Узы крови (СИ)

Гиневра была растеряна. Она не почувствовала боли или обиды от слов сестры, а просто была неимоверно растеряна.

– А Блейз? – зачем-то спросила она.

– А что Блейз? – внезапно ощетинилась Ульрика. – Для него ты – никто, он тебя не знает, да и со своей кузиной не особо поддерживает отношения. Или ты хочешь, чтобы я вверила своего сына твоим заботам и пусть он сложит голову за ваше правое дело?

Гиневра растеряно мотнула головой, но Ульрика не позволила ей и рта раскрыть.

– Мы с сыном останемся здесь, и ни во что не будем вмешиваться! – отчеканила сестра. – И меня не интересует ни чем вы там занимаетесь, ни какие ваши дальнейшие планы! Мы не будем воевать!

– Я только… – начала было Гиневра, однако Ульрика порывисто вскочила на ноги и со злостью прошипела:

– Я все сказала. Думаю, самое лучшее окончить визит прямо сейчас. Я позову твою дочь.

Она решительно пересекла гостиную и хлопнула дверью. Гиневра потерла руки и медленно поднялась. Она не знала, что и думать. Да, общение с сестрой никогда не приносило ей радости, однако никакого облегчения от того, что этим отношениям пришел конец, она не испытывала. Наоборот, ей казалось, что так все-таки не должно быть – как и положено в ее круге, ее воспитали с мыслью, что кровные узы имеют особое значение.

В Гриммово Логово она вернулась в подавленном настроении. Гермиона тоже выглядела расстроенной и отвлеченно сообщила, что будет в библиотеке. Гиневра не стала расспрашивать ее, о чем она говорила с Блейзом, не желая выглядеть навязчивой. Она сообщила Талии об их возвращении и поднялась к себе. Там Гиневра улеглась на кровать и уставилась в полог над собой, размышляя над тем, какой же на самом деле была Вероника Морроу. В одном она была уверена – мать любила ее не больше, чем ее сестру. Вспоминая леди Морроу, Гиневра вообще затруднялась сказать, кого она любила. Вероника была примерной женой и превосходной хозяйкой для их поместья – она умела с максимальной выгодой использовать те скромные средства, которые выделялись на ведение домашнего хозяйства и всяческие увеселения для юных леди. Вероника многое умела делать, и именно она научила шить платья мисс Стивенсон, которой такое умение, в виду их семейного благополучия, было ни к чему. Несмотря на прохладное отношение к дочерям, она справно исполняла свои материнские обязанности и имела репутацию добродетельной, порядочной леди. Собственно, Морроу могли похвастаться только своей репутацией – больше у них ничего не было. Гиневра закусила нижнюю губу. Может, мать старалась как раз для них с Ульрикой? Ведь она дала им все, что позволяло дать их положение. И поддерживала многие из их начинаний.

Гиневра перевернулась на бок, обняв себя за плечи. Но как тогда объяснить все, что происходило после появления Темного Лорда? Сейчас ей казалось, что мать манипулировала ею, используя ее безграничное чувство благодарности и вины. Хотя не она привела ее в ряды Пожирателей – Гиневре тогда хотелось всегда быть там, где Северус, а он никогда не заговаривал ни о делах Пожирателей, ни о том, что он думает о своем решении присоединиться к ним. А еще Гиневре отчаянно хотелось не сгореть, остаться в здравом уме. Уже потом леди Морроу взяла все под свой контроль – Гиневра часто колебалась и даже помышляла каким-нибудь несбыточным образом освободиться, но Вероника подталкивала ее ко все худшим поступкам. Как ей это удавалось, Гиневра сейчас даже не могла понять. Наверно, она была тогда слепа и глупа. И, главное, почему? Можно было бы предположить, что Вероника была фанатично предана Темному Лорду, но нет же – ее флегматичная сдержанность никогда не изменяла ей, и она по-прежнему ставила превыше всего интересы дома Морроу. Возможно, она рассчитывала, будто Темный Лорд вознаградит их за верное служение по окончании войны?

Гиневра опять перевернулась на спину. Почему мать убедила ее отказаться от ребенка? Ведь они с Северусом были обручены. Почему Вероника так панически боялась слухов? Неужели ее интересовала только репутация? Гиневра бессильно застонала, накрыв голову подушкой. Теперь ей никогда не узнать правду, остается только гадать, какие мотивы поведения были у ее матери.

***

1979

– Это такой стыд, такой стыд, – причитала Хелена Стивенсон над чашкой чая с мелиссой. Даже потекшая тушь не умаляла ее красоты. – Сбежала из дому и живет в Лондоне со своим Блэком! Позор! Такая красавица, она могла бы сделать блестящую партию, но нет, ей словно весь белый свет клином сошелся на этом мерзавце!

Вероника слушала подругу, беспокойно потирая руки под столом. Она понимала, что Хелене больше не с кем поделиться своим горем, но, видит Мерлин, сейчас не то время, когда им безопасно видеться: дочь Вероники – Пожирательница смерти, зять тоже из этих, а у Хелены муж и все близкие знакомые, включая «мерзавца» ее дочери – в Ордене феникса.

– Принесет в подоле, и что я буду делать? – всхлипнула Хелена, прижав платочек к кончику безупречного носа. – Теодор, несомненно, примет ее назад – он в ней души не чает, сама знаешь, он в детстве сам ей пеленки менял. И я знаю, что они переписываются – он уже сейчас ей все простил! А я, как всегда, кругом виновата: злобная мегера, которая думает только о приличиях!

Вероника не могла понять, что беспокоит Хелену больше: приличия или то, что ее дочь считает ее врагом номер один для своего личного счастья. Вздохнув, она бросила беспокойный взгляд за окно: сгущались сиреневые сумерки, и пора было выпроваживать подругу – скоро вернется ее собственная бестолковая дочка. Вероника отпила чаю, стараясь подавить очередную вспышку раздражения – в последние полтора года она не могла думать о Гиневре без налета злости. Конечно, их зять тоже Пожиратель, им никуда не деться от этой сомнительной компании, но, когда Пожиратель живет в твоем собственном доме – это совсем другое дело. Почитай, ты и сама в их рядах. А Вероника хотела спокойствия. Мудрее всего пережидать революции, затаившись, а потом уже подстраиваться под новую власть. Меньше всего Морроу любили риск – он был им попросту не по карману.

Но теперь ей, скрепя сердце, приходилось делать все, чтобы Темный Лорд не разочаровался в ее дочери, и его гнев не пал на головы всей семьи. Все уже уяснили для себя, что он стирает с лица земли и весь род тех, кто осмеливался предать его.

– Я слышала, Блэк приобрел для твоей дочери швейную мастерскую, – Вероника попыталась указать Хелене на позитивные моменты, ибо она лучше всех умела находить выгоду там, где другие горько рыдали.

Хелена раздраженно взмахнула рукой.

– Она написала отцу, что это, видите ли, взаймы, – сварливо поведала она. – Она вернет Блэку деньги, как только дела пойдут на лад. Коко Шанель недоделанная! Ох, – слезы опять покатились по ее лицу. – Моя дочь – содержанка! Я не вынесу такого позора, – Хелена захлюпала носом.

Вероника начинала закипать. Хелена обожала страдать и жалеть бедную себя. Этим она и понравилась Теодору – утонченная красавица, беззащитная перед подлостью мира, нуждающаяся в постоянной опеке и сильном мужском плече. Инфантильность Хелены доводила Веронику до белого каления еще в те времена, когда они учились в крохотном частном пансионе для девушек. Почти все воспитанницы пансиона были внебрачными дочерьми лордов, не желавших, чтобы они пересекались в Хогвартсе с их законными чадами: каждый боялся, что кто-нибудь, пусть даже вскользь, бросит что-то вроде «Поглядите-ка, как эта Хелена Бейкер похожа на Гая Нотта». Хелена считала себя обездоленной еще и потому, что не училась в Хогвартсе, и Нотт не хотел признавать ее хотя бы формально даже после ее блестящего замужества. Вероника, напротив, считала большой удачей, что ее безродная и довольно недалекая мамаша умудрилась закадрить самого лорда Лестрейнджа, обеспечив ей тем самым отменные магические гены и место в пансионе, где девушкам дали блестящее воспитание, достойное леди. К тому же, ей нравилось думать, что Рудольфус и Рабастан, которыми не восхищался только ленивый, ее племянники.