Фантазии (СИ)

Лизу мутит, но она держится. Негоже блевать перед Горшеневым, это вам не это…

В общем, да, Стогова не может четко размышлять над формулировкой предложений.

Однако шампанское быстро выветривается из дурной головы. Собственно, из любой головы, но у Стоговой она в этот вечер действительно дурная.

Миша тщательно полощет покорную Лизу в прохладной воде, и она постепенно просыпается от дурмана и уже стыдливо опускает глаза, а потом бурчит, обхватывая себя руками:

— Я не из-за тебя.

— Ну конечно, — язвит Миха, но как-то по-доброму, без зла, только с легкой насмешкой.

— Честно.

— Хорошо-хорошо, малявка, я сделаю вид, что поверил, а ты иди и переоденься, а насчет Анфиски…

— Не надо, — тут же вскидывает глаза Лиза, напуганная предстоящими откровениями.

— Надо! — рявкает Горшенев. — С ней давно покончено. Просто… бесит этот ее, блять, мудак. Он по роже заслужено схлопотал. Не хер было… — и Миша умолкает, а Стогова понимает, что дело, вероятно, заключалось в каких-то запрещенных препаратах и в Анфисе, заигравшейся с этими самыми препаратами.

***

Сколько Лиза не пытается зажечь огонь, ни одна конфорка не поддается, будто газа нет. Она проверяет — газ есть, начинает немного вонять.

Просто спички отсырели, а плита допотопная, поэтому Стоговой приходится отправиться на поиски сухого коробка спичек.

Голова после выпитого шампанского дико раскалывается, но блондинка целеустремленно идет по мрачному коридору в сторону лифта, прислушиваясь к звукам и голосам за дверями номеров. Она собирается спуститься вниз и расспросить администратора об условиях пользования общей кухней. Но на полпути ее останавливают.

— Лизка? Это ты?

Стогова некоторое время стоит на месте и не оборачивается. После, немного отойдя от шока, она оглядывается с невозмутимым выражением лица.

— Костя, — кивает девушка.

Костя. Метелин. Опять он. Даже спрашивать не стоит, как он тут оказался. Конечно «по работе». Просто поехал следом за ней, просто «случайно» вышло.

— И давно ты тут? — спрашивает она, а он ехидно заявляет:

— Если переживаешь, не слышал ли я трехэтажный мат Горшка, когда тот дрался, то ответ положительный. Да, я слышал.

— Он не Горшок. Его имя Миша, — чеканит Лиза, которой прозвище Горшенева просто поперек горла встает каждый раз, когда она его слышит.

— Ой, какие мы нежные.

— Эй! — вдруг раздается свист позади Кости, и Лиза одновременно с парнем вскидывает глаза на не очень умелого «свистуна». Миха стоит у двери своего номера, сунув руки в карманы черных джинсов, и смотрит на них. — Пацан, я тебя, кажется, за сигаретами отправлял.

Костя бледнеет, а Стогова испытывает почти что оргазм от его выражения лица, такого униженного выражения лица Метелина. И вот никогда и никто не назвал бы ее жестокой, но в этот момент, когда в ее голове бьют колокола, а глотку жжет такой непривычный для нее «сушняк», девушке буквально хочется крови. То есть она хочет, чтобы этот сукин сын, притащившийся именно в этот город, огреб именно от этого музыканта. Здесь и сейчас.

Она уже даже дергается в сторону Кости, когда внезапно приходит в себя, словно скинув с глаз пелену, и улыбается, отвечая Мише:

— Я сама принесу, сейчас вернусь.

Горшенев немного растерян. Он кивает, глядя на девицу угрюмо, и говорит:

— Что-то ты мутишь, Стогова.

— Нет, — бросает Лиза через плечо, уже идя к лифту, — это твоя прерогатива. Ты ж у нас фронтмен, вот ты и мути.

Похоже, Миша матерится по поводу иностранного словечка, но Лиза за грохотом дверей лифта не слышит этого наверняка.

***

Вернувшись, девушка совершенно неожиданно для себя понимает, что в коридоре, прямо за углом, Костя разговаривает с Мишей. Хорошо, что она не ехала на лифте, иначе достаточно громко объявила бы о своем возвращении, а так тихонько поднялась по лестнице и притаилась у двери своего номера…

— …и поэтому я приехал, понимаешь? — слышит Стогова обрывок фразы. — Лизка-то в «психушке» лежала, когда подростком была. Я не знал об этом все два года, пока мы встречались. Но в один вечер, когда мы с Лизкой…

— Опусти подробности, — режет Миха достаточно нервно. — Меня не шибко волнует, чем вы там занимались.

— Мы в карты играли, — отвечает Костя, и Стогова буквально физически ощущает, как напряжен Горшенев. — Речь тогда уже заходила о расставании, я не мог больше терпеть ее. А потом ей прислали сообщение, и я его открыл. Это была мать Лизы. Она просила не забыть о приеме к психиатру. Цитирую: «А то опять попадешь в клинику». Как оказалось, Лиза все это время посещала доктора…

— Ладно, я понял, — Миша пресекает все попытки Кости Метелина очернить Стогову, а сама Лиза жмется к двери, чуть приоткрыв ее, чтобы успеть при необходимости спрятаться, и внутри у нее все холодеет, потому что в голове лишь обрывки прошлых событий и ни одного намека на то, что она действительно лежала в психиатрической клинике. Однако доктора Лиза посещала, это она точно помнит.

Девушка снова хочет курить. И вновь ее мысли путаются в каких-то туманных образах, и она понимает, нахмурив лоб, что это всплывает ее сон. Тот самый сон, ее первый странный сон с участием Миши. И в этом вроде бы нет ничего странного, но только если закрыть глаза на тот факт, что тогда она не знала ни группы «Король и Шут», ни ее лидера…

***

Стогова сидит в одиночестве в ванной комнате и курит, стряхивая пепел в унитаз.

Прежде чем испробовать морской пены —

Я хочу запомнить этот свет белым.

Я хочу увидеть на скале город.

Бешено колотится в груди кто-то…

В таких гостиницах санузел всегда совместный. Это уже канон. Лиза терпеть не может подобные места, почему-то ощущая себя дешевой проституткой. Но она никогда таковой не была и не станет, придерживаясь с парнями платонических отношений, только с Костей она встречалась полноценно. Хотя вообще это все странно.

Она не изнемогает, глядя на Горшенева, ей просто хочется, чтобы он ее поцеловал. И все. Это не так уж и много. Для него, вероятно. А для нее — это космос.

После того, как Костя все рассказал, Миха так с ней и не заговорил. Только по делу и только на репетиции, последней перед выступлением.

Лиза уже знает, что парни собирают вещи, и что они должны вскоре все вместе покинуть этот, наверное, красивый город. Стоговой неизвестно, насколько он красив, потому что ее мозг будто отключается, когда она едет в автобусе с ребятами. То ли это от такой близости с Горшеневым — что мало вероятно, — то ли от слабых нервов.

Как бы глупо и нелогично это ни прозвучало, но Стогова четко чувствует эту связь, будто они с Мишей «скованные одной цепью», и это тревожит девушку, потому что так не бывает. Она не верит в это.

«Что будет, если ты погибнешь? — спрашивает девушка, мысленно обращаясь к Горшеневу. — Что тебе помешает? Никому не мешало, а тебе? Сам нарываешься…».

Лиза замирает, снова осознавая, что эти слова те самые, что с истеричными нотками вырвались из ее глотки после того сна.

Девушка тушит сигарету о край унитаза, бросает ее в воду и, обхватив голову руками, принимается раскачиваться взад-вперед, потому что происходящее кажется ей какой-то слегка сюрреалистичной фантазией. Слегка, потому что все очень даже реально, и этот грохот в дверь, раздающийся уже несколько минут, Стоговой вовсе не снится.

— Я не могла тебя знать, — выпрямившись, говорит Лиза, и по ту сторону двери все стихает, а потом раздается голос Горшенева:

— Что? Что ты сказала?

Лиза смотрит на дверную ручку, потом на щеколду. Она делает уверенный шаг вперед и отпирает дверь, широко ее распахивает и впивается колким взглядом в глаза Миши, не менее требовательно разглядывающего ее.

— Я сказала, что не могла тебя знать раньше. Мы недавно познакомились. Хотя я слушаю «Король и Шут» с юности. Я все равно не могла тебя знать тогда.

Противнее Стоговой больше всего от того, что Миша не выглядит изумленным. Он смотрит на нее осмысленно и даже многозначительно. Он как будто понимает, о чем идет речь. Это пугает девушку, но совсем немного, а внутри у нее заседает отчетливая уверенность в том, что все идет по строго намеченному плану. Вот только по какому? И чей это план?