Чудовище (Страшно красив)

Лягушан: Я бл прнцем.

Мистер Андерсон: Чего-чего, а времени у нас предостаточно. Расскажи нам свою историю, Чудовище.

Нью-Йоркское Чудовище: «вздох» Хорошо. Всё началось из-за ведьмы.

Лягушан: Так всгда все начнатся.

Часть первая

Принц и ведьма

Глава 1

Я чувствовал: все они смотрят на меня, но я к этому привык. Отец с детства учил меня держаться невозмутимо. Если ты такой, как люди нашего круга, это всегда заметно.

До окончания девятого класса оставался месяц. Внештатный преподаватель раздавал нам бюллетени для выбора лучшей пары на весеннем балу. Обычно я считал это голосование тупым занятием.

— Кайл, там есть твое имя, — сообщил мой дружок Трей Паркер, стиснув мне руку.

— Велика важность.

Я повернулся к Трею и заметил, как девчонка, сидевшая рядом (никак не запомню ее имя — не то Анна, не то Ханна), опустила глаза. Значит, всё время пялилась на меня.

Я просмотрел бюллетень. Среди кандидатов на звание принца девятого класса значилось мое имя — Кайл Кингсбери. Были и другие, но это так, для видимости равноправия. Все шансы у меня.

При такой внешности и отцовских деньгах со мной некому тягаться.

Внештатник был новеньким. Жизнь еще не уничтожила его иллюзий по поводу нашей школы. Он решил: раз в школе Таттл (так называлось наше привилегированное учебное заведение) есть салат-бар и желающие могут посещать курс пекинского диалекта китайского языка — то есть раз это школа, где учатся дети из богатых нью-йоркских семей, — мы будем относиться к нему не так, как разный отстой из общедоступных школ. Бо-о-ольшая ошибка. Этот придурок вещал нам, как будет проходить экзамен. Он бы еще объявил, что к экзамену надо готовиться! Мы не впервые проскакивали эти экзамены, и потому пятьдесят минут урока потратили не на дурацкие повторения, а на то, что интереснее нам. Большинству было интереснее копаться в бюллетенях и вписывать туда свой выбор. Остальные перебрасывались эсэмэсками. Одноклассники заполняли бюллетени, поглядывая на меня. Я это видел и улыбался. Кто-то на моем месте стал бы корчить из себя скромнягу. Сидел бы с опущенной головой, глазки в пол, будто ему стыдно за свою популярность. Я в такие отстойные игры не играю. С какой стати? Глупо отрицать очевидное.

— Там есть и мое имя, — сказал Трей, снова сжав мне руку.

— Поосторожнее, — бросил ему я, растирая кисть после его хватки.

— Тебе осторожность тоже не помешает, — огрызнулся Трей. — Скалишься во весь рот, будто уже принц и красуешься перед папарацци.

— А тебе это не по вкусу?

Я улыбнулся еще шире и махнул рукой, как это делают политики на массовых сборищах. Кто-то поймал кадр на свой мобильник. Ну вот, я же не просил. Им самим это нравится.

— Тебе нельзя было позволять рождаться на свет, — заявил мне Трей.

— Благодарю за откровенность.

Я подумал, что надо проголосовать за Трея. Так, из вежливости. Трей еще потянет на среднего комика, а в остальном… Ни кожи ни рожи. Да и семья у него — ничего особенного. Его отец — врач или что-то в этом роде. Когда в школьной газете опубликуют результаты голосования, Трей будет долго чесать затылок, созерцая себя на последней строчке, а то и вообще не увидит своей фамилии.

С другой стороны, клево получить парочку голосов от тех, кто по положению почти равен мне. Особо злить Трея не стоит. Он меня боготворит. Или заискивает передо мной, что больше похоже на правду. Настоящий друг искренне желал бы мне победы. Но настоящие друзья остались только в старых книгах. Отец с детства внушал мне другую истину:

«Не будь простаком, Кайл, и не обманывайся на блестяшках вроде дружбы и любви. Ты каждый раз будешь убеждаться, что единственный, кто тебя по-настоящему любит, это ты сам».

Мне было лет семь или восемь, когда я услышал от него эти слова.

— Пап, а как же ты? — спросил я.

— Что?

— Ты же меня… любишь? Меня. Нас. Твою семью.

Прежде чем ответить, он долго глядел на меня.

— Это совсем другое, Кайл.

Больше я никогда не спрашивал отца, любит ли он меня. Я понял: тогда, в первый раз, он сказал правду.

Я сложил бюллетень, чтобы Трей не видел, кого я вписал. Разумеется, самого себя. Я знал, что Трей тоже впишет свое имя, но это совсем другой уровень.

— Отвратительно! — вдруг послышалось из дальнего угла класса.

Мы все повернулись в ту сторону.

— Наверное, ей соплями намазали под партой, — шепнул Трей.

— Не ты ли? — усмехнулся я.

— Я уже не в третьем классе.

— Отвратительно! — повторил тот же голос.

На задней парте сидела незнакомая мне деваха, вся в черном. Видно, одна из психованных готов. Окорок в мешковатой черной одежде, какую носят лишь террористки или ведьмы. (Попутно скажу, что в Таттл формы не было и в помине. У наших предков хватает денег на шмотки от Дольче и Габбана, и все попытки ввести форму они бы восприняли как личное оскорбление.) Волосы у этой антикрасотки были выкрашены в зеленый цвет. Что ж это ее так напугало, если вопит во всю глотку? Новенькая, наверное? Странно, я даже не заметил, когда она появилась. Почти всех я знал с первого класса.

Внештатнику не хватило мозгов игнорировать эту дуру.

— Что же отвратительно, мисс… мисс…

— Хилферти, — подсказала она. — Кендра Хилферти.

— Кендра, вы обнаружили что-то неприятное в парте или под партой? — спросил этот идиот.

— С партой всё в порядке. Это с нашим миром происходит что-то неладное.

Толстая цыпочка встала, будто собиралась произносить речь.

— Мир зашел куда-то не туда. На дворе двадцать первый век, а мир до сих пор носится с выпендрежем элит и поощряет его.

Она помахала бюллетенем. Вокруг захихикали.

— Это всего-навсего бюллетень бала девятиклассников, — влез в разговор Трей. — Путем голосования мы выбираем принца и принцессу бала. Наших аристократов.

— Вот-вот, — подхватила толстуха. — А кто они такие? Почему к ним нужно относиться как к аристократам? На чем основан выбор? На одном-единственном качестве — внешней красоте.

— По мне, неплохая основа, — бросил я Трею, причем достаточно громко. Потом встал и сказал: — Бюллетени определяют наш выбор. Каждый волен голосовать так, как хочет. Это демократический процесс.

Вокруг меня несколько человек одобрительно вскинули руки с выставленными вверх большими пальцами. Анна (или Ханна) что-то прокричала. Однако другие, кому повезло с родителями, но не повезло с физиономией, молчали.

Толстуха сделала несколько шагов ко мне.

— Демократический процесс? — насмешливо переспросила она. — Да они же овцы, бегущие вместе со стадом. Они голосуют за так называемых популярных личностей, потому что так проще. Они выбирают поверхностную красоту, которая бросается в глаза: светлые волосы, голубые глаза. — Она в упор смотрела на меня. — А вот то, что другой может быть смелее, сильнее, умнее, увидеть непросто. Нужно захотеть это увидеть.

Чертов кусок сала! Ее слова меня рассердили.

— Умные найдут способ улучшить собственную внешность. Ты могла бы сбросить вес, сделать пластическую операцию, убрать с лица веснушки и отбелить зубы. — Я нарочно сказал «ты». Пусть в следующий раз думает, прежде чем разевать свою пасть. — Мой отец — большой человек в индустрии теленовостей. Он говорит, что нормальным людям противно смотреть на уродов.

— И ты тоже так думаешь? — спросила Кендра, изогнув черные брови. — Уж не прикажешь ли нам измениться, чтобы соответствовать твоим меркам, Кайл Кингсбери?

Я невольно вздрогнул, услышав от нее свое имя. Уверен, раньше я никогда не видел эту толстую дебилку. Но она меня знала. Меня все знают. Возможно, это и подсказало мне ответ.

— Да! — крикнул я. — Да. Я тоже так думаю. И я знаю, что это правда.

Кендра подошла ко мне. Ее длинный нос загибался крючком. Светло-зеленые глаза пылали гневом.

— Тогда моли всех богов, Кайл, чтобы самому не стать уродом. Ты уже урод, но внутри, что гораздо важнее внешности. А если ты потеряешь спою смазливую внешность, сомневаюсь, что тебе хватит ума и смелости вернуть ее назад. Кайл Кингсбери, ты чудовище.