Обреченность (ЛП)

Жар его тела оставляет меня, когда он на один единственный шаг отступает в сторону.

Я опускаю свои дрожащие руки и захватываю ткань по бокам.

— Остановись.

Моё тело дрожит, нервы предают меня, когда я дрожу от его команды.

— Повернись.

Я закрываю глаза и зажимаю своё платье в руках сильнее. Если бы я только могла отступить в свою голову, я была бы способна действовать на автопилоте. Я могла бы быть только наблюдателем этой ситуации, а не непосредственным участником происходящего, но мой разум недостаточно спокоен, чтобы отправить меня в небытие, которое так и останется недосягаемым.

— Повернись.

Его терпение иссякает. Я знаю, что должна сделать это, чтобы удержать некоторый контроль и не дать ему сделать это за меня.

Я выпрямляю колени и на неустойчивых ногах, медленно поворачиваюсь лицом к нему.

Я отказываюсь склонить голову в знак подчинения, так что я смотрю прямо в его ледяные голубые глаза.

Он не смотрит на мои обнаженные груди, его пристальный взгляд сталкивается с моим.

— Теперь раздевайся.

Мое горло отчаянно сжимается, когда я сглатываю. Мускулы отказываются подчиняться, тело деревенеет от страха, но также под всеми этими чувствами скрыта нужда.

Я хочу повиноваться этому мужчине. Мне необходимо потакать ему, и не только потому, что я боюсь его гнева, но и потому, что он, так или иначе, привязал меня к себе.

Каким-то больным и извращенным способом я жажду его одобрения. Ещё больше я жажду его прикосновений, будь они мягкими или суровыми.

«Пожалуйста, прикоснись ко мне».

Дрожь в моих руках прекращается, мой пристальный взгляд не дрогнул, когда я собираю ткань на бедрах и спускаю её вниз, пока она не становиться лужицей у моих ног.

Однако его глаза остаются зафиксированы на моих.

— Всё.

Он имеет в виду крошечную полоску белого шелка, что представляет собой мои трусики. Платье было настолько обтягивающим, что я, возможно, также должна была быть обнажена внизу, но я настаивала на наличии некоторой брони. Барьера от всего зла, с которым, я знала, мне придётся столкнуться.

Я просовываю свои большие пальцы под эластичную резинку и медленно стягиваю нижнее белье с бёдер, выпуская ткань, когда она достигает моих щиколоток, чтобы изящно упасть вокруг моих ступней.

Я обнажена, нет не только одежды, но и волос.

Приказы моего отца до сегодняшнего бракосочетания были очень точными. Он приказал своей личной помощнице или надзирательнице, как я любила её называть, удостовериться в том, что каждая моя интимная часть была без волос.

Он обещал Коулу девственницу, я предполагаю, что он думал, готовя меня: что, если я явлюсь настолько молодой и чистой, насколько это возможно, это порадует моего нового мужа и тем самым обеспечит в дальнейшем его преданность.

— Встань на колени.

Три слова, которые наполняют меня ужасом, но также и надеждой, что теперь он захочет прикоснуться ко мне.

Это испорченная надежда подобна пузырькам в моей крови и бассейну между моими ногами, от малейшего прикосновения к которому я взорвусь.

Надежда — двинутая херня. Вызывающая ещё более мерзкое признание того, что монстр передо мной возбуждает меня.

Ко мне никогда не прикасался мужчина таким образом, несмотря на угрозы многих, кто хотел вкусить единственного ребенка Алека Крэйвена. Я каким-то образом избежала этого ужаса.

Я также никогда не прикасалась к себе сама, опасаясь, что мой отец как-нибудь узнает об этом. Эта боль незнакома для меня, и я не уверена, как приглушить её. Я смущена потребностью, назревающей внутри меня. Это ощущается так, как будто всё моё тело натянуто, моя кожа слишком напряжена, мои нервы гудят, мои желания бушуют только с одной целью.

Он.

Я хочу, чтобы он использовал меня, так как сочтет нужным, даже если это причинит мне вред, даже если это будет так больно, что я никогда не буду жаждать его прикосновений снова.

Я делаю так, как он приказал, и опускаюсь на колени, ни на мгновение не опустив взгляд.

Его массивное тело кажется ещё больше с этого ракурса, и я хочу позволить своим глазам насладиться им всем, но не смею. Я вынуждена ждать момента, когда он ударит, поскольку я знаю, что этот момент настаёт. Я могу ощущать это потрескивание в воздухе, наблюдаю, как водоворот красного и темно-фиолетового ласкает его тело.

Возбуждение. Похоть.

Он просто сдерживает свою потребность, и я должна быть напугана, когда это наконец-то вырывается на свободу. Я видела, на что он способен, но в этот момент меня просто это не заботит.

Лучше войти в вспышку красного, чем исчезнуть в сером.

Я видела слишком много красивых девушек, которые зачахли. Я бы не смогла так жить и, полагаю, что именно эти мысли заставили меня произнести следующие слова.

— Я сделала так, как Вы просили. Мы собираемся смотреть друг на друга всю ночь, или Вы собираетесь взять то, что принадлежит Вам?

Он даже не моргнул, но его рука слегка дернулась, соединяясь со вспышкой красного, полыхнувшей от него, что выдала его напускную холодность.

Холодные голубые глаза уставились вниз на меня, требуя, чтобы всё моё тело дрожало, и я выдержала этот взгляд исключительно благодаря силе воли, которая пока ещё у меня осталась. Я сталкиваюсь своим пристальным взглядом с его, бросая ему вызов и нажимая на его смертоносные кнопки.

Его руки движутся со скоростью света, и я ожидаю удар, быстро закрывая глаза от понимания, что должно произойти.

Момент спустя его кулак так и не вступает в контакт с моим телом. Воздух вокруг нас напряжен, и электричество, вспыхивающее в атмосфере, практически болезненно.

Я открываю глаза и моргаю, мой пристальный взгляд падает на его руку и телефон, который он протягивает мне.

— Позвони ему.

Я смотрю на телефон, затем на Коула, не понимая его требование.

Он бросает телефон на мои обнаженные колени, и тот слегка подпрыгивает от вершины моей лобковой кости прежде, чем останавливается у моего обнаженного холмика.

— Не вынуждай меня поднимать на тебя руку, Фей. Звони ему сейчас.

Я поднимаю телефон, благодарная тому, что рука не дрожит, и смотрю назад на Коула. Я всматриваюсь в его лицо, которое остается пустым, и шепчу слова, спрашивая:

— Позвонить кому?

Это вызывает реакцию.

Его рука дергается и хватает меня за челюсть, его хватка зверская, и мои инстинкты кричат на меня, веля съежиться, но я борюсь с ними, возвращая свои слезящиеся глаза на него.

— Не играй со мной в бл*дские игры, Фей. Ты знаешь кому. Бери телефон и набери номер ублюдка, скажи ему прийти и присоединиться к вечеринке. Поскольку это собирается стать одним долгим адским празднованием.

— Я… я… не…

Он трясет мою голову и сжимает ещё сильнее.

— Звони ему. Тому единственному, кто, как ты думаешь, может спасти тебя от меня.

Ясность нахлынула на меня. Он слышал меня. Он слышал то, что я бормотала себе в темноте.

Если я позвоню ему — он покойник.

Если я позвоню ему, единственная шахматная фигура, что у меня осталась на доске, будет поражена конем (Прим. имеется в виду шахматная фигура).

Я должны дать ему что-нибудь. Я уже могу сказать, что Коул не сдастся, пока я не сделаю этого, и его аура обещает насилие. Насилие, которое будет продолжаться дни, часы, возможно месяцы. Неизбежная боль. Невообразимые ужасы.

Так что я звоню.

Набираю номер, который я знаю по памяти, но вместо того, чтобы отдавать свою пешку, я звоню моему королю.

— Отец…

10

Глупая девочка.

Красивая, слабая, глупая девочка.

Я вижу ложь в её глазах, когда она произносит имя своего отца.

Она знает, что он никогда не спасет её.

Я вырываю телефон от её уха и кидаю его в стену спальни, от чего он рассыпается.

Она спотыкается и падает на свою задницу, её голые ноги расставлены в стороны, пока она отчаянно пробует отодвинуться от того, что, она понимает, вот-вот произойдет.