Игра в Любовь и Смерть (ЛП)

Больше всего Любовь хотел бы читать мысли Смерти так же, как она читала его. Но он не знал, как она это делает. Прогулка завершилась, и Любовь щедро заплатил гондольеру. Держась за руки, двое бессмертных вышли из лодки, поднялись по ступенькам и неслышным в неумолчном плеске воды шагом пошли на арку моста Академии.

— Бумага? — Смерть протянула руку.

Любовь вырвал листок из своего блокнота.

— Ты первый, — сказала она.

Любовь уколол палец и протянул руку ей. Смерть сняла с уголка глаза слезу и коснулась мокрым кончиком пальца капельки крови. Любовь отдал ей листок и ранее купленное перо. Смерть окунула металлический кончик пера в их странные чернила и написала два имени. Ритуал был быстрым, почти обыденным: они проводили его много раз, и, что еще более важно, хорошо знали друг друга.

Смерть подула на строки.

— Игроки будут жить, пока этот листок цел. Когда время выйдет, я его уничтожу.

— Только если выиграешь, — заметил Любовь.

— Когда выиграю. Что ознаменует победу?

Любовь задумался. В прошлом он говорил: «Поцелуй». Или «свадьба». Но и то, и другое сейчас казалось недостаточным.

— Они должны выбрать мужество, — наконец решил он. — Должны выбрать друг друга ценой всего остального. Когда они это сделают, я выиграю.

— Я даже не знаю, что это значит, — фыркнула Смерть.

Любовь предпочел показать ей образную картину. Взяв лицо Смерти в ладони, он сосредоточился на игроках. С виду они были совершенно невозможной парой из двух разных миров. Но Любовь понимал кое-что, о чем Смерть понятия не имела, когда речь заходила о чувствах. Сердца этих двоих — близнецы. Он показал Смерти, что произойдет, когда эти игроки сосредоточатся друг на друге. Их внутренний свет вырвется наружу двумя столпами пламени, материей, из которой состоит сама жизнь. В созданном Любовью образе проявились одновременно образование Вселенной в миниатюре и общие картины земной жизни. Он был источником всего, включая самих Любовь и Смерть.

Если Любовь победит, это изменит мир, по крайней мере, для этих игроков.

Смерть высвободилась из его рук.

— Больше никогда так не делай. — Она коснулась щеки. — Конечно же, нам нельзя рассказывать игрокам об Игре.

Любовь кивнул. Если им рассказать, все изменится.

— Каковы ставки на этот раз?

Смерть, не задумываясь, ответила:

— Когда я выиграю, жизнь моего игрока станет моей.

— Когда выиграю я, — сказал Любовь, — оба игрока останутся в живых.

Смерть пожала плечами. Ее могущество превосходило его, и на Игру она соглашалась исключительно ради забавы.

— Какие-нибудь ограничения? — поинтересовалась она.

Этот вопрос Любовь ненавидел: много раз делал неправильный выбор.

— Как обычно. До истечения срока ты не вправе убить любого из игроков прикосновением, как и я не вправе внушить им любовь.

— За одним исключением, — Смерть подняла палец.

— Каким? — Соперница жутко изворотлива.

— Если твой игрок выберет меня. Тогда я могу убить его поцелуем.

Любовь рассмеялся. Генри никогда не выберет смерть. Ни за что не предпочтет ее жизни. И, уж конечно, любви. Он был для нее рожден.

— Как пожелаешь. Уже выбрала для себя личину?

— Ты как раз на нее смотришь. Ну, на одну из них.

В сгущающейся темноте Любовь вгляделся в лицо Смерти. Белоснежная кожа. Аккуратная волнистая стрижка-боб. Темные глаза. Большой чувственный рот. Он уже видел это лицо, но где? Без сомнения, еще одним обликом Смерти будет черная кошка. Как эти личины повлияют на игроков — всегда загадка.

— А теперь давай определим срок Игры, — сказала Смерть. — Кости ведь у тебя?

Любовь достал из кармана кубики, которые стукнули друг о друга.

— Ты первая.

— Значит, я выбрасываю месяц. — Она потрясла кости в кулаке и бросила их на доски моста. — Три и четыре. Играем до июля. До какого дня — выбрасывай ты.

Любовь мог сложить очки или умножить одно число на другое в пределах тридцати одного. Он ненавидел возможность выбора и предпочел бы винить судьбу.

Сжав кубики, он поцеловал свою руку и разжал пальцы. Стук костей о доски эхом разнесся над водой.

Смерть наклонилась.

— Как забавно. Ничья.

Даже количество очков на кубиках было тем же: три и четыре. Любовь едва не выбрал днем окончания Игры двенадцатое июля. Это дало бы ему больше времени, которого вечно не хватало. Иногда даже минуты могли переломить ход Игры.

Но было что-то такое в симметрии семерки, что манило его к себе. Поэтому он доверился внутреннему голосу. Игра закончится в полночь седьмого июля.

— Когда мы снова увидимся? — Ему всегда хотелось знать, чем занимается Смерть, чтобы принимать ответные меры.

— Через два дня, — ответила она.

Любовь кивнул. Пара дней — очень хорошо.

Смерть растворилась в воздухе, как всегда, когда уставала от его общества, а Любовь поплелся вдоль канала, пока не обнаружил, что стоит перед почти пустым кафе. Он поел в одиночестве на старинной площади — порция ньокки с терпким красным вином, — глядя на то, как в темнеющем вечернем небе загораются звезды.

Игра началась. Любовь рвался к игрокам.

Суббота, 27 марта 1937 года

Отец Итана сидел за столом в кабинете своего особняка в Сиэтле, посасывая незажженную трубку. Перед ним лежала ньюйоркская газета. Нахмурив брови, он сложил ее и убрал с глаз долой. Снаружи на карниз вспорхнул воробей и заглянул в окно.

— Итан!

Нет ответа.

— Итан!

Миссис Торн вошла в комнату и выразительно вздохнула.

— Итан учит Аннабель играть в крокет, — пояснила она. — Генри в гараже.

— Умоляю, не говори мне об этом, — простонал мистер Торн. — Этот мальчишка и его адский инструмент. В лучшем случае пустая трата времени, а в худшем он испортит…

— О, Бернард, — перебила его жена, упираясь ладонями в стол и наклоняясь, чтобы поцеловать мужа в блестящий от пота лоб. — В занятиях музыкой нет никакого вреда, если сравнивать с настоящими опасностями нашего мира.

— Да дер…

— Бернард.

Миссис Торн подошла к книжному шкафу и слегка поправила одну из рамок с фотографиями, чтобы снимок улыбающейся черноволосой и темноглазой девочки стоял ровно.

— Приведи сюда Итана, — попросил Бернард, раскуривая трубку. — Генри…

— Генри так же заинтересован в газете, — настаивала миссис Торн.

— Генри заинтересован в музыке. — Он произнес последнее слово как ругательство. — И он не…

— Он твой сын не меньше, чем Итан. Серьезно, после всех этих лет. Его отец был твоим лучшим другом и шафером на нашей свадьбе.

— Приведи Итана, — буркнул мистер Торн.

— Пожалуйста? — Жена склонила голову, с улыбкой глядя на недовольного мужа.

— Приведи Итана немедленно, черт возьми, пожалуйста, — повторил он. — Скажи, что у меня есть для него задание.

***

Сквозь окно гаража падали лучи солнца, подсвечивая края нотной тетради Генри. Он щурился, но продолжал играть, водя смычком по нижним струнам контрабаса и извлекая из них волнующие кровь звуки. Он разучивал для школьного оркестра «Загадку» [4] Эдуарда Элгара и по мере игры воссоздавал в памяти партии других инструментов: пение скрипок и альтов, причитание виолончелей, духовые и задающие ритм ударные.

Эта музыка заворожила его с того самого дня, когда мистер Соколов несколько недель назад раздал им ноты. Не лучшее произведение из тех, что ему доводилось играть. Малер, Чайковский, Шостакович, Рахманинов, Бетховен, Моцарт… список более выдающихся композиторов был длинным. Но впервые в жизни Генри играл больше, чем музыку — своего рода шифр. Тайну, которую нужно разгадать.

Он был уверен, что секрет заключен в мелодиях, связывающих каждую часть со следующей. Было ясно, с чего следует начать: каждая часть посвящалась человеку, чьи инициалы были написаны в партитуре. Но это вряд ли заслуживало названия «Загадка». Любой, кто знал композитора, тут же разгадал бы ее. Должно быть нечто большее. Поэтому последние несколько дней Генри напряженно думал над этим ребусом.