Опекун для юной девы (СИ)

А глаза у него были голубые. Бирюзовые даже. Красивые. И ресницы — куда длиннее и пушистей ее. Нечестно, он же мужчина…

А потом она вскрикнула и побледнела, осознав, что зрачок в этих красивых бирюзовых глазах лишь тонкая вертикальная черточка.

— Это не плохо и не хорошо, Анют. Это просто по-другому, — он говорил медленно, спокойно и убежденно. Он должен был ей объяснить. И при этом не напугать, ей и без того непросто. — Мы просто другие, не такие, как люди. Внешне это проявляется мало: другой зрачок, другая энергетика, другое питание. Есть множество культурных отличий, но, как я уже говорил, приехав сюда, я обязан соблюдать местные нормы, которые специально изучал.

— А здесь… я запуталась.

— Здесь живут люди. Обычные, такие как ты. Это их город, их страна. Не-люди живут в другой стране, на востоке. Здесь представителей моего народа мало. Очень, — он чуть улыбнулся. — Хотя все, кого ты сегодня встречала, людьми не были.

— Но тогда я не понимаю. Если это — страна, где живут люди, почему же тогда нашу судьбу решали те, кто, как вы говорите, людьми не является?

— Потому что мы здесь главнее. Наши страны живут в очень тесном симбиозе, мы зависим друг от друга. Но технологически, да и физически, мой народ более развит. Граница — это наши технологии, людям недоступные, поэтому людей к охране границ не привлекают. Да и политику Страны Людей в целом во многом определяют именно правители моей страны. Правда, здесь принято говорить, что мы просто опекаем молодое государство, делимся опытом, помогаем определить вектор развития. Ну а раз мы опекаем целое государство, логично, что и новых жителей этого государства доверили опекать именно представителям моего народа… Стало чуть понятней?

— Да… наверно… надо привыкнуть, — от обилия новой информации кружилось голова. Не люди. Не человек. Он — не человек, вообще. Другая цивилизация, другое… все, недаром он переучивался. А у нее все мысли о нем — только на уровне любовных романов в мягкой обложке…

— Дай мне ручку, Анют.

— З-зачем?

— Ну, ты ведь и сама признала: надо привыкнуть. Вот, просто положи мне на ладонь, — он протянул ей руку раскрытой ладонью вверх. Она поколебалась, но опустила сверху свою.

Чтобы тут же нервно отдернуть.

— Нет, Ань. Ты закрываешься. Как только ты чувствуешь мою силу, ты пытаешься оттолкнуть. А ты попробуй принять. Не отталкивай, но пропусти сквозь себя… Закрой глазки. Теперь протяни мне свою ладошку. Не клади, держи на весу. Попробуй почувствовать мою руку. Где она? Я поднес ее ближе или убрал дальше?

— Ближе, — ей стало жарко, сердце забилось быстрее.

— А теперь?

— Теперь убрали, — она невольно выдохнула.

— Потянись за ней, Анют. Не рукой, попробуй ощутить ее, отчетливей.

Она ощутила. Его рука была справа. Потом приблизилась, медленно заскользила вдоль ее вытянутой руки — не касаясь, где-то рядом. Она ощущала тепло. Волну мурашек, бегущую по коже. Сердцебиение. Рука дошла до уровня плеча, медленно заскользила вниз. Все так же не касаясь. Все так же мучительно. Хотелось сбежать и не чувствовать. Или почувствовать, наконец, этот разряд тока и не мучиться уже, ожидая.

— Соприкоснись с моей ладонью.

Она послушалась. Он сжал пальцы, не давая ей отдернуть руку. Она не сопротивлялась. Лишь сморщилась чуть-чуть, вновь ощущая то, что лучше всяких слов убеждало — человеком он не был.

— Не зажимайся. Позволь моей энергии наполнить тебя… пройти насквозь… пропусти ее, станет легче, не отталкивай.

Она пыталась. Ощущение не было неприятным, скорее мучительным… мучительным жаром ожидания чего-то большего…

Он потянул ее за руку, побуждая встать. Осторожно положил ее руку себе на плечо… вторую… медленно прижал к себе всем телом. Она позволила. Так и не открывала глаз и глубоко и часто дышала, словно пытаясь успеть за безумно скачущим сердцем. Он тихонько поглаживал ее по спине, синхронизируя потоки, убирая шоковую реакцию организма. Чувствуя, как она расслабляется, «плывет» в его руках. Как выравнивается дыхание и успокаивается сердце. Ей было уже просто приятно, спокойно, уютно. Ему нравились эти чувства. Ради них он готов был гладить ее по спинке вечно, но зачем-то попросил:

— Открой глазки.

Она открыла. Большие, темные, чуть расфокусированные сейчас. Томные. Исчезли напряжение и ожидание подвоха, тревога, превращавшая ее нервы в оголенные провода. Она была такой открытой сейчас, такой его… Они даже дышали в такт. Она смотрела прямо в его глаза, терялась в них, тонула… Ему нравилось. Он погружался в ее эмоции целиком, пропитывая ими каждую часть своего сознания, с наслаждением перебирая тончайшие оттенки… Сам не заметил, как коснулся губами ее виска, зарываясь пальцами в мягкие после ванны волосы, чуть вьющиеся на концах, скользнул кончиком носа по ее уху и припал в поцелуе к бьющейся на шее жилке…

— Не надо! — она резко отпрянула, вырываясь из кольца его рук. Испуг, смущение… разочарование… в нем. Она, может, до конца и не осознала, но он почувствовал. Заставил себя не морщиться. Улыбнулся:

— Чуть-чуть увлекся. Прости.

— Мы так не договаривались! Взять за руку — это одно, а вот так!.. — у нее пылали щеки при мысли о том, как он прижимал ее к себе, заставляя соприкасаться с собой всем телом — животом, грудью, бедрами, как его руки скользили по ее спине, а его губы… А ей нравилось! Самое ужасное — ей нравилось, она позволяла ему с собой это делать…

— Не паникуй, ребенок, пожалуйста. Ничего страшного я не сделал и не собирался. Просто хотел, чтоб ты немного расслабилась. Хотя бы минуту ничего не боялась…

— А через минуту что? В постель меня потащите? Вы… Вы же обещали! А сами?

Она ругалась, перепуганная невиннейшим поцелуем, а он никак не мог отвлечься от мысли, что запах шампуня ей удивительно подходит. Он так гармонично сплетается с густым ароматом ее крови — такой чистой, натуральной, не разбавленной ни физраствором, ни донорскими вливаниями…

— Пойдем ужинать, ладно? — сосредоточиться на разговоре все равно не получалось. — Нам обоим стоит выйти на воздух, здесь… становится несколько душно.

Она полоснула по нему взглядом, но покорно вышла в раскрытую им дверь. В лифте ехали молча, так же молча вышли из дома и пошли по улице. Он ее не касался. Просто шел, несколько оглушенный тем, как сильно он ее теперь чувствует — запахи, эмоции, воздух, наполняющий ее кровь кислородом, и каждую капельку этой крови, влекомой вечным круговоротом, и каждое сокращение сердечной мышцы… Помянув Дракоса недобрым словом, попытался сосредоточится на том, что надо показать девочке город. Что-то сказать об этой улице, домах, магазинах… Что???

— Почему они все на меня так смотрят? — Аня не выдержала первой. Потому что люди вокруг вели себя странно. Расширяющиеся от удивления глаза, толчки в бок соседа с последующим кивком в их сторону. Но стоило ей взглянуть в ответ — и они отводили взгляды, старательно делая вид, что вовсе и не интересуются… А в спину смотрели все, она это чувствовала. Даже обернулась пару раз — все, до единого!

— Завидуют, — он легкомысленно улыбнулся. — Ты ведь со мной.

Не поверила. Обожгла обиженным взглядом.

— Правда, Ань. Честно-честно. Вспоминай, я же только что рассказывал. Мой народ считают покровителем и защитником этой страны. Представителей моего народа среди людей встретишь нечасто. Поэтому все и всегда будут смотреть: на меня — с восхищением, на тебя — с завистью. Потому что каждый прохожий мечтает поменяться с тобой местами. Ты теперь — принцесса в золотых туфельках, Анют. Привыкай.

Она несколько рассеянно кивнула, вновь огляделась. Взгляды, взгляды, взгляды… А волосы у мужчин короткие. Прически разные, и привычные, и не очень, но вполне «мужские», без хвостов и косичек.

— А длинные волосы только ваши мужчины носят? — сказать это его «не-люди» язык не повернулся.

— В основном. У людей есть подражатели, копирующие нашу моду, но это именно подражание кумирам. Такой хвост, как у меня, растить долго. Поэтому люди обычно отращивают сантиметров на пять, чтоб только можно было собрать резинкой, а снизу подвязывают длинный искусственный хвост — их тут в магазинах продают, любых цветов и размеров. Место соединения обычно прячут под длинной трубчатой заколкой. Удобно, в общем: походил недельку поклонником древней расы, потом хвостик отвязал — и вновь приличный мальчик.