Судьба изменчива, как ветер (СИ)

А ведь всё вышло замечательно, как Гист и говорил! Руди впустил его к себе не слишком охотно, но хоть не гнал, и это придало омеге смелости. Что-что, а заболтать любого он умел, при этом и приврать для пользы дела, короче, от стаканчика вина кузнец не отказался, и с этого момента все пошло гораздо проще. Сам Теа захмелел от двух глотков, а может быть, от близости желанного альфы, который был так соблазнительно хорош и запах от него шел обалденный! Он нервничал и ерзал на жестком сидении, но дрожь не проходила, дыхание сбивалось, щеки полыхали жаром...

После второй сомнения и страх совсем исчезли. Теа привстал, качнувшись к альфе, и вдруг свалился прямо в крепкие объятия, потеряв равновесие. Свеча потухла от резкого движения, и их обоих обступила темнота.

- Руди, люблю, не прогоняй меня... - исступленно шептал омега, жадно вдыхая умопомрачительный запах возбужденного тела кузнеца. Шарил руками по шее, густым волосам, постепенно спускаясь на плечи и спину, с восторгом ощущая упирающуюся в низ живота твердую плоть. - Милый, ты хочешь меня?!

- Тефи-иии, мой ангел, ну зачем же спрашивать? Конечно, я хочуууу... - пьяным голосом простонал Руди, утыкаясь носом Теа в шею. Чужое имя ненадолго отрезвило, но руки гладили по телу так невыносимо нежно, что Теа стало все равно. Обвившись словно плющ вокруг желанного тела, он все ему позволил - раздеть себя и отнести в постель, раздвинуть ноги и войти, соединившись там, где жарко и неудержимо полыхало пламя дикого желания отдать себя тому, кого он так любил...

Он был в ту ночь неимоверно счастлив, ни разу не подумав о последствиях своего безумства.

***

- Ну, давай, Теа, рассказывай! – разомлевший после бани князь Марлин сидел за столом, не спеша потягивая из чашки ароматный травяной чай. – Что у вас тут случилось, пока мы с Тефи были в Матаре? Да ты на колени-то передо мной не кидайся, сядь на стул и говори, только внятно и по порядку, не тараторь, не спеши, слов не глотай.

- Уж и не знаю, с чего и начать, хозяин, - опустил глаза горничный. – Совестно мне перед вами…

- Раньше надо было совеститься, - сурово прервал князь. - Давай, парень, не тяни, рассказывай, я слушаю.

- Значит, как только вы уехали, а Руди в дом переселился, так все и пошло к этой самой кульминации…

- Что ты сказал? – изумился Марлин. – К чему пошло, говоришь? К кульминации? Где ж это ты слов-то таких нахватался, деревенщина?

- Ладно, Ваша Светлость, я по-простому скажу, без мудростей. На второй день Нового года пришел я с домой, а Рудька меня возле каморки своей ждет. Позвал чаю попить с морозца, ну, я и пошел с ним без задней мысли. А он, распутник, мне в чашку-то водки подлил незаметно, замутилось у меня в голове, томление по телу пошло, а он мне слова ласковые на уши шепчет, в губы целует. Я ж не каменный, хозяин, да и нравится он мне давно, и цикл как нарочно... Не устоял я, отдал ему свое невинное тело. Счастливый от него утром вышел, мужем считал… только недолго счастье мое продлилось.

Теа мастерски подпустил жалобности в голосе и выдавил на глаза пару слезинок.

- Не реви, - прикрикнул хозяин. – Дело говори!

- После той ночи он и не глядит на меня, гонит, не подпускает к себе, говорит, что не любит. А я забеременел от него, Ваша Светлость.

- Откуда ты знаешь? Времени ж еще мало прошло с той поры.

- Это чистая правда, хозяин. Омега всегда такие дела точно чувствует. К тому ж тошнит меня по утрам и на кислое ведет. Я ему сказал про ребеночка, а он и слушать не хочет! Когда девственное тело брал в порыве похоти – мил был, а теперь отворотило!

- Так чего ж ты от меня хочешь, Теа? Предположим, поженю я вас, как вы жить-то будете с ним, без любви, без уважения?

- Не ваша то забота, Ваша Светлость, – горничный снова рухнул на колени, - вы только распоряжение дайте, а там уж я сам управлюсь. Моей любви на двоих хватит!

- Ну, смотри, не прогадай, как бы хуже не вышло, - задумчиво покачал головой Марлин, - родители-то знают твои или нет?

- Нет! – испуганно замотал головой Теа. - Я прежде всего вам сознался. Отца побоялся, запорет ремнем до смерти, строгий он, сами знаете. Не погубите, хозяин, помогите свадьбой грех покрыть! - Теа схватил руку князя и принялся целовать с неистовым жаром, жалобно всхлипывая.

- Отстань, ненормальный! – рассердился князь, вставая с дивана и отталкивая слугу. – Ишь, разжалобить решил! Ладно, что ж с тобой теперь делать! Иди, зови Руди. Назначим день, проведем церемонию. И моя вина в том есть, ведь это я разрешил кузнецу в доме жить. Если бы он в деревне остался, ничего у вас и не было бы… Иди, иди, нечего тут сырость разводить!

В оговоренный день деревенский храм был полон народа. Руди стоял бледный, спокойный, на непроницаемом лице его невозможно было прочесть ни одной мысли. Теа вошел в сопровождении своего отца, сияющий и радостный. На нем был белый шелковый костюм графа Тефана, любезно подаренный детскому приятелю по случаю свадьбы, совсем новый, почти не ношеный. В продолжении всего обряда Руди упорно смотрел на изящную отделку штанов и узорные рукава красивой рубашки, а выше, на лицо омеги, глаз не подымал, и казалось ему, что не рыжий Теа стоит рядом с ним перед жрецом Хезером, а любимый желанный Тефан, что это его тоненькие пальчики осторожно берут его руку, его мягкие губки прикасаются к его губам в первом супружеском поцелуе…

Глава 7

В конном полку Его Высочества служили молодые альфы из лучших дворянских семей. Немногие офицеры были активными участниками провалившегося заговора против короля, но скверный характер Теона испытал на себе практически каждый. Пройдя аресты, унизительные допросы и недоверие, молодые люди больше не испытывали к своему монарху ни уважения, ни преданности, в глубине души жаждая перемены власти, а с тех пор, как Альберт замкнулся в себе и помрачнел после внезапного вызова в Главный дворец, все почувствовали, как тучи на политическом небосклоне снова сгущаются. Опасность витала всюду, казалось, что ею пропитан сам воздух, хотя никакими конкретными действиями это не подтверждалось.

Князь Илай Эйден менее других был уверен в своем завтрашнем дне. С тех пор, как отца посадили под домашний арест и предали его имя полному забвению, каждый день он ходил, словно по острию ножа, не зная, доживет ли в мире и безопасности до вечера. Почти всё своё время он проводил на службе, в унылый опальный отчий дом возвращаться не хотелось. Князь Саркис болел или делал вид, что нездоров, прислуга ходила на цыпочках и разговаривала шёпотом, словно в доме лежал покойник, - гнетущая обстановка родного дома производила на молодого офицера тягостное впечатление.