Камень сердолик (СИ)

Между тем началось вторжение. А Душа Фаэ начала гаснуть, постепенно уменьшаясь в размерах. И правитель решился. Отправив в бой последние силы, он, вместе с некоторыми взрослыми членами семьи, стал готовиться к ритуалу. Так что правитель погиб не от рук ворвавшихся во дворец Гортанов. Это было самопожертвование, необходимое для того, чтобы перенести в другой мир юного хранителя и угасающую душу.

Переход увенчался успехом. Юный Хранитель попал в Россию… где бушевала война 1812 года. Французы бежали по разорённой Смоленской дороге, их преследовали регулярные части и партизаны из крестьян. Вокруг царил ужас… Стояла лютая зима, и теплолюбивый Фаэр не погиб только потому, что его подобрали местные крестьяне. То, что юноша выглядел странно и говорил на непонятном языке, их не удивило – в армии Наполеона были не только французы, недаром её называли «двунадесять языков». Юноша имел красивые, тонкие черты лица, вёл себя, правда, не совсем адекватно, но русский народ добрый, убогих жалеет, над странным «тальянцем», как стали его именовать пленители, с чего-то решив, что он родом непременно из Италии, может, из-за чёрных волос, никто не стал издеваться, более того, крестьяне его одели, накормили и обогрели.

А потом пленник попался на глаза местной помещице – Мавре Белецкой, вдове отставного бригадира* Федора Силантьевича Белецкого. Мавра Иннокентьевна была, что называется, бой-бабой, сама стреляла французов из мужниного мушкета и была у крестьян чем-то вроде командира партизанского отряда. Детей ей Бог не дал, так что, увидев юного «тальянца», добрая женщина немедленно прониклась к нему самыми материнскими чувствами. Решив, что юноша – контуженый сирота, она подумала оставить его у себя, вылечить и «взять в дети», тем более, что выглядел юный Фаэр лет на четырнадцать, не больше…

В общем, всё получилось. Французы были благополучно изгнаны, бравая помещица по ходатайству губернатора, наслышанного о подвигах её крестьян, получила даже медаль на Аннинской ленте, кою и надевала впоследствии по большим праздникам. Тот же губернатор походатайствовал о документах для юного «итальянца» неизвестного имени и фамилии, и бывший хранитель стал законным отпрыском фамилии Белецких с именем Милорад Фёдорович. Имя Милорад было не вполне согласно со святцами, но спорить с героиней войны в её родном уезде дурных не было. Мавре же Иннокентьевне оно казалось наиболее подходящим – с одной стороны – вроде и славянское, с другой – подчёркивало необычность происхождения её приёмного сына, и её к нему благорасположение.

Действительно, помещица полюбила приёмного сына пуще родного, и он писал о своей приёмной матери с глубокой благодарностью. Милорад Фёдорович прожил долгую жизнь, успел несколько раз жениться и пережить немало общественных потрясений, но ему неизменно везло. Во всём, кроме одного. Детей в браках у него не было. Единственная дочь София родилась уже в начале двадцатого века, когда отцу её по местным меркам исполнилось более ста лет. Фаэры жили дольше людей, намного дольше… За это время Милорад Фёдорович стал известным врачом, который мог поднимать на ноги самых безнадёжных больных – в этом ему помогала начинающая исцеляться Душа Фаэ. Но он всегда помнил об оставленной родине и страстно хотел вернуться.

Итак, София родилась в начале двадцатого века, от четвёртого брака Милорада Белецкого с сестрою милосердия, девятнадцатилетней Клавой Тетюшиной. Девочка выглядела похожей на отца , она была истинной Фаэли и имела «сродство к Душе», чем несказанно обрадовала Милорада. Мужчина, едва она подросла, потихоньку стал посвящать её в тайну своего происхождения и рассказывать о Душе и необходимых ритуалах. Бывший хранитель чувствовал, что срок, отпущенный ему в этом мире, подходит к концу.

И он не ошибся.

*Бригадир – бригадный генерал от инфантерии (пехоты)

========== Глава 24. Хранители. Часть вторая ==========

Милорад Фёдорович Белецкий скончался в 1917 году, в год великих для России потрясений. Он успел вырастить дочь до сознательного возраста и многое смог ей передать.

В год смерти отца Сонечке исполнилось пятнадцать лет – ещё не взрослая, но уже и не ребёнок, как говорили в незабвенном для Милорада девятнадцатом веке – отроковица.

Милорад был доволен тем, что Сонечка оказалась «сродственна Душе» и смогла сменить его на посту хранителя. Огорчало его другое – вернуться в свой родной мир смог бы только хранитель мужчина, стало быть, вся надежда оставалась на Сониных детей. В противном случае кровь Фаэров будет разбавлена слишком сильно, и вернуться не удастся вообще.

Милорад, как мог, старался подготовить свою дочь к тому, что ей предстояло – хранить Душу, беречь её пуще глаза, помнить о ритуале перехода, выйти замуж и родить сына. Непременно сына и непременно обучить его, ибо только он сможет вернуть Душу Фаэ в её истинный мир…

Клим потёр глаза и потянулся. Не заметив, он перешёл с оборвавшихся за несколько дней до смерти записок Милорада на записки самой Софии. И это чтение было не менее интересным и занимательным.

Сонечка многое унаследовала от отца-Фаэра - сродство к Душе, умение творить чудеса, внешность, долгую жизнь… И приключений ею за эту жизнь было пережито немало. И революция, и война, и всё, что произошло после – ничто не обошло Софию стороной. Увы, она не могла стать совсем уж незаметной – дочь доктора Белецкого, известного во всей России, живой портрет отца. У неё, как было принято тогда говорить, «социальное происхождение на лице было написано»… и было это происхождение отнюдь не пролетарским… Даже мама – дочь крестьянки из Низких Ключиков положение не особо спасала. Так что, если бы не кое-какие умения, полученные ею от отца, участь Софии могла бы быть весьма печальной.

Но София сумела устроиться – она уже решила пойти по стопам отца и выучиться на врача, а до этого помогала матери, продолжавшей служить сестрой милосердия в бывшей Елизаветинской больнице, получившей при большевиках название Больница имени Жертв Революции.* Наконец ей удалось оформиться санитаркой, хотя знаний и умений у неё было не меньше, чем у любого из лекпомов** или даже молодых докторов. Рабочий стаж дал ей возможность поступить в медицинский институт… и там завязался её первый роман с одним из ассистентов кафедры анатомии и физиологии.

Ассистент был давно и прочно женат, но София замуж и не стремилась, общественная мораль в двадцатые годы была довольно-таки… гибкой, ещё помнилась теория «стакана воды», поэтому время оба провели не без приятности, но того результата, на который надеялась София, не получилось. Беременности не наступило, хотя женщина была уверена в том, что она абсолютно здорова. Она связалась с Душой – к тому времени её сродство с камнем достигло такой степени, что возможно было нечто вроде взаимного телепатического общения, и с огорчением узнала, что зачать сможет далеко не от каждого мужчины. Всё-таки люди и Фаэры принадлежали к разным биологическим видам, хотя и близким внешне и внутренне.

София окончила институт, успела поработать в той же больнице, переименованной к тому времени в больницу имени Семашко, она была на хорошем счету у начальства и коллег, даже подала заявление в партию. Её девизом стало – не выделяться, и ей это вполне удавалось. Ни у кого, даже у записных больничных сплетниц не возникало и мысли поболтать о личной жизни Софии Белецкой, никаких доносов на неё никто не писал, работала себе и работала… Подруг у неё было всего две, и те похожие на неё – работящие, ответственные и неболтливые. Этакие докторши-сухари, синие чулки… Чего о них сплетничать?