Опекун для юной девы (СИ)

Аня чуть усмехнулась, покачала головой. Все равно не могла на него долго сердиться, он был такой… такой…

Тишину разорвал звонок. Она не сразу сообразила, что это не телефон. Метнулась было к входной двери… Нет, это не оттуда. С крыши. Кто-то прилетел.

— Аршез! — открыв дверь в свою комнату, позвала она. Он даже не шевельнулся.

Звонок повторился. «А ведь это, наверно, его еда», — подумала девочка. Ну, да, по времени, вроде, подходит. Она поспешила на крышу. Надо забрать, курьер долго ждать не будет. А Ар потом проснется и поест. Открыла дверь в коридорчик при его спальне, покосилась на закрытую дверь, начала подниматься по лестнице.

— Стой! — окрик прозвучал настолько неожиданно, резко и властно, что она оступилась. И упала. Почти, он успел подхватить.

— Ты куда собралась, я могу узнать? — так и не выспавшийся толком, разбуженный слишком резко, да еще и изрядно напуганный ее едва не совершенной глупостью, он все равно прижимал ее к себе очень нежно. Но вот убрать из голоса недовольные начальственные нотки не получалось.

— Там… звонили… — она настолько ошарашена его внезапным появлением, его столь явно, почти грубо высказанным недовольством, что даже не вырывается. — Твоя еда… наверно. Я забрать хотела…

Он решительно сажает ее в кресло в гостиной.

— Аня, раз и навсегда: дверь, ведущую на крышу, ты не открываешь. Никогда! Если я есть, я открою сам. Если меня нет дома — тем более открывать ее незачем. Твои гости оттуда не появятся. Со своими я разберусь сам.

— Да как хочешь, — становится обидно. Ему же помочь хотела.

— Не сердись. Это действительно очень серьезно, — он целует ее в щеку и выпрямляется. — Скоро вернусь.

Возвращается он не слишком уж скоро, но она все так же сидит в кресле, уставившись застывшим взглядом в противоположную стену. Обиделась. Ну вот, опять. Он садится на пол, возле ее ног, утыкается лбом в ее колени. Она не реагирует.

— Не пускаю тебя в свою жизнь, да? — вздыхает, не поднимая глаз. И не дожидается ответа. — Вот такой я нехороший, — бессильно вздыхает снова.

— Это было… грубо, — наконец отмирает девочка. — Я ничем не заслужила!

— Прости.

Она снова молчит.

— Ну а хочешь… — он поднимает голову, озаренный пришедшей идеей, — хочешь, я покажу тебе свой мир, свой дом — там, за Бездной? Вообще-то это строжайше запрещено, но мы ведь никому не скажем, правда?

— Как покажешь? — заинтересовалась.

Он встает и протягивает ей руку с заговорщицкой улыбкой:

— Идем.

Свою ладонь она ему в ответ протягивает и позволяет отвести себя… В его спальню??

— Не бойся, — ободряюще улыбается он, когда она замирает на пороге, — идем.

«А мы никому не скажем», — повторяет она про себя. Ну, в самом деле, он у нее в спальне был, и ничего. Да и вообще, вся квартира его, и ночь она в ней уже провела… Правда, незаметно подкралась следующая… Глупости. Она решительно делает шаг в его комнату. И вовсе здесь нет ничего необычного. Кровать не намного меньше ее. Шкаф чуть посолидней. Есть комод, на нем — безделушки всякие. А так — чисто и опрятно, как, впрочем, у него везде.

— Забирайся, — кивает он меж тем на кровать. — На середину, с ногами. Будет как кино, только еще интересней.

Аня немного неуверенно смотрит на его ложе. Застеленное, кстати. Покрывало приятного бежевого оттенка выглядит достаточно нейтрально, можно представить, что это просто диван. Ну а что, сесть здесь больше все равно некуда. Она забирается, усаживаясь по-турецки посередине кровати. Покрывало оказывается удивительно мягким, она даже проводит по нему руками.

— И куда смотреть?

— Одну минуту, мне надо настроить, — Аршез берет с комода подставку с сиреневым каменным шаром сантиметров десяти в диаметре, кладет перед Аней на кровать. — Держи, сейчас будем колдовать.

— Почему колдовать? — недоумевает она, разглядывая шарик. — А это вообще что?

— А это, Анют, телефон. Только по технологии моего народа, — он тоже забирается на кровать и осторожно садится у нее за спиной. Озадаченная его словами она практически не реагирует. Разве что спину чуть выпрямляет.

— Правда? — девочка крутит шар в руках. Действительно камень — холодный, тяжелый, цельный. Ни проводов… ничего.

— Правда, — он забирает у нее ретранслятор. — В отличие от человеческих аналогов, он передает не только звук, но и изображение. Поэтому, как только на наш вызов ответят, вместо части этой комнаты мы увидим совсем другие интерьеры. Так что не пугайся, ладно? Это только иллюзия.

— Думаешь, у нас видео не изобрели? — слова ее не впечатлили. — А кому мы будем звонить?

— Я ведь обещал тебе свой дом, верно? Тот, в котором я вырос? Значит, маме. Заодно вас и познакомлю.

— Ой! — Аня напрягается. — А что она… я…

— Мама не говорит по-человечески. Так что просто смотри. Если что-то заинтересует — спрашивай. Я все равно все переведу правильно — чтобы никто ничего ненужного не подумал. Договорились?

Она кивает. Он вновь кладет шар на подставку, держит над ним руку, сосредотачиваясь, находя среди сотен контактов самый дорогой, самый родной, самый близкий. И видит мамино лицо.

Аня вздрагивает. Потому что часть комнаты да даже часть кровати перед ними исчезает, обрываясь в пустоту. А дальше — тоже с какого-то немыслимого обрыва — начинается совсем другая комната, с другой мебелью. Небольшая, с деревянными стенами и арочным проемом вместо двери, украшенным необычным резным орнаментом. Еще более сложный и причудливый орнамент прорезал спинку широкого дивана, на котором сидела коротко стриженая девушка, судя по одежде — только что вернувшаяся с пляжа.

И это было совсем не как в кино. Не было экрана. Не было границы. Скорее, все походило на фантастическое совмещение пространства, словно два далеких фрагмента карты вдруг взяли и состыковали.

— Дэйдэ, — в голосе Аршеза явственно слышалась улыбка.

— Дэйдэ, — девушка тепло улыбнулась в ответ.

Быть Аршезу мамой она никак не могла, выглядела ничуть не старше. Однако их сходство было несомненным. Должно быть, сестра.

— Что ты творишь? — шептала между тем женщина, глядя на сына в обществе человеческой девы. — А если узнает кто? Да ты ж работу потеряешь без права восстановления!

— Имею право, — с улыбкой качал головой ее взрослый мальчик. — Она моя. Навсегда. Совсем. И она не гражданка Страны Людей. А я подписывал обязательства не разглашать наши технологии гражданам.

— То есть? — недоуменно хмурится женщина. — Погоди, так это правда? Слухи не лгут, тебе действительно подарили? Из чужих? Сам Владыка, лично?

— Мама, где я и где Владыка? — чуть улыбается он ее доверчивости. — Кто-то из его подчиненных внес меня в списки в связи с юбилеем, а он подписал не глядя, вот и все «лично». А девочку мне потом курьером доставили. И тоже не «лично». Набили целую машину, да и развозили, — не смог скрыть неприязни.

— Но это же не важно, Арик, все равно, такой почет, — она неправильно понимает его негатив.

— Видела б ты того урода, что их развозил, — про почет он даже не услышал. — А они маленькие, перепуганные, дрожащие…

— Да, некрупная, — мама пытается оценить подарок. — А ты уверен, что она взрослая?

Он лишь качает головой, вздыхая:

— Не было там взрослых, мама.

Аня давно перестала вслушиваться. Вначале она попыталась сообразить, на что может быть похож их язык, но… в голову ничего не пришло. Да и много ли она языков не то что знает, слышала? Аршез явно рассказывал о ней, недаром его руки то скользили по ее плечам, то приобнимали ее за талию. Аня не возражала. Ничего лишнего он себе не позволял. Да и объяснял же он, у них так принято. А эти руки словно заявляли на нее свои права, а Ане почему-то очень хотелось, чтоб его сестренка видела: да, она с ним, они вместе. Вместе… Почему же тогда, когда старушки у подъезда стали намекать на их близость, ей так нехорошо стало?

«О, господи, я его что, к сестре ревную?» Аня отодвинулась. Но, чтобы отстраниться не так явно, не обижая Аршеза, она осторожно подползла на коленях к самому краю — туда, где их комната исчезала, уступив место чужой, и медленно коснулась рукой границы. Того места, где должна была проходить граница между двумя реальностями. Но ничего не было. Рука прошла сквозь воздух, не встретив преграды. И просто перестала быть видимой.