Между Дьяволом и глубоким синим морем (ЛП)

Люк был более социально подготовленным, чем я. Брат вырос привлекательным и менее чувствительным. Но это нормально. Всё равно единственным человеком, с которым мне было легко говорить, была Фредди.

И Ривер, внезапно осенило меня. Я расстелила одеяло подальше от своих одноклассников. Мельком увидела Джанни среди них. Он был высоким и смуглым, с озорным блеском в своих глубоких итальянских глазах, которые мне так нравились. Иногда он работал в кафе с родителями, когда была не его смена в пиццерии, и любил общаться со мной о справедливой торговле бобами, о флэт уайтс¹ и идеальной пенке в каппучино. Парень часто выходил из себя из-за просьб добавить бутылочные сиропы, например, шоколадный, и это выглядело довольно очаровательно.

Джанни поймал мой взгляд, помахал и улыбнулся. Я ответила тем же.

Справа от нас находились смеющиеся маленькие дети — они играли с кучей красных йо-йо и искренне наслаждались вечером, как бывает только в детстве. Я гадала, что они делали на «Касабланке». Должно быть, родители выгнали их из дома после ужина, а они просто пошли за толпой в центр города. Мне было интересно, останутся ли дети на фильм и будут ли болтать во время него. Но чуть позже я решила, что мне плевать.

Мы с Ривером впились в оливки с сыром и багетом, и наблюдали за детьми, пока ели. Было шесть мальчишек, все с йо-йо, и одна девочка с хула-хупом. Одного из них я узнала. Ему было около одиннадцати, с яркими каштановыми волосами и бледной кожей с веснушками. Я часто видела его в городе и была шокирована, каким серьёзным он был, как для ребёнка. Иногда с ним была группа парнишек, иногда нет. По большей части он был один. Мальчик начал периодически заходить в кафе и, как и я, был слишком юным, чтобы пить кофе.

Через пару минут из темноты за городской площадью вышел паренёк постарше и начал приставать к моим мальчишкам с йо-йо. У него были косматые тёмные волосы и злобный взгляд, как у дикой, голодной собаки. Выглядел он лет на четырнадцать. Он долгое время издевался над малышней, но когда те проигнорировали его, парень начал пихать их и забирать игрушки, держа те вне досягаемости.

Ривер запихнул последнюю сочную каламату в рот и встал на ноги. Затем подошёл к косматому пареньку и схватил его за тощее запястье. Хулиган уронил йо-йо. Ривер что-то ему сказал, и мальчик без лишних слов скрылся в ночи.

Ривер решил задержаться и показать детям, как правильно играть их игрушками. У него получалось хорошо, легко и естественно, будто до этого показывал миллионам мальчиков, как забавляться с йо-йо, и мог делать это с закрытыми глазами. Ребята так внимали его словам, что даже подались вперёд, чтобы лучше слышать.

Я осталась сидеть на месте, наблюдая за парнем и лениво гадая, что же он говорил детям, когда ко мне подошла девочка и вручила хула-хуп. У неё были карие глаза и чёрные кудрявые волосы, она любила смеяться. Девочка протянула мне хула-хуп с ухмылкой на губах, и я приняла его, улыбаясь в ответ. Ступила внутрь и крутанула его на бёдрах, слегка двигая торсом, пока моё тело не привыкло к кругу, и эта штука не начала крутиться сама по себе.

Девочка наблюдала за мной. Все остальные пялились в экран, поскольку пошли начальные титры. Мои бёдра продолжали двигаться, жёлтая юбка качалась из стороны в сторону. Ривер обернулся, держа йо-йо в руке. Мальчишки всё ещё смотрели на него, будто он был величайшим человеком, которого они видели — все, кроме моего каштановолосого малыша с серьёзным видом.

Я отдала девочке её хула-хуп и поблагодарила, что дала мне им попользоваться. Она рассмеялась и побежала обратно к ребятам.

Ривер вернулся и сел рядом, начав возиться с чем-то в своих руках. Тут я заметила Люка, обжимающегося с Мэдди сбоку под дубом. В одной руке у него была фляга, а другой он хватал девушку за зад.

«Ох, Люк. Ты — сплошное разочарование», — подумала я. А затем поняла, что было глупо так говорить, даже мысленно.

— Держи, — прошептал Ривер, поскольку начался фильм. Он взял мою ладонь, повернул её ладошкой вверх и что-то вложил в неё. — Это закладка для твоего Готорна.

Я опустила взгляд.

— Вовсе нет, — зашептала я. — Это двадцатидолларовая купюра, сложенная в форме слона.

Ривер улыбнулся.

— Мне нравится оригами.

Я кивнула.

— Мне тоже. Но большинство людей складывает бумагу, а не двадцатки.

Парень пожал плечами.

— У меня не было бумаги. Вайолет, если у тебя когда-нибудь закончатся продукты или ещё что, а меня не будет рядом, ты сможешь просто развернуть её и использовать. Ладно?

— Ладно, — прошептала я, поскольку не особо гордилась этим поступком. Положила закладку в свой карман.

Ривер кивнул, подобрал колени, обнял их рукой и отклонился назад, приготовившись смотреть кино. Чёрт возьми, он был таким гибким и грациозным! Меня продолжали преследовать мысли о парнях на уроке физкультуры, со слишком большими коленями для бледных ног, выступающих из-под шорт. Мышцы на их бёдрах уже были такими напряжёнными в их четырнадцать, что, казалось, кто-то разобрал их на части, а затем криво собрал обратно.

Ривер отличался от тех парней. Он заставлял мои внутренности приятно скользить и сжиматься. Ривер был… кем-то совершенно новым.

Глава ⁸

В какой-то момент посреди фильма дети сбежали. Предположительно домой, в тёплую кровать. Меня настолько захватили грустные глаза Богарта и дерзкий маленький носик Бергмана, как и свежий ночной воздух и никогда не устаревающая новизна просмотров фильмов под открытым небом, что я находилась под лёгкой эйфорией, когда Ривер встал на фразе: «Вот смотрю на тебя, малыш».

Он опустил голову, чтобы его губы находились на уровне моего уха.

— Пойду разомну ноги. Скоро вернусь.

«Какому семнадцатилетнему парню нужно разминать ноги во время двухчасового фильма?» — подумала я, наблюдая за его уходом.

Скоро он не вернулся. Его не было почти полчаса. Тик-так. Тик-так. Минуты текли, как вода. А затем он снова оказался рядом на последнем: «Вот смотрю на тебя, малыш». Парень не сказал, где был, или почему уходил, но взял меня за руку. И держал всю последнюю сцену фильма, чему я была несказанно рада.

Когда кино закончилось, Люка и Мэдди уже не было поблизости. Люди скрывались в темноте, повторяя классические цитаты из «Касабланки». Мы с Ривером были последними, кто ушёл.

— Так где ваше городское кладбище? — спросил он.

— Зачем тебе? — я собрала остатки ужина в корзинку для пикника и закинула её себе на плечо.

— Хочу посмотреть. Люблю кладбища.

— Я тоже. Но находиться там после заката противозаконно.

Ривер ничего не ответил, просто забрал у меня корзинку.

— Ладно, — купилась я. Меня не особо волновало нарушение законов, потому убеждению я поддалась с легкостью. — Оно всё равно нам по пути.

У Эхо было шикарное кладбище. Большое и старое, с высокими, древними деревьями и парочкой мавзолеев, один из которых принадлежал некогда прославленной семье Уайтов. Я никогда там не была, хотя стоило бы, учитывая, что Фредди была в нём похоронена. Кладбище располагалось на холме с видом на море, конкурирующим с видом из Ситизен Кейна. В таком месте не постеснялся бы гнить сам Эдгар Аллан По… зелёная листва, с которой скатывалась вода, и мерцающие звёзды, окружённые полной тишиной.

Кладбище ограждалось кованым железным забором, который, как я думала, будет закрыт. Но нет. Ворота были широко распахнуты. Мы зашли внутрь, и Ривер положил корзинку возле первого попавшегося надгробия. Затем потянулся за моей рукой. Пальцы парня переплелись с моими, и я почувствовала лёгкое покалывание.

— Ты мне нравишься, Вайолет, — сказал он низким голосом.

— Ты меня даже не знаешь.

Ривер посмотрел на меня со своей хитрой, кривоватой ухмылкой, к которой я быстро начала привыкать.

— Знаю. Я могу узнать о человеке всё, что мне нужно, за две минуты. А у нас с тобой был для этого не один час, — он выдержал паузу. — Ты осторожная. Умная. Восприимчивая. Честнее многих. Ты ненавидишь безрассудство, но сама импульсивна, когда это к месту. Ненавидишь своего брата, и в то же время любишь его больше всех на свете. Хочешь возвращения своих родителей, но научилась жить без них. Тебе нравится покой, но если на тебя достаточно надавить, ты готова к животрепещущей жестокости. — Ривер снова сделал паузу, его рука сжала мою. Так сильно, что было почти больно. — Но что мне действительно нравится, — что делает тебя другой, — это то, что тебе от меня ничего не нужно. Совсем.