Наследник Шимилора

— Arschloch! — послышался резкий возглас. Мы отскочили друг от друга, как подростки, пойманные внезапно вернувшимися домой родителями.

Нолколеда была в ярости — настолько, что практически не контролировала себя, иначе она ни за что бы не выругалась по-немецки. Я с ужасом смотрела на ее искаженное лицо, вздрагивающие ноздри, а особенно — на пистолет, зажатый у нее в руке.

— Ты чего, Леда? — проговорил опешивший Сэф.

— Ничего, — сквозь зубы процедила немка. — Со мной все в порядке. Это вы спятили. Устроили тут вечер воспоминаний! Дворцовая жизнь сделала вас идиотами. Я им, видите ли, цербер! Мы, значит, будем здесь лизаться, а эта дура Нолколеда за нас вкалывать. Конечно, она прачка, ей положено, а мы — голубая кровь... В гробу я видала таких недоделанных господ!

— Леда, что за бред?.. — попытался перебить ее Сэф.

— Не смей так со мной разговаривать! Я хочу, чтобы вы знали. Ты и... она, — немка презрительно кивнула в мою сторону. — Я собираюсь получить свои десять миллионов. Она, — еще один презрительный взгляд, — собирается загребать жар чужими руками, а ты ей потакаешь. Ты такой же самовлюбленный жеребец, как все мужчины. И если вы будете мне мешать, я вас пристрелю. И не пожалею об этом ни на секунду.

Голос Нолколеды звенел на грани опасной истерики. Точнее, уже за гранью. Она несла откровенную чушь, и я не понимала, откуда эта ненависть. А самый простой ответ почему-то не приходил мне в голову... Неизвестно, куда бы нас завела эта ссора, если бы не вмешался сенс.

— Грета, деточка, нельзя же так! — воскликнул он, кутаясь в свою синюю мантию и жмурясь спросонья на костер. Потом он обернулся к нам с Сэфом. — Друзья мои, поймите, мы все устали и встревожены неизвестностью. Нам угрожает враг, который, быть может, превосходит нас хитростью и силой. Но мы должны быть добры к друг другу. Здесь, в чужом мире, мы друг для друга — самые

близкие люди. Нам следует учиться быть терпимыми, а свой гнев оставить для более безопасных времен. Тем более, что к тому времени он может и поостыть... Ну же, дружочек, успокойтесь, — он погладил Нолколеду по плечу, — вы же такая красавица и умница, к чему вам сердиться?

Немка осторожно сняла руку сенса с плеча. После недавней ярости ее лицо казалось усталым и печальным. Не глядя в нашу сторону, она сказала:

— Ложитесь спать. Я разбужу вас на рассвете.

5. Жребий

Узкая тропа вела нас между двумя холмами. Их склоны дышали утренней росой, настоянной на ароматах трав и цветов. Алое солнце вставало прямо у нас перед глазами, заполняя собой весь горизонт.

В это солнечное утро на душе у меня было смутно и тревожно. Фраматы на связь не выходили, судьба принца Лесанта оставалась неизвестной. О вчерашней ссоре с Нолколедой не было сказано ни слова, однако за ничего не значащими фразами, которыми мы изредка обменивались, чувствовалось внутреннее напряжение, и кто знает, во что оно могло перерасти... А хуже всего было то, что мы не знали, какой беды ждать от царящей вокруг тишины.

Но временами тревога уступала место другому чувству. Я украдкой подносила ладонь к губам, которые помнили прикосновение Сэфа, словно этот короткий поцелуй все еще длился. Что это было? Наверное, просто ночь и огонь, а еще — близкая опасность сделали нас столь романтичными... Как странно: я же отправилась в другой мир, чтобы найти совсем другого человека... Теперь мне казалось, что я ловила тень, призрак, грезу, фантазию... Наконец я сообразила, что знахарь, чей домик мы ищем, вполне мог оказаться Денисом. Совпадало все, что я узнала о его судьбе еще в агентстве «Лаверэль». И что с того? Это запоздалое открытие оставило меня совершенно равнодушной.

Чанг между тем деловито обнюхивал траву и камни, время от времени восклицая:

— Нам сюда!

Кабарим не преувеличивал: без собачьего носа найти дорогу среди бесчисленных зеленых холмов и рощ было бы непросто.

Птицы с любопытством следили за отрядом. Некоторые, самые смелые провожали нас, с криком и щебетом кружась у плеча. Такое яркое оперение я видела только в зоопарке, рассматривая обитателей тропиков. И животный мир в Лаверэле не стеснялся примерять самые невероятные краски — над нами кружили бирюзовые, оранжевые, алые, сиреневые птицы. Одни были изящны, как произведения искусства, другие — вульгарно пестры, как дешевые безделушки... Между прочим, среди птиц не было зеленых, как будто запрет распространялся и на них.

Тропа сделала резкий поворот; мы услышали испуганное ржание, и три лошади разных мастей метнулись вверх по склону холма.

— Это, наверное, из тех, что были в отряде, — задумчиво сказал Сэф. Он следил за лошадями, приставив ладонь козырьком ко лбу.

— Неплохой был бы подарок вам, монгарс, а? — подмигнул ему Бар. Бедняга Сэф по-прежнему кочевал с одного коня на другого, поскольку спина Карамэля не спешила заживать.

— Точно! Они даже седел не потеряли. Только очень напуганы. Вряд ли удастся их подманить.

— Монгарс, позвольте мне поговорить с ними, — вызвался Чанг.

Сэф пожал плечами, нерешительно взглянув на меня.

— Все еще не привыкну, что с транспортным средством можно договориться — пусть даже через переводчика. Ну, давай, толмач, действуй.

Чаня осторожно начал подниматься на холм. При виде собаки лошади нервно забили копытами, но, видимо, нес уже начал свою речь. Бродяги успокоились и явно прислушивались. Не прошло и десяти минут, как Чаня повернулся к нам и гордо заявил:

— Дело сделано! Они согласны присоединиться к нам. Правда, я взял на себя смелость пообещать им от вашего имени, что с ними будут обращаться достойным образом. Это ведь никакие-нибудь крестьянские клячи. Между тем лошади спустились с холма. Это, несомненно, были очень дорогие, королевские кони: темно-красный жеребец с черными тигровыми полосами и две изящные кобылы, черная с желтым узором и серо-голубая, расчерченная тончайшей красной паутинкой.

— На этой ехал сам принц, — сообщил нам Чанг.

— Спроси же ее, что случилось с принцем! — потребовала Нолколеда. Однако ответ кобылы нас не утешил. Она не помнила, при каких обстоятельствах лишилась седока, и считала, что все погибли. Похоже, особым интеллектом она не обладала...

Сэф вскочил на тигрового жеребца, и мы продолжили путь. Не прошло и часа, как пес начал жаловаться на запах, который перебивал ему след, указанный кабаримом. А еще через два часа мы увидели источник этого запаха. Вдали над холмами, там, где розовая полоса восхода переливалась в голубое небо, клубился черный дым.

— Что-то горит, — сказал Сэф. Нолколеда нахмурилась.

— Что здесь может гореть, кроме...

— Вот-вот. Кроме домика знахаря.

Одолеваемые самыми мрачными предчувствиями, мы

погнали коней вскачь. Я заметила, что мои спутники держат оружие наготове. Я тоже, помучившись с тугими завязками, достала из мешка свой пистолетик. Игрушка игрушкой, а некоторую уверенность он мне придавал...

Домик знахаря стоял в низине, окруженный липовой рощей, — идиллическая картина, теперь, увы, существовавшая только в воображении. Черный остов печи возносился к небу, как траурная стела. От стен же и внутреннего убранства остались одни угли. Полностью сгорела и хозяйственная пристройка неподалеку. На ближайших деревьях листва превратилась в черные рваные лоскутки. И вокруг не было ни души...

Спешившись, мы бродили по пожарищу. Я поддевала угли носком сапога, иногда узнавая в них обломки домашней утвари. Если принц и добрался до домика знахаря, от его пребывания не осталось никаких следов.

— Здесь нам делать больше нечего, — мрачно сказал Сэф. — А куда теперь — ума не приложу.

Нолколеда молчала. Даже сенс Зилезан не находил слов ободрения. И вдруг...

— Жанна!

Я отчетливо услышала голос, зовущий меня по имени. В панике я начала озираться по сторонам. Зов повторился:

— Жанна! Это ты?

Из рощи, прихрамывая, вышел человек в простой белой рубашке навыпуск. Его лицо и одежда были перепачканы сажей, но я с первого взгляда узнала эту смущенную улыбку.