, словно колдовали над чем-то. Осторожно переговаривались птицы, боясь нарушить очарование засыпающего леса. Все вздохнуло, отходя от таинства. Теперь-то и спустится долгожданный покой. Ночная тьма скроет все — и изъяны, и красоту. И все живое обретет свободу, и от боли, и от совершенства.

Эмм был счастлив. Он жил этим и ради этого. Его душа цвела, питаясь своей любовью. И Рене так страстно захотелось почувствовать хоть каплю этого счастья, что она снова повернулась к лесу. И закрыла глаза, отчаянно надеясь на чудо.

Легкий ветерок или, может быть, крылья бабочки вдруг ласково коснулись ее щеки, не причиняя боли, тонкий аромат, сочившийся из цветов, отстранил от реального, и перенес в идеальный мир, где царит гармония и справедливость, и не было места страху. Рене, как долгожданное лекарство, жадно вдохнула в себя ощущения, звуки и запахи засыпающего леса. За это долгое мгновение ей все же удалось поймать и даже пережить нечто новое, волнующее и глубокое. Целый миг другой судьбы.

Всю обратную дорогу она молчала, погрузившись в новое впечатление. Впрочем, уже сейчас она не знала, не была уверена, удалось ли пержить это самой, или это было лишь воспоминание Эмма, одолженное ей на время. И все же, это было иначе, не как в ее привычном бесцветном мире. Впервые, все зло, что с ней случилось, показалось не таким уж значительным и реальным, страшные воспоминания притупились, чуть померкли перед лицом такой красоты.