Я твой ужас и страх (СИ)

— Какой фатализм, — посвящал в свои недобрые замыслы извечный пришелец, облик самой тьмы: — Но будет очень неплохо, если с твоей помощью я захвачу этот мир. Он заслужил того, чтобы узреть во всем величии своего истинного правителя.

«Я рискну. Это нужно нам всем. Если они Хранители Снов, значит, на снах все и замкнуто. Я не боюсь. У меня тоже есть свой план», — незаметно сжимала кулаки Валерия. Чужую боль она привычно принимала, как свою, но по немому наученью незнакомых запредельных сил в ту ночь, будто переломившись, принимала и страх, и планы по захвату мира, отчего-то веря, будто в ее силах изменить. А нет… Так будет очередной жертвой, пусть даже бесполезной, найдутся другие, способные победить силой. Но иная здесь шла борьба, но иные неслись потери.

— И кем же ты будешь править, когда люди уничтожат друг друга? Призрачными лошадьми, которые насылают друг на друга кошмары? — с упреком проговорила Валерия, все еще силясь рассмотреть лицо Бугимена, а он скрывался нечеткостью линий, как в недавнем беспорядочном сне.

— Я найду способ подчинить этот мир вместе с людьми, с этой паразитической формой жизни, — проскрежетал он сквозь зубы, неподвижно вписавшись контрастной картиной напротив окна.

— Ну вот, теперь еще и паразиткой меня обозвал, — усмехнулась привычным тоном Валерия, не подавая виду, как легко ей давался этот рассвет, этот привычный диалог… Не то, что целая ночь наедине со стихами и каплей из-под крана, которая все не решалась отразить свободной завершенностью кухню, совершив последний полет. Да не вниз, не чтоб разбиться, а чтобы отразить.

— Нет, нет, я не то имел в виду, — вдруг смутился Бугимен, махнув рукой, невесело, но внимательно рассматривая ее, отчего его глаза ярче замерцали; с вековой усталостью он проговорил почти нараспев: — Разве ты сама не видишь, что они творят? — он схватил воздух, точно сжал в пятерне целую планету. — Ими необходимо править, даже если в конце разрушить.

— Ими бы не править. Их бы направлять… А для этого необходимо равновесие, — размеренно отвечала Валерия, вторя его голосу, все же приближаясь.

— Но для достижения равновесия неизбежны жертвы, — сталью прозвенел его резкий ответ.

— Спорный факт, — качнула головой собеседница. — Но если бы достичь равновесия через жертву… что ж. Я готова, — непоколебимо с бесстрашной обреченностью проговорила она, но точно отогнала тень, вставшую за ней, распустившую серые крылья; встрепенулась, одергивая себя. — Только вряд ли мы об одном и том же равновесии. Ты прав в одном: нам не нужен мир счастливых идиотов. На каждого распределено кар и наград по заслугам. Но и король выжженной радиоактивной пустыни вряд ли такой уж король. Твоя победа — твое поражение, замкнутость в безумии и на самом себе.

Он слушал ее, кажется, вновь задумавшись над ее словами. И тогда маскировка спала, или Валерия прозрела: запах крови ей не мерещился. Хоть и черная, но все ж с рубиновым отливом, она покрывала его тело, сочилась из незарубцевавшихся ран вдоль груди, на руках, на лице. Даже волосы спеклись от нее. Девушка ужаснулась, потому что раньше только в кино видела столько крови, но там-то так, бутафорская. Хотелось верить, что Джек Фрост пострадал меньше. В любом случае, ему помогли бы верные друзья.

— Умеешь ты красиво говорить. Впрочем, мы оба останемся при своем, — отвернулся Бугимен, замечая, как пристально его рассматривают и — невозможно! — с состраданием, снова. Милосердие не укладывалось в его строгую концепцию, но Валерия не отходила, поддевая свой черный песок, как тогда, как в прошлый раз. Раз уж ей не довелось вкусить радости золотого, то и в черном обреталась своя странная польза. Она делилась своим горем все это время, но теперь легко и безошибочно принимала чужое. Лишь холод окутывал ее усталостью, точно она отдавала свою жизненную силу. Но лучше так, чем бесконечные часы в неопределенности ожидания, где даже сны — искаженная маска реальности.

Бугимен обернулся, вновь замечая, как заживают его раны. Валерия улыбалась ему; провела, не касаясь, ладонью вдоль распоротой ледяной стрелой щеки. Он поймал ее пальцы, прижимая на миг к своим губам.

Все молча, воцарилась почти первозданная тишина. Если бы не холод ужаса, то кровь от сердца разгоняла бы тепло, но, видимо, не для них. Король Кошмаров глянул почти с испугом, точно снова нарушил какой-то неписаный закон, точно кто-то наблюдал за его действиями, оценивал, его внутренний монстр гордыни.

Он отстранился, лишь потирая образовавшиеся корки ран, сутулясь и попеременно скалясь, будто злился на себя, а на нее глядел неоднозначно, будто сам терялся в домыслах и планах. Валерия бы приняла любой, она ждала его, но никогда бы не оправдала зло. Она лишь не судила.

— Так всегда и бывает, — будто ответила после значительной паузы Валерия. — Значит, с моей помощью? А есть вариант, что я тоже кое-что попрошу у тебя?

Бугимен оживился, как всякое зло, которое по природе своей любит сделки, обычно нечестные. Он усмехнулся:

— Исчезнуть? Нет, так не годится. Я не исчезну.

— Нет, не исчезай, — то ли констатировала факт, то ли просила Валерия, но сделалась вновь спокойной и внешне равнодушной: — Ты можешь наслать кошмары одному человеку? И насылать их, пока он не взвоет.

Ее тонкие темные брови решительно сдвинулись к переносице, почти мстительно, хотя черный песок практически иссяк. Да черный ли? Какой-то иной ее цвет окутывал, будто сотканный из лунного света и потемок бездны — серый сумрак.

— О! С большой охотой! — воодушевился Король Кошмаров. — Кому? Уж не тому ли хмырю?

— Учитель географии нормальный малый, оставим его в покое, оба, — мягко прекратила нападки Валерия. — Другому хмырю, вот он действительно хмырь, хотя на вид красавчик. Но внутри — гнилушка. Жаль, что у тебя так же…

Король Кошмаров неожиданно словно виновато отвел взгляд, задумчиво протягивая руку, едва заметно перебирая непослушный встрепанный локон Валерии, отзываясь:

— Может, и не так.

— Может… — ответила она, проводя по его руке, но на этот раз призывая отпустить.

Колтуны мыслей их обоих почти осязаемо взмахивали крыльями, но музыка вернулась в их края вечной зимы. Лишь нельзя глядеть внутрь рояля, иначе иссякнут струнные виденья, нельзя слишком скоро вскрывать громкостью звук, нельзя говорить не в свое время верных слов, иначе сделаются неверными.

— Так что там за тип? — буднично с деловой жилкой азарта поинтересовался Бугимен, стряхивая тягучую неловкость.

Валерия довольно кивнула, а ведь Король Кошмаров и не догадывался, что у нее существовал свой план, свое видение равновесия. Однако небольшую и приятную для него просьбу выполнил с огромной охотой.

***

Вскоре он догадался, что его цель — это тот самый подлец из школы, который прилюдно зачитал любовное письмо глупой девочки. Вряд ли Король Кошмаров испытывал хоть каплю сочувствия, однако Валерия добилась своего: незримое наказание обрушилось на «красавчика класса» ордами бесконечных кошмаров. И девушка надеялась, что Джек Фрост или другие Хранители не заметят. Порой и дети заслуживают того, чтобы видеть кошмары, в чем-то они не менее жестоки, чем взрослые, а подростки иногда так и более беспощадны.

«Да, вы храните сон детей. Но разные есть дети. Есть, которые лет в семь-десять травят животных. Бросают с мостов котят, чтобы просто так посмотреть, выплывет или нет. Есть, которые мучают младших сверстников. Они тоже все заслужили добрые сны? Ответишь, Оле Лукойе?» — мысленно обращалась она к Песочнику. Она хранила множество историй, порой и веселых, пустяшных, но в память ей врезались все больше ужасающие.

Еще в первый год работы к ней приходил заплаканный мальчик из младших классов, который рассказывал, как летом на даче местные хулиганы утопили его щенка, бросили в бурную реку и призывали его прыгнуть следом, то ли хотели так испытать, то ли намеревались тоже утопить. А он струсил, испугался нырять в омут, где в водовороте уходил под воду беспомощно скулящий самый верный друг.