Лабиринт памяти (СИ)

Но тогда, пятнадцать лет назад, всё было по-другому. Тогда он ещё верил в меня и боготворил Нарциссу, а она помогала мне брать всё новые уроки различных искусств, о которых потом можно будет с гордостью рассказывать подругам.

Я до сих пор помню этот просторный зал с высоким потолком, дорогой паркет из редчайшего сорта дерева, большие окна c наглухо задернутыми тяжелыми шторами и учителей по танцам, Клода и Иветту. Чисто внешне они выглядели приятной парой средних лет, но на деле же это были самые строгие и жесткие учителя из всех, кого мне когда-либо приходилось встречать. Тогда, помимо меня, в группе занималось ещё порядка десяти детей моего возраста, а дисциплине в танцклассе могли бы позавидовать даже небезызвестные братик с сестричкой Кэрроу. До сих пор помню выражение лица того придурковатого мальчишки, который решил в первый день занятий вполне безобидно подшутить над Клодом, а в ответ получил десять хлестких ударов по рукам гибкой тонкой плетью. Вполне себе магловское наказание, боль от которого, однако, была практически сопоставима с болью от Круцио. После этого случая никто из нас не решался и пискнуть во время их занятий. Зато, надо сказать, танцевальное искусство тогда я познал сполна. Позже, мать ещё не раз приглашала Клода и Иветту к нам в поместье, и они давали мне уроки уже частным образом. Основной упор делался на свинговые стандартные танцы, такие как вальс и фокстрот — их часто танцевали на светских раутах, которые так любили мать с отцом. Но когда мне было тринадцать, Нарцисса настояла на том, чтобы я выучил ещё и латинскую программу, полагая, что если уж осваивать танцевальный вид искусства, так полностью. Я не шибко-то старался заучить эти виляния бедрами, учитывая, что тогда у меня на уме уже были квиддич и первые отношения с девушкой, но, к счастью, всего через пару недель занятий Иветта констатировала: «Вот теперь, Нарцисса, я могу сказать, что мальчик прекрасно образован в танцах. Заниматься дальше нет смысла, если только он не хочет стать профессиональным танцором, конечно».

Тогда я думал, что мне вряд ли когда-либо пригодится умение танцевать сальсу, бачату и прочую латинскую хрень, но я чертовски ошибался. И уж совершенно точно я не мог даже предположить, с кем мне придется танцевать. Даже ни одной гребаной мысли, что это будет тупая сука Грейнджер. Именно из-за неё мне пришлось принять участие в гребаном мастер-классе по танцам. Эта тупица, видите ли, не смогла найти себе партнера, и угадайте, кто в конечном итоге должен был стать с ней в пару?! Охереть, одним словом. Конечно, если копать глубже, то этого всего можно было бы избежать, если бы Эл вероломно не унеслась на поиски своего дядюшки сразу же после начала представления. Но нет, вместо этого мне пришлось целый час сидеть за одним столом с гриффиндорскими остолопами, стараясь не послать их куда подальше, а потом ещё полчаса танцевать, прижавшись всем телом к грязнокровке. Я уже два раза принял душ и трижды постирал рубашку, но она все равно пахнет её гребаными духами. Удивительно, что Грейнджер вообще знает о существовании парфюмерии и косметики. В Хогвартсе она все время ходила лохматой, очевидно не поддерживая даже элементарные правила гигиены. Я несколько раз по доброте душевной предлагал ей купить расческу, но грязнокровка почему-то отказывалась. Наверняка мечтала получить столь ценный подарок от Уизли, и, судя по её наконец-то нормально выглядящим волосам, грязнокровкино желание осуществилось.

Драко оторвал взгляд от страницы, услышав посторонний шум. На улице стояла ночь, и казалось, что кто-то царапает дверь их с Эл бунгало. Малфой отложил дневник в сторону и аккуратно встал с кресла. Он подошел к двери и, приоткрыв её, посмотрел наружу. Удостоверившись, что вокруг тихо и никого нет, Драко тихо вернулся на свое место, кинув взгляд на кровать. Элиса по-прежнему мирно спала, укрывшись тонким покрывалом. Драко с долей сожаления подумал, что так и не поговорил с ней. Откровенно говоря, он перегнул палку.

Когда она, наконец, вернулась в зал к концу представления, он, злой как черт, не сказав ей ни слова, пулей вылетел оттуда, бросив напоследок лишь убийственный взгляд. Ему было плевать, что она, в сущности, ни в чем не виновата. Он все равно злился на неё.

Если быть точнее, Драко вообще тогда проклинал весь этот чертов курорт с его дебильными правилами, из-за которых ему пришлось танцевать с грязнокровкой Грейнджер. С одной стороны, в этом не было ничего такого уж ужасного — Драко бывал в ситуациях и похуже. Но с другой, он никогда ещё не чувствовал себя так по-дурацки.

Грейнджер вела себя слишком нетипично для зачуханой грязнокровки, и вообще была какой-то не Гермионой, когда страстно прижималась к нему и двусмысленно терлась о его тело, пусть и всего несколько секунд. Драко мог поклясться, что та Грейнджер, которая училась с ним в Хогвартсе, вряд ли бы на такое отважилась ради гребаного желания достать его. Но он не учел, что прошло уже добрых четыре года с того момента, как Драко в последний раз видел девчонку вживую. Неудивительно, что она повзрослела, изменилась в конце концов, вопреки его предположениям, что не без удовольствия сегодня ему и продемонстрировала, забросив все свои принципы и страхи куда подальше.

Она определенно точно знала, что подобное поведение должно вывести Драко из себя и была права: первое, что он хотел сделать, когда ощутил столь тесный контакт, это оттолкнуть её с такой силой, чтобы она впечаталась в противоположную стену зала и оказалась от него как можно дальше со своим грязнокровным зловонием. Но это была первая, выработанная годами реакция человека, которому всю жизнь внушали, что чистокровному волшебнику не стоит даже разговаривать с грязнокровками, а уж прикасаться к ним и вовсе равносильно осквернению чистой крови. И хотя Драко уже во многом пересмотрел свои взгляды практически на все убеждения, когда-то внушаемые ему отцом, все же его мнение на этот счет осталось практически неизменным. Отличие было лишь в том, что он уже не так презирал грязнокровок, как раньше, а на фоне общего отвращения к Люциусу и идеям его «Господина» это и вовсе казалось сущей ерундой.

Может быть, именно поэтому сразу же за первой реакцией Малфоя на столь смелый поступок Грейнджер последовала другая. Драко внезапно осознал, что грязнокровка, ко всему прочему, ещё и девушка, о чем свидетельствовали волнующие изгибы её жаркого тела, так льнущего к нему. Эта мысль была по-дикому странной и не покидала Драко все то время, что он танцевал с ней. Да и вообще, вся эта ситуация в целом была для него слишком дикой и странной. Он испытывал отвращение и, в тоже время, какой-то трепет от того, что их тела соприкасаются, ощущал ненависть к грязнокровке и одновременно чувствовал, как нежна её кожа.

Это было херовое осознание того, что вопреки своему желанию невольно начинаешь замечать что-то такое чертовски неправильное, что-то, что убивает всю твою прежнюю убежденность в правильности своих же суждений, заставляет в очередной раз вспомнить, что у медали две, блядь, стороны.

Нечто похожее Драко ощущал в тот период, когда постоянно находился в кругу пожирателей смерти. Тогда многие вещи открылись для него совершенно в иной ипостаси, а последующие несколько лет ушли на то, чтобы свыкнуться с этим, как-то принять новые реалии жизни. И вот сегодня Драко понадобилось добрых два часа, чтобы хоть немного отойти от случившегося и вернуться к себе в бунгало. Когда он вошел, то увидел, что Эл спит глубоким сном. Очевидно, день для неё был насыщен событиями, но Драко наверняка не знал, смогла ли она все-таки поговорить с Лоренцо. Малфой решил дождаться утра, чтобы узнать это, и достал дневник.

Ему было, о чем рассказать сегодня.

***

- Ты шутишь?

- Нет, и ты это прекрасно знаешь.

Гермиона ошеломленно посмотрела на младшую Уизли и перевела взгляд на два, казалось, совсем крохотных кусочка ткани, которые находились у неё в руках.

- Джинни, я ни за что в жизни это не одену, — решительно отложила Гермиона ткань в сторону.