Luminosity - Сияние разума (СИ)

Я задавалась вопросом, почему деревня не кишит полицейскими, подозревающими поджог. Здесь должен был бы находиться Чарли в попытках выяснить, что же случилось. Возможно, вмешались Вольтури, задействовали какие-то связи в полиции, и разрушения теперь официально считаются последствиями стихийного бедствия. Возможно, я пробыла в разорванном виде слишком долго, и вся следственная работа уже была проведена. А может быть, Чарли был мертв.

Чарли по важности уступал Эдварду или Элспет, но я могла проверить, все ли с ним в порядке. Он не заметит меня, если я достаточно хорошо спрячусь. Я могла бы подежурить возле его дома и посмотреть, нормально ли протекает его жизнь.

Я задумалась, сказал ли ему Карлайл или кто-то из остальных, что я умерла. Это знание обеспечит ему большую или меньшую безопасность? Я не могла выйти на контакт с ним. Если в его почтовом ящике или истории звонков будут доказательства, что я жива, однажды их смогут обнаружить. Но если он просто думал, что я все еще жива, на том основании, что никто не сказал ему обратного, это было бы хорошо. Если только он не начал допытываться, почему я не отвечаю на звонки или электронные письма.

Скорее всего, Рене была в меньшей опасности, чем Чарли. Она не была полицейским, и если она будет проявлять излишнее любопытство, это не будет привлекать так много внимания. Думаю, мне нужно будет добраться до Флориды, спрятаться возле ее дома и посмотреть, не плачет ли она целыми днями, или на другие признаки того, что она поверила в мою смерть.

*

Но это путешествие не понадобилось. С наступлением темноты я пришла в Форкс и забралась на дымовую трубу дома ближайшего соседа Чарли. Я спряталась за ней, прижавшись к кирпичам и черепице, и слегка наклонилась только для того, чтобы увидеть дом Чарли. Его патрульной машины не было рядом с домом. И моего пикапа тоже не было видно. Меня это не особо волновало. Если бы пикап пропал, это бы заметили, так что я точно не могла его взять. В любом случае пешком я двигалась быстрее.

Я ждала несколько часов, поглядывая на пустой дом. Все остальные мысли были заняты Эдвардом. Моими воспоминаниями о нем. Думать о нем было так же больно, как пережевывать битое стекло, но я не могла ничего с собой поделать. Мне был необходим Эдвард, и если все, что у меня от него осталось — это воспоминания, то я буду вспоминать.

“Эдвард, ты мне доверяешь?”

“Полностью”.

Я закусила губу с такой силой, что почти прокусила кожу. Я решила, что буду делать так нарочно — это отвлекает, кроме того, от собственного яда не остается шрамов — но тут на улицу выехала патрульная машина Чарли. Он сам вел машину, значит, он был жив, по крайней мере, пока. У него был вид человека, понесшего тяжелую утрату… но ведь погибли Билли и Гарри. Они были его лучшими друзьями. Их смерть могла его так расстроить.

Он припарковал машину на подъездной дорожке и вошел в дом. Я слышала, как он положил что-то в микроволновку. Затем он поднял телефонную трубку и набрал номер. Я едва слышала звуки набора номера, но по их тону я поняла, что это номер Рене.

Я не была достаточно близко, чтобы расслышать то, что говорила Рене; я соскочила с крыши соседского дома на землю и бросилась в кустарник, откуда был хороший обзор окна, так что я могла видеть, что делает Чарли, и все слышать. На мне была одежда темного цвета, с длинными рукавами, но это не значит, что никто не мог меня увидеть, если они ненароком посмотрят в мою сторону, а я не буду прятаться.

— Есть новости? — спросил Чарли.

— Нет, сегодня она тоже не отвечала на звонки, — ответила Рене. — Почему ты думаешь, что она тоже была на пожаре? Она ничего не говорила о том, что собирается тебя навестить… она это просто упомянула, или…

— Это… мог быть неожиданный визит, — осторожно сказал Чарли. — У нее есть друзья в Ла Пуш, она могла остаться у них, чтобы потом сделать мне сюрприз.

Он пытался убедить Рене, что я умерла, не приводя конкретных доказательств. Он, по-видимому, не осматривал поле со сгоревшими останками вампиров, потому что тогда он мог увидеть меня в яме, но даже я не знала, как выглядит пепел от вампиров до того, как я его увидела. Так что отсутствие такого рода пепла в Ла Пуш не заставило Чарли усомниться в своих выводах. Но полное разрушение в Ла Пуш, отсутствие связи со мной и то, что он знал о том, что я по уши погрязла в делах, связанных с волками, подтвердили его предположения.

— Ты уже знаешь, кто мог устроить пожар? Это ведь был поджог, правда? — спросила Рене.

— Я думаю, да, — но его масштабы… ну, дело ушло к федералам. Мне нельзя в него вмешиваться. Даже если бы дело не забрали федералы, так как Белла могла там находиться, я могу сказать, что это очень вероятно.

— Как могло так случиться, что нашей девочки больше нет? — тихо спросила Рене.

— Ну, мы же точно об этом не знаем, — сказал Чарли. В его голосе не было и следа надежды, он просто пытался успокоить Рене. — Мы вообще не можем быть в этом уверены. На пепелище нет ничего, что можно было бы опознать. Но…

— И тебе не удалось связаться с нашим зятем? Или его семьей? — спросила Рене, а я чуть не заорала от душевной боли, когда она упомянула Эдварда, но как-то сдержалась.

— С ним, как и с ней, невозможно связаться, — сказал Чарли. — Я пытался дозвониться до его сестры, Элис, у меня есть ее номер, но от нее тоже никакого ответа. Я не знаю, как позвонить кому-то еще из их семьи.

— Белла была беременна, — закричала Рене.

— Погоди секунду, — сказал Чарли прерывающимся голосом, нажал на кнопку удержания вызова, отвернулся от телефона и ударил кулаками по кухонной столешнице, яростный крик вырвался у него откуда-то из груди. Он поднял руки и вцепился себе в волосы, затем снова ударил по столу, в голосе его слышно было расстройство и горе. Он знал, что Элспет уже родилась. Он видел ее фотографии. Он знал, что стал дедушкой. Он никогда не сможет сказать Рене, что она уже стала бабушкой, что она не потеряла эту возможность, когда я “умерла”. Он не мог связаться со своей внучкой. Он не знал, жива ли она.

Мне отчасти захотелось показаться ему. Но как ни странно, боль Чарли не задела меня так глубоко, как могла бы задеть месяц назад. Мне это не нравилось, но так было безопаснее. Порыв утешить его был мимолетным. А необходимость предотвратить смерть остальных членов моей семьи — была глубокой. Мои родители должны были думать, что я мертва. Все должны были так думать.

Чарли выдохся и перестал кричать и ударять по мебели. Он сделал несколько глубоких вдохов, снова взял трубку и сказал:

— Я очень сожалею.

— Ты ведь позвонишь мне, если что-нибудь еще узнаешь, правда? — спросила Рене.

— Конечно. Разумеется, — сказал Чарли. — Я должен идти. До свидания.

Он повесил трубку, не дожидаясь, пока она ответит, и стоял так неподвижно, как только может стоять человек, слегка покачиваясь и уставившись в пространство.

Затем тихо выругался, вытащил обед из микроволновки и начал запихивать в себя пищу.

Я крадучись вышла из кустов и исчезла в лесу.

*

Не было места, где мне обязательно нужно было находиться. Мне нечего было делать. Я могла отправиться куда угодно, кроме нескольких особо опасных мест. Жаль, что это были немногие из мест, где я хотела бы находиться — Денали, где была моя дочь. Вольтерра, где собралось много людей, которых мне хотелось убить.

Я пошла к Чикаго. На родину Эдварда. Я не бежала — не было смысла спешить. В солнечные дни я оставалась в необитаемых районах, чтобы уменьшить вероятность, что меня заметит кто-то из людей и подумает, что я слишком сильно сверкаю. Я любовалась множеством пейзажей. Я ела животных, которым не повезло попасться мне по дороге. Однажды вечером мне довелось пройти через город, и я заметила детей в костюмах, которые ходили от двери к двери за конфетами, и с тех пор я знала, какой на дворе день и месяц, хотя это и не имело значения.

Я думала об Эдварде несколько раз в минуту, перебирая в памяти все с ним связанное, как будто я могла более надежно закрепить воспоминания о нем в своем сердце, повторяя их снова и снова. Я выуживала более мелкие детали из нечетких человеческих воспоминаний, я возилась с ними больше, чем тогда, когда впервые перечитывала свои записи. Каждый последний раз, когда он ко мне прикасался. Каждый поцелуй. Каждое его слово. Все выражения, которые мелькали на его лице.