Чернила (ЛП)

Я добралась до велосипеда, но не сразу поняла, что он – мой.

Кто-то прицепил чистый пластиковый зонтик к рулю.

Дождь стекал по волосам, я опустила сумку.

В среду я пришла с зонтиком. Дождь шел все выходные и сбил с деревьев все лепестки вишни. Красота ханами теперь смешалась с грязью. Деревья возвышались и зеленели, дождь пробуждал деревья на клумбах. Я чихала всю дорогу.

Пахло весной, наверное, но мой нос был заложен от аллергии, хотя вокруг уже не было лепестков на пути в Сунтабу.

Когда я увидела велосипед Томохиро на стоянке, то привязала к его рулю зонтик. А потом поспешил в гэнкан, переобувшись и отправившись на уроки.

После учебного дня он ждал меня у велосипедной стоянки, покачивая ногой, стоявшей на педали. Он проверил часы, пока я приближалась, и сузил глаза.

- Ты поздно, - сказал он.

О зонтике ни слова.

Томохиро выехал первым, устремляясь на север от ворот Сунтабы, чтобы отогнать преследователей.

- Мне больше шпионов не надо, - сказал он. – Хватит и одного, - я закатила глаза, а он добавил. – Но она хоть милая, - он усмехнулся и отвернулся.

О, черт. Я точно в опасности.

Мы проехали станцию Шизуока и разделились возле подземного перехода. Нужно было объезжать прохожих, и Томохиро с этим справлялся лучше. Он быстрыми движениями пробивался через толпу, а потому преследовать его становилось сложнее.

Мы спрятали велосипеды в лесу и устроились у хижины периода Яёй. Томохиро говорил, что домикам было почти две тысячи лет, и я разглядывала их, боясь прикоснуться, словно от этого они превратятся в пыль. Дождь кончился еще вчера, но трава все еще была влажной. Томохиро это не беспокоило. Он прислонился спиной к хижине, и влажный травинки намочили спину его школьного пиджака.

Я расстелила свой пиджак на земле и села на него. Так я хоть сухой останусь. Я вытащила книгу и пару бутербродов с клубничным кремом, что остались с обеда, любимые из тех, что делала Диана. Я поколебалась, но протянула один ему.

Он взглянул на еду с подозрением.

- Что?

- Он отравлен?

- Эй, это ты пугаешь, а не я, - сказала я.

Он усмехнулся и откусил, крошки упали на его рисунок лошади.

- А ты неплох в анатомии, - сказала я.

- Пропорции не те, - сказал он. – Я никогда не видел настоящую лошадь.

Я застыла.

- Никогда?

- В Шизуоке не так и много лошадей, Грин.

- И ты не катался по Японии или другим странам?

- Отец однажды брал нас по делам в Париж, когда он был счастливее.

- Париж?

- Mais bien sûr, мадемуазель, - французский перекатывался на его языке, я мое тело задрожало. Зря я решила проводить с ним больше времени. Я должна сидеть дома и пытаться забыть его, влюбиться в Танаку или Джуна. Томохиро не заметил мою безмолвную борьбу, он погрузился в воспоминания. – Я потерялся, и папа с мамой были в панике. Они искали повсюду, подключили полицию. Мне было около шести.

- И где ты был? – было сложно представить шестилетнего Томохиро, что потерялся и плачет, прося найти маму.

Томохиро ухмыльнулся.

- Я рисовал в Лувре.

Ну, конечно.

- Тебе так сильно нравится искусство?

- Я не могу это объяснить, - сказал он, выписывая хвост лошади. – Это не совсем любовь. Я должен рисовать. Это… принуждение.

- А это не то же самое?

- Соу да нэ… - отозвался он.

- Юу?

- Хмм? – он рисовал едва заметные линии, очерчивая дикую гриву лошади, и она выглядела такой правдоподобной, что хотелось запустить в нее пальцы.

- Твой друг из клуба кендо, тот с… - я не знала, как правильно сказать на японском, а потому переключилась на английский. – Тот с обесцвеченными волосами…

- Обесцвеченными? – повторил он на английском, я не знала, как точно перевести.

- Светлее, чем у блондина, - сказала я. – Почти белыми.

Томохиро усмехнулся.