Наследник Шимилора

— Так вы отпустите ее? — нетерпеливо спросил Денис.

— Она станет свободной, когда заход Ламерис ознаменует ваш союз. Если на закате ты не явишься в храм, эта женщина сгорит на костре, и уже никто не сможет спасти ее.

Маландрины закрыли от нас Нолколеду. Мы так и не увидели, куда ее увели. Народ с площади тоже разошелся. Остались лишь мы, да старейшина Брот Болванас. Нахлобучивая по дороге берет, он устремился к нам.

— Вот ведь как бывает, ожидали похорон, а спляшем на свадьбе! — воскликнул он, стискивая Дениса в объятиях. — Тут уж ты не беспокойся, Фериан, справим все как положено. Невесту оденем не хуже, чем в вашем Шимилоре. Она девка хоть и мосластая, зато на лицо хороша. Ты ведь тоже так считаешь, иначе не полез бы в брачную петлю, верно? — и Болванас дружески похлопал Дениса по плечу.

Тот покачнулся, но устоял и ответил:

— Верно.

Храм Ламерис находился в трех корсах от Алезана. Чтобы поспеть к закату, нам надо было торопиться. Нолколеду под конвоем уже отправили туда; Дениса пригласил в свою свиту Болванас, и он согласился — наверное, так ему проще было пережить свое сумасшедшее решение.

Что я испытывала в тот момент? Прежде всего, не хотела признать, что мне эта ситуация неприятна. И уж во всяком случае, не собиралась относиться к ней всерьез. А главное — уверяла себя, что и Денис думает также. А как еще может относиться современный человек к браку с малознакомой женщиной по обычаям чужого мира? Мы же не живем здесь на самом деле, мы только играем в лаверэльцев, это все понарошку, на нас их законы не распространяются...

Белоколонный храм находился на вершине одного из холмов, дорога к нему вела через масличную рощу. Маленькая площадь перед входом поросла алыми цветами. Их плоские головки на гибких стеблях были повернуты к низкому солнцу.

Спешившись, мы зашли в просторное помещение, заполненное маландринами; многие, так же, как и мы, задрав головы, рассматривали великолепные плафоны на потолке. Повсюду были изображения Ламерис: очень полной женщины с ярко-рыжими волосами, одетой в свободные красные одежды. Некоторые из изображений заставили меня покраснеть и вызвали желание прикрыть ладошкой глаза принцу Лесанту. Наверняка эти пылкие эротические сцены предназначены были служить назиданием начинающим супругам. Я обратила внимание на изобилие золотых предметов: светильников, кувшинов, мисочек для благовоний. Несмотря на репутацию разбойников, маландрины умели беречь свои святыни.

Часть помещения была задернута красным занавесом, который вдруг, как в театре, разъехался в две стороны, и мы увидели Дениса и Нолокледу.

Оба были несказанно хороши: Брот Болванас сдержал свое слово. Невесту облачили в узкое красное платье — этот цвет оказался к лицу светловолосой немке. Денису нашли чистую рубашку в его вкусе — белую, простую, без всяких кружев. Он был серьезен, в меру взволнован — настоящий жених, Пегль его забери!

— Интересно, командир знает, что делать? А то они догадаются, что мы неместные... — обеспокоился Сэф. И тут же оглянулся на принца, но мальчик во все глаза смотрел вокруг. Он уже признался мне, что еще ни разу в жизни не был на свадьбе.

— Не волнуйтесь, друг мой, — шепотом ответил сенс Зилезан. — Обряда как такового нет. Когда солнце наполовину скроется за горизонтом, мужчина и женщина дают друг другу клятву. Но слова этой клятвы каждый раз могут быть разные. Считается, что сама Ламерис подсказывает жрице, какие вопросы задать той или иной паре и какие обеты с них взять. А вот и жрица!

Действительно, из маленькой боковой двери вышла жрица, очень похожая на изображение Ламерис. Наверное, чрезмерная полнота была необходимым атрибутом служения богине. Жрица внимательно посмотрела на жениха с невестой, откинула назад тяжелые темно-рыжие волосы и тихо сказала:

— Сейчас зажжется огонь заката. Пора принимать решение.

Под высокими сводами храма ее тихий голос обретал мистическую силу. Все присутствующие затаили дыхание.

— Готов ли ты, Фериан Филтас, отвечать за свой благородный порыв?

Денис собирался ответить, но жрица остановила его властным движением маленькой пухлой руки.

— Не спеши. Помни: ты можешь солгать своей жене. Ты можешь лгать себе. Но ты не сможешь обмануть богиню, которой приносишь клятвы. Ламерис снисходительна к неверным супругам. Она не карает страсть, кружащую голову. Но ложь, произнесенная с холодным сердцем, обернется для солгавшего страшным наказанием. Если ты рассчитываешь этим браком просто спасти девушку от смерти, быть может, этим обречешь ее и себя на страдания еще более ужасные.

— Ужаснее, чем сгореть заживо? — вдруг насмешливо спросил Денис.

— Ужаснее, чем сгореть заживо, — эхом подтвердила жрица.

Я видела — или мне казалось? — Денис напрягся. Он знал Нолколеду всего несколько дней и не мог быть в нее влюблен, я это знала наверняка! Конечно, он вызвался жениться на ней только, чтобы ее спасти. Стоило ли шутить с чужими богами?

— А ты, Нолколеда Кортупас, — продолжала жрица, — готова ли принять такую жертву? Подумайте, хорошенько подумайте оба, прежде чем обещать что-то перед ликом Ламерис.

Я, не отрываясь, смотрела на Дениса и все яснее понимала, что всю жизнь мечтала именно о таком мужчине. Какой он высокий и худощавый, мне нравились его широкие плечи под белой рубашкой, скептическая усмешка в уголках губ и отчаянная темнота глаз. Наверное, во мне кричало проклятое чувство собственности: «Мое! Мое! Не смейте трогать!» Зря я радовалась, что это Нолколеду, а не меня осудили на казнь...

— Расстроилась? Хочешь, я попробую его заменить?

Сэф! Я обернулась к анапчанину. Он смотрел на меня с нежностью и сочувствием, раздосадовавшим меня до слез.

— Да какая мне разница! — едва не плача, ответила я.

И вдруг сквозь высокие окна в храм хлынул торжествующий, радостный алый свет.

— Говори! — повелительно сказала жрица.

— Клянусь, что готов отвечать за свои слова, — просто сказал Денис. — Пусть Ламерис накажет меня, если я лгу.

— Клянусь, — кивнула Нолколеда.

— Ламерис приняла ваши клятвы. Теперь ваши судьбы связаны навсегда.

«Навсегда! Навсегда!» — слова жрицы эхом разлетелись по храму и отозвались резкой болью в моем сердце. Он все-таки сказал это! И теперь можно сколько угодно смеяться над бесхитростным обрядом, но его не забудешь, не вычеркнешь из жизни. Непоправимо, непоправимо!.. Великий Шан, почему не я оказалась на ее месте?!

Прилив ненависти к немке едва не оглушил меня. Только сейчас я заметила, что маландрины не стали портить брачную церемонию, держа невесту на прицеле. Она могла освободиться! С ее-то способностями она живо раскидала бы малочисленный конвой. Увидев в «Медвежьем углу», как она дерется, я просто не поверила своим глазам. А потом вспомнила: фраматы говорили, что притяжение на Демере меньше земного... Короче говоря, сейчас, в храме, Нолколеда могла освободиться, не вынуждая Дениса произносить роковые слова. Но она не захотела! Она сделала это нарочно, назло мне! Дрянь. Мерзавка. Фашистка. Лучше бы ее сожгли.

Теряя голову от гнева, я не стала дожидаться окончания церемонии и вышла наружу. Перед глазами все плыло. Сквозь туман я увидела Бара, хлопотавшего возле наших лошадей. Чаня, постеснявшийся зайти в храм, вился у его ног.

— Дай мне пистолет, — потребовала я у слуги.

— Что? — не понял Бар.

— Пистолет! — перестав сдерживать себя, проорала я.

Он пожал плечами и протянул мне оружие рукояткой вперед. Я схватила пистолет и, не помня себя, бросилась вниз по склону. Меня окружали багровые сумерки, мелькали черные силуэты масличных деревьев. Одно — самое корявое и разлапистое — вдруг выросло на моем пути. Я подняла пистолет и нажала на курок. Прогремел выстрел, рощу окутало дымом. В кого я стреляла, кого увидела в этом дереве? Ее? Его? Себя? Все свои неудачи? Когда я, тяжело дыша, подошла поближе, то увидела, что с двадцати шагов попала в самую середину ствола. Недурно, подумала я, досчитав до ста. Нет худа без добра. Пожалуй, у меня появился вкус позаниматься стрельбой из пистолета.