Больше, чем что-либо на свете (СИ)

Возникали с Теманью и иные хлопоты. Однажды Севергу вызвали к главе города – по поводу девушки, которую она якобы силой держала у себя дома. В приёмной у градоначальницы навья увидела саму виновницу своей головной боли: Темань сидела в кресле раскрасневшаяся, сверкая очаровательными возмущёнными огоньками в синеве своих очей. На стол главы города легла расписка, и та, пробежав бумагу глазами, сказала:

– Прости за беспокойство, Северга, у меня больше нет вопросов. Не смею тебя долее задерживать. – И добавила с поклоном, обращаясь к девушке: – Госпожа Темань, всё законно. Весьма сожалею.

Из приёмной они возвращались вместе – пешком, под ручку, почти как образцовые супруги. Заплаканная Темань хотела ехать, но слуг-носильщиков с повозкой навья постоянно не держала, а в случае редкой необходимости пользовалась наёмными. Темань всхлипывала и нервно вытирала глаза, но Северга её не утешала.

В ту же ночь она решила, что дала Темани достаточно времени опомниться. Когда Северга распахнула дверь гостевой спальни, девушка съёжилась в комочек, натягивая на себя одеяло.

– Не бойся, красавица, – усмехнулась навья. – Испробовав удовольствие, которое я могу тебе подарить, ты забудешь все свои слёзки и станешь просить добавки. Я умею доставлять наслаждение, поверь мне.

– Не надо, пожалуйста, – пролепетала Темань. – Я не хочу.

Каблуки сапогов Северги гулко стучали по мраморному полу спальни, а потом вступили на мягкий, поглощающий звуки ковёр.

– Зато я хочу, моя милая. У тебя было время отдохнуть и успокоиться.

Она сорвала с себя рубашку, открыв своё сильное, покрытое тугими, лоснящимися мускулами туловище. Его украшал жестокий, но завораживающий рисунок шрамов. Раздетая лишь до пояса, Северга прямо в обуви заскочила на постель, а Темань, вжавшись в изголовье, оскалилась и зарычала.

– Предупреждаю... Если тронешь меня, то...

– То – что? – Северга медленно надвигалась, собираясь поймать этого ясноглазого волчонка в объятия.

– То я убью тебя!

Темань бросилась в гостиную и схватила со стены дорогую наградную саблю, ножны и рукоять которой сверкали золотом и россыпью драгоценных камней. Это было настоящее произведение искусства, пожалованное Северге Владычицей Дамрад за один из успешных военных походов. И камни, и оскаленные клыки Темани, и налитые яростью глаза сверкали – ледяные и прекрасные. Северга, безоружная, подошла к ней вплотную. Ладони она держала открытыми и повёрнутыми к девушке, дабы показать, что в них ничего нет.

– Убей меня, милая, – сказала она, подставляя холодно сверкающему клинку обнажённую грудь. – Я не боюсь смерти и не цепляюсь за жизнь. Но если мне предложат выбор, когда умереть – сейчас, от руки прекрасной женщины, или позже, от вражеского меча, я выберу первое. Убей меня, но только прошу: сделай это нежно.

Острие сабли упёрлось ей в кожу, продавив ямку. А Темань уже тряслась всем телом – губами, ресницами, руками и слезами. Они катились из её глаз, налившихся страдающей сапфировой синью, а рука дрожала всё сильнее: не пошли впрок уроки в городском саду. Северга двинулась вперёд, и из-под острия поползла алая струйка – пустяковый укол, но на Темань он произвёл ошеломительное впечатление. Сабля со звоном упала, и девушка с коротким рыданием прижала пальцы к губам. Изнеженная барышня никогда не видела настоящей крови и настоящих смертельных ран, но ей было простительно.

– Ну всё, всё. Пойдём.

Уже ничто не помешало Северге подхватить Темань на руки, отнести обратно в спальню и медленно, торжественно и нежно водворить в постель. Унимая дрожь девушки, навья покрывала её поцелуями и одновременно раздевала донага, а та уже не сопротивлялась – только зажмуривалась и роняла слёзы. Когда поцелуй коснулся её губ – пробный, осторожный – она замерла, но впустила Севергу. Руки Темани бездействовали, и навья шепнула:

– Обними меня. Не бойся шрамов: они уже отболели.

Ладошка девушки заскользила по плечу Северги; дрожь у Темани уже почти прошла, только остались мерцающие отголоски в зрачках.

– Смелее, родная. – Навья упивалась губами Темани, налитыми соком молодости, нежно покусывала их и посасывала, не обходя лаской ни один уголок.

Первое впечатление должно было остаться незабываемым по своей сладости; только такое будет способно утопить в себе всю последующую возможную боль. Северга делала всё для того, чтобы сладость перебивала всё остальное. От поцелуев девушка то замирала, то вздрагивала, то вдруг начинала задыхаться. Она словно охмелела, её глаза затянулись дурманной дымкой, а Северга добавляла ещё своих стальных чар, от которых Темань растекалась в её руках мягким воском – лепи всё, что хочешь.

Навья вошла в неё хмарью, по которой влила в девушку вспышку своего острого желания. Темань ахнула и замерла, а потом выгнулась с широко раскрытыми глазами, будто её пронзили мечом. Северга начала медленные толчки, вонзаясь всё глубже и ускоряясь, и по хмари к ней покатился от девушки сгусток наслаждения – осязаемый, горячий, бьющийся, невыносимо-лучистый. Навье-воину даже не нужно было раздеваться до конца, чтобы всё ощутить в полной мере: хмарь проникала в неё радужной пуповиной.

Это нужно было впитать, усвоить, переварить, и они на некоторое время застыли в покое. Ноги Северги в сапогах были широко разбросаны по постели, а Темань прильнула к ней, поджав свои. Медленно, словно во сне, ладонь девушки с подрагивавшими, растопыренными пальцами ползла по плечу Северги в сторону груди. Глаза Темани, то ли задумчивые, то ли ошарашенные, затерялись взглядом в пустоте.

Северга с удовольствием вздохнула, расправляя лёгкие, приподнялась на локте и склонилась над девушкой.

– Ну что, милая? Хочешь ещё?

Темань очнулась от своей неподвижности, и в её взгляде проступила смесь жалобного недоумения, сладостного потрясения и страха. Нет, она боялась не Северги, она боялась умереть от наслаждения, входившего в неё клинком.

– Мне на службе надо быть в шесть утра. – Северга блаженно прильнула к её губам, словно отпила глоточек чего-то вкусного и пьянящего. – Но с тобой я хоть всю ночь готова не спать.

– Все эти слова про расплату... Расписка, выкуп... Всё кажется бредом, – пробормотала Темань как бы в полусне. – Когда ты делала это со мной, я видела и чувствовала прежнюю тебя... Ту, которая была вначале. К чему ты сказала всё это жестокое, злое?.. Я не верю в это. Оно исчезает, когда ты так сладко целуешь меня. А когда ты внутри меня, я верю... Нет, я знаю, что ты любишь меня... Любишь!

– Родная моя, не путай телесное с душевным. – Быстро и сухо чмокнув её, Северга поднялась: пожалуй, поспать перед службой всё-таки стоило. – Я просто доставляю тебе и себе удовольствие, а всё остальное – твоё богатое воображение.

Нужно было искоренять эти девичьи бредни о любви, и на следующую ночь Северга потрясла и напугала Темань жестокостью. Девушка тряслась мелкой дрожью, вся искусанная, а на шёлковых простынях алели кровавые пятна. Входила Северга на сей раз уже не хмарью, а пальцами – безжалостно и грубо, и Темани пришлось туго.

– Всё ещё веришь в мою любовь? – рычала она девушке в ухо.

С полными слёз глазами Темань рявкнула и сама впилась зубами Северге в плечо. Навья заревела раненым зверем, но не ударила девушку, хотя желание шмякнуть её о стенку на миг защекотало ей нутро.

– Прости... прости меня, – тут же залепетала красавица.

– Не проси прощения за то, что считаешь правильным! – рыкнула Северга и впилась ей в шею кровавым засосом. Нет, зубами оцарапала лишь немного, но пятен багровых наставила – будь здоров.

Чтобы в шесть быть на службе, вставать приходилось в полпятого. Голова звенела тяжестью: не выспалась. Северга промыла глаза ледяной водой, забралась в купель, но долго нежиться не стала. Мерзкое чувство вины заползало в пищевод, горело там изжогой. Собрав на поднос завтрак, она добавила к нему изысканное пирожное в крошечной коробочке с шёлковой ленточкой, завязанной в виде сердечка: нежным, чувствительным девицам такие знаки внимания должны были нравиться. Навья проскользнула в спальню и тихонько оставила поднос на столике рядом с кроватью. Темань мило, беззаботно и сладко спала уже на чистом белье, и тени от её пушистых ресниц на щеках защекотали сердце Северги – мягкие, детски-невинные. Шарахнувшись от этого чувства, навья отправилась одеваться. Дом уже всё заботливо приготовил – и свежую, пахнущую чистотой рубашку, и мундир, и начищенные до блеска сапоги. Завязывая перед зеркалом шейный платок, Северга заметила краем глаза тень. К ней шла Темань в ночной сорочке, зябко кутаясь в шерстяной плед. На отопление навья, грешным делом, частенько скупилась, а уж зима была на пороге: лужи на улице подморозило.