Левое плечо (СИ)

Я тяжело вдыхаю, останавливаясь и прижимаясь к стене. Наверное, действительно не стоило идти искать Марлин, все равно не найду. Глупая идея. Глупый мир. Глупые люди. Только и делаем, что пользуемся друг другом, а потом умираем от одиночества и боли. Только и делаем, что врем друг другу, а потом обижаемся, ненавидим за то, что нас совсем не знают те, кто, как мы хотим, должны знать. В этой мире так много крайностей, есть только хорошо или плохо, но жизнь намного разнообразнее и многограннее. Нельзя ее впихнуть в эти два слова. Даже самый скрытый лицемерный человек когда-то был наидобрейшим и открытым, пока однажды кто-то конкретно не вытер об него ноги. Нельзя называть Слизерецев плохими, а Гриффинорцев исключительно хорошими. Нельзя говорить, что Хаффлпаффцы исключительно наивны и глупы, а Ровенкловцы занудливы и молчаливы. Ведь это не так, ведь так не бывает, а мы все хватаемся за эти стереотипы и с пеной у рта пытаемся кому-то что-то доказать. Я поправляю мантию и иду вперед, к гостиной, чтобы взять палочку и отнести ее декану. Скажу, наверное, что случайно сломала или произошел скачок магии…не знаю, что-нибудь придумаю. Говорить правду уже как-то необычно, да и не хочется, чтобы кто-либо вообще узнал об этой угрозе. Ведь иначе Пожиратели смерти будут повторять эти выходки вновь и вновь, зная, как заставляют меня они дрожать. На такой оптимистичной, как казалось мне, ноте я поспешила вперед, но вдруг услышала чьи-то негромкие всхлипы и шепот. Чуть приоткрыв дверь, я увидела удивительную картину, которая заставила меня вздрогнуть. На полу сидела Марлин, поджав под себя ноги, а рядом с ней Сириус. Его волосы непривычно растрепаны, а рука собственнически прижимает к себе худое тельце. Он что-то шепчет ей на ушко, касаясь своими губами ее лица, а в глазах у него синяя бездна, в которую хочется прыгнуть даже мне. Он поглаживает ее по спине, а потом, я слышу, как тихо смеется МакКиннон от его слов и тянется к нему за поцелуем. Их поцелуй можно вполне обосновано назвать жарким, а объятия слишком тесными, словно им хотелось раствориться друг в друге. Я тихо отхожу от этого места и почему-то думаю о том, что Джеймс никогда не будет со мной столь нежным, не будет таким трепетным и никогда не станет утешать. Наверное, каждая любовь разная, каждая влюбленность имеет свой смысл, свое место в жизни. В этом мире нет ничего одинакового, даже чувств. Я присаживаюсь на пол и чувствую, как слезы стекают каплей за каплей по моему лицу, смешиваясь с кровью, причиняя легкую боль, и падая на пол. Я закрываю глаза и понимаю, что мне никогда-никогда не стать счастливой, любимой и просто значимой для кого-то. Когда я поднимаю свой взгляд на то место, где сверкает татуировка, я принимаю решение. Решение – раз и навсегда избавиться от проклятых чувств и их клейма.

***

Он вернулся. Вернулся так быстро и неожиданно, что, когда я пришла на завтрак в Большой зал и стала накладывать себе кашу, при видя него, чуть не уронила ее на себя. Джеймс был еще в дорожной мантии, с которой стекали капли дождя, он, по-видимому, просто проигнорировал завхоза и самовольно, без разрешения пришел сюда. Поттер присел рядом с Мародерами и о чем-то раздраженно стал рассказывать, накладывая в свою тарелку всевозможные вкусности. Сириус, звонко рассмеявшись, вдруг пихнул его в бок и головой указал на меня. Наверное, мое лицо стало невероятно красным, из-за чего Блэк расхохотался пуще прежнего, а Сохатый, бросив на меня быстрый взгляд, вновь уткнулся в свою тарелку. В сердце что-то кольнуло, а аппетит моментально пропал. Понуро ковыряясь в каше, я тихо рассуждала по поводу того, насколько невыносимым стал Сириус и, почему Джеймс никак не реагирует на странные выходки своего друга. Сколько я себя помню, Блэк посылала мне неоднократные и странные намеки. Стоило мне появиться в коридоре, он часто кричал что-то вроде того, что нельзя быть такой хмурой и задумчивой, а однажды, в порыве каких-то своих загадочных намерений прислал заколдованный листок, где посередине класса стояла я, сияя, как начищенный галлеон, а внизу была приписка: «Будь проще, Эванс». Помниться тогда, я впервые позволила себе наорать на Блэка, придумывая на ходу измывательства, на что Мародер лишь лукаво мне подмигнул и побежал за своими друзьями. Но на самом деле, этот листок до сих пор лежит в моей так называемой коробочке воспоминаний, куда я складываю, как кажется моим соседкам, странное барахло. Отодвинув тарелку с овсянкой, я вновь посмотрела на то место, где сидят Мародеры и сразу убедилась, что делать мне этого не стоило. Возле Джеймса сидела Катрин Маркиз, слащаво улыбаясь и стреляя своими глазами цвета бури. Понятие «школьная форма», к сожалению, не входило в словарный запас Маркиз, поэтому ее явно не смущало, что красная просвечиваемая блузка выдавала не самые лучшие аспекты ее фигуры и уж больно сильно выделялась на фоне белых однотонных блузок. Завидев меня, Катрин сузила глаза и что-то пропела Поттеру, на что он резко перевел свой взгляд с Сириуса на меня. На его лице застыла маска злости и смертельной скуки, а глаза говорили о том, что он искренне жалеет, что пришел сюда. Мысленно хмыкнув и пожелав ему «интеллектуальной» беседы с Катрин, я быстро вскочила из-за скамейки и направилась прямиком в башню. Идти на занятия мне бессмысленно, палочка все равно еще не пришла, да и к тому же не хочется. Можно потом что-то соврать про плохое самочувствие. Главное, что это будет потом.

Заранее убедившись, что моих соседок по комнате в башне нет, я поспешила в свою спальню, чтобы поскорее скрыться от любопытных глаз и выкурить хотя бы одну сигарету. С тех пор, как Катрин Маркиз рассказала всей группе про то, что я лежала в психиатрической лечебнице издевки стали моим верным спутником. Полагаю, они конкретно отрывались, «унижая» меня и пользуясь тем, что Джеймса Поттера нет. Наивные идиоты, полагающие, что портят мне самооценку, скатывались в моих глазах ниже плинтуса, наверное, даже не подозревая об этом. Иногда, я жалею, что слишком закрыта для того, чтобы выливать на них весь мой сарказм и мысли, жалею, что не могу так же легко взять и обидеть человека, как это делают многочисленные стервы Хогвартса. Хотя, кто знает, может это и делает меня в их глазах какой-то загадочной или особенной? Тяжело вздохнув, я зашла в свою комнату и удивленно посмотрела на Марлин, которая неуверенно сидела на моей кровати и от волнения сжимала свои пальцы. Завидев меня, она поспешно поднялась и как-то странно улыбнулась. С того самого случая мы так и не поговорили, не сказали друг друга и слова, а наоборот, пытались делать вид, словно ничего не происходило. К истории Марлин все отнеслись благосклонно, только отпетые придурки шептались у нее за спиной, и то потом при загадочных обстоятельствах попадали в больничное крыло. Наверное, все так повели себя из-за того, что МакКиннон всегда была магглорожденной звездочкой Гриффиндора. Подруга Мародеров, староста, квиддичный игрок. Она была слишком популярной, чтобы в один миг стать козлом отпущения. Да и тесная связь с Сириусом Блэком была известна всем, чтобы понимать, что Мародер за девушки может и убить. Если бы не ее история, я, наверное, позавидовала ей. Бросив сумку и вновь поглядев на смутившуюся девушку, я заметила, что то притяжение, которое было между нами весь этот месяц – испарилось. Полагаю, что я просто утратила интерес к ее личности, когда наконец узнала ее историю. И да, звучит это как-то не эстетично, но уж простите. Предпочитаю говорить то, что думаю.

- Лили, спасибо тебе большое, - Марлин дернула рукой, а потом пожала плечами, пытаясь уговорить себя продолжить свою фразу. – Ты тогда вступилась за меня, можно сказать, даже отомстила. Это…это очень приятно.

МакКиннон сжимает свои руки в кулаки и смотрит на меня таким взглядом, будто мысленно умоляет ответить. И выглядит это настолько комичным, что на моих губах невольно проступает улыбка, а потом, я начинаю смеяться, смеяться так звонко и искренне, отчего Марлин вопросительно смотрит на меня и заливается краской. Бедная-бедная МакКиннон, она думает, что я поступила так из-за своего Гриффиндорского благородства, а не из-за каких-то своих эгоистичных целей. Не думаю, что стоит ей рассказать, что я сделала то, что сделала исключительно для того, чтобы Катрин Маркиз почувствовала себя никчемной дурочкой с той еще родословной. Не думаю, что ей стоит знать, что мне хотелось причинить боль Маркиз, хотелось унизить ее в глазах общественности, хотелось, чтобы и у нее, наконец, появился ярлык за спиной. А значит все правильно, что все так и должно быть. Я обрываю свой смех, и мое лицо вновь становится серьезным и непроницаемым, а она смотрит на меня своими голубыми глазами и неловко передергивает плечами.