Русский Вид. Книга первая: Медведь. Барс (СИ)

- Теперь-то я могу спокойно оставить тебя, детка. Точно будешь сидеть дома и вязать пинеточки.

- Я не нравлюсь твоей маме, вдруг она не примет нашего малыша?

- Муттер считает тебя бесприданницей, захомутавшей такого видного жениха, как я. К тому же, она мечтает меня женить на дочке своего декана. Видал я эту очкастую толстуху. Куда ей до тебя, солнце!

Мама Вадима заведовала кафедрой в Институте финансов и права. Знакомиться с Машей она явно не собиралась, считая, что увлечение сына «девочкой из деревни» скоро пройдет и можно будет подыскать ему достойную состоятельную невесту. Которая, наконец, удержит Вадимчика возле своей юбки, заставит отказаться от рискованных поездок в «горячие точки».

Невеселое раздумье Маши прервала настойчивая трель сотового телефона. От Вадима уже третью неделю не было вестей, но, он и раньше редко звонил, покинув город.

- Маша, ты как? - раздался в трубке напряженный голос подруги. Татьяна училась в аспирантуре как раз у Анны Аркадьевны, мамы Вадима. По странному совпадению, именно через подругу Маша и познакомилась со своим женихом.

- Маш, ты ничего не знаешь, тебе никто не звонил? Ты, вообще, сейчас где?

- Да дома я, Тань, еще рано в школу, я со второй смены сегодня. А что случилось?

Странное молчание обычно разговорчивой подруги несколько насторожило девушку.

- Маш, это, наверно, лучше не по телефону... Ты только не нервничай, тебе же сейчас нельзя....

- Да что ты мямлишь? Говори прямо уже, что стряслось? Нужна помощь?

- Маша, я тут узнала, что у Рязановой горе. Ей телеграмма пришла из ведомства, а потом звонок... сообщили о смерти сына. Маша, ты знала вообще, что Вадим уехал в Сирию?

У Маши вдруг резко ослабли руки, она положила телефон на стол и уставилось на стакан недопитого чая.

- Маш... Маш... ты чего молчишь? Отвечай мне хоть что-то... Я приеду сейчас. Может, ошибка все это. Рязанова убежала из корпуса, говорят, села в машину и куда-то поехала.

- Погоди, Таня. О ком ты все это? Кто поехал в Сирию?

- М-м... мне Мякишев по секрету сказал... в телеграмме написано, что Вадим Рязанов погиб при охране какого-то объекта в Сирийской провинции Хомс.

Маша отключила телефон, вылила содержимое кружки в раковину и принялась тщательно мыть саму кружку, очищая от желтоватого налета. Низ живота непривычно ныл, ноги дрожали. Маша вернулась в комнату и уселась на пол прямо на ковер, опираясь спиной о край дивана. Стояла странная, чуть вибрирующая тишина. Маша старалась глубоко и медленно дышать, разглядывая замысловатые шероховатости дорогих обоев на стене напротив. Обои понравились Вадиму, он выбрал их в «Перестройке» и, вместе с Машей, оклеил ими небольшой зал двухкомнатной квартиры. Это было в прошлом году, когда девушка, наконец-то, согласилось переехать к нему. Где-то за окном раздались надрывные гудки «скорой», и Маша отчаянно обхватила себя дрожащими руками. Надо было немедленно куда-то бежать, отыскать телефон и адрес Анны Аркадьевны - мамы Вадима. Надо было узнать все до конца и убедиться в ошибке. Вадим не мог погибнуть. Кто-то другой, но только не он... Начавшись кошмарным сном, этот день для Маши стал первым из череды последующих кошмарных будней.

Анна Аркадьевна не брала трубку целую вечность, не отвечала на «смс», не подходила к домофону. Вздрагивая от порывов влажного мартовского ветра, Маша сидела на скамейке возле элитной новостройки. Маша твердо решила сидеть у подъезда Рязановой хоть до утра, но вдруг тягостные гудки в трубке сменились глухим женским голосом:

- Что вам нужно, девушка? Чего вы от меня хотите? Да, Вадима больше нет. Мне придется жить с этим горем. Вас я не знаю. У сына было много подруг. Он никого со мной не знакомил.

- Я жду от него ребенка...

- А, вот этот номер у вас не пройдет, дорогуша! Похоже ради городской прописки вы готовы на все! - в трубке раздался хриплый каркающий смех. - Какой же у вас сейчас срок? Ах, восемь недель! И когда же вы это успели? Вадим всегда был осторожен с этим... А вы уверены, что ждете его ребенка? Может, следует поискать другого претендента... в отцы. Я поверю только результатам независимой экспертизы ДНК. И, да, еще... вы сказали, что живете в его квартире. Подыщите-ка себе другое место. Я попрошу Таисью Марковну проверить, чтобы после вашего ухода все ценные вещи остались целы. Надеюсь, вы съедете до лета, ключи передайте Таисье Марковне. Желаю удачи!

Следующие несколько дней Маша существовала как заведенная машина: вставала, бежала в ванную, наскоро глотала какую-то еду, не чувствуя вкуса, уходила на работу в школу, вела уроки биологии, общалась с коллегами. Ее мучили постоянная тошнота и мигрени, внизу живота периодически возникали болезненные тянущие ощущения. Едва проснувшись, утром девушка уже чувствовала себя уставшей и разбитой, ночью она почти не спала. Узнав о гибели Вадима, мама звонила Маше каждый день, уговаривая сделать аборт, грозилась приехать в город и за руку отвести к врачу:

- Избавься от ребенка пока не поздно! Ты меня слышишь? Раз не хватило ума зарегистрироваться с ним раньше, удали сейчас эту помеху. У тебя же есть деньги, сними комнату или квартиру, начни все сначала, ты же хорошенькая у меня. Найдется новый! Не век же теперь слезы лить. Ну, сама подумай, куда ты с ребенком одна? Его нельзя оставлять - он никому не нужен! Ты потом сама будешь жалеть. Ты его одна не поднимешь, а мы уже не можем помогать, я сижу на таблетках, дядя Слава болеет. Нам еще твоего сродного братца тянуть. Скоро закончит девятый класс, надо будет в колледж устраивать охламона. Не дури, Машка, сходи к врачу!

Новый приступ тошноты скрутил Машу, она едва успела забежать в ванную и согнуться над раковиной. Рвоты не было, но жуткое ощущение, что все внутренности хотят покинуть ее тело через рот долго не проходило. Наконец, совершенно обессиленная, Маша на дрожащих ногах доплелась до спальни и рухнула на кровать.

- Все говорят, что ты не нужен, малыш. Никто тебе не рад. И, кажется, даже я не рада. Ты измучил меня, я не переживу еще семь месяцев такого кошмара! Что же мне делать, маленький? Я не могу убить тебя, просто выбросить как ненужный мусор. Я буду терпеть, - Маша горько рассмеялась. - Женщины ведь как-то рожали в войну, выживали с детьми в голод и холод, даже в землянках выживали. Неужели же мы с тобой пропадем в наше мирное-то время? Мы справимся, малышка. Нам обязательно помогут. Будем жить в конуре на воде и хлебе, но мы справимся. Я это тебе обещаю. Только прости мои слезы, я буду сильной, я больше не буду плакать...

Маша вдруг вспомнила прочитанную еще в детстве книгу Марии Глушко «Мадонна с пайковым хлебом». В памяти тотчас встали тонкие серые листы роман-газеты, что когда-то выписывала мама. На обложке нарисована худенькая девочка-женщина с запеленутым в байковое одеяло младенцем на руках. «Она смогла родить и поднять на ноги своего сына в суровое военное время, одна... хотя нашлись люди, что делились последним кусочком хлеба. Неужели же я не смогу?»

Маша прижала ладони к своему еще ровному, гладкому животу:

- Только, почему же я тебя совсем не чувствую, маленький? Лишь слабость и тошноту, а внутри ничего. Как будто ничего нет... разве так и должно быть?

На следующий день Маше позвонили из женской консультации, где она стояла на учете по беременности:

- Мария Русанова? Вы пропустили день своей записи. Можете приехать сегодня к четырем. Надо ответственней относиться к своему здоровью. Вы теперь не одна.

В затемненном кабинете УЗИ-диагностики пожилая женщина - врач долго водила белой липкой трубкой внизу Машиного живота, в то же время разглядывая образы на мониторе:

- Да... девушка... странно. Может, вы что-то со сроками путаете? Нет... Размеры-то соответствуют, только вот сердцебиение очень слабое. Хотя, на этом сроке сердечко должно уже хорошо прослушиваться.

- Что-то не так? - забеспокоилась Маша.

- Давайте-ка мы с вами еще недельку подождем, тогда уже будет ясно.