Теряя себя (СИ)

По молчаливому приказу Господина, моя тарелка наполняется едой, и дворецкий, выполнив свою работу, будто сливается со стеной, прячась в тени и пристально следя за каждым жестом своего Хозяина.

Проходят минуты, прежде чем я, наконец, поднимаю голову и нахожу в себе смелость отодвинуть тарелку подальше.

— Спасибо, я не голодна, — наверное, сейчас я подписываю себе приговор, потому что Господин слишком резко откидывается на спинку стула, и, оперевшись о подлокотник локтем, начинает поглаживать свой подбородок пальцем. И все это время он не спускает с меня обжигающего взгляда, не произносит ни звука, не позволяет мне расслабиться, окутывая исходящим от него напряжением.

Адель, сидящая сбоку стола, тоже молчит; знаю, что наблюдает за нами, но предпочитает не вмешиваться, поступая очень даже мудро — не каждый решится рассеять ту неуютную натянутость, что возникла между нами.

— Не голодна сегодня, вчера и позавчера. Чего ты добиваешься, Джил?

— Экономлю ваши деньги, Господин. Зачем вкладывать их в то, чего завтра может не быть.

— Ах, вот оно что. Значит, бедная девочка переживает не из-за смерти случайной подружки, а из-за того, что с ней может случиться то же самое. А я уже было подумал, что дело в излишней чувствительности и сострадании, коим ты обладаешь в избытке, — он театрально всплескивает руками и демонически улыбается, все продолжая смотреть только на меня — словно в этой комнате только мы и никого больше, словно за одним столом с нами и не сидит его лощеная любовница. — Я могу помочь тебе, Джиллиан. Раз уж ты хочешь умереть от голодной смерти, то позволь мне проявить свое великодушие и предложить тебе менее болезненную альтернативу. Скажем так, я могу облегчить твои страдания, — на этом слове он прижимает ладонь к груди, словно делает это от чистого сердца, и коротко кивает, после чего отлипший от стены дворецкий берет со столика поднос с единственно стоящим на нем бокалом и ставит его передо мной.

А в это время я задыхаюсь от бешеного стука сердца и от догадок, которые заставляют меня подозрительно посмотреть на содержимое бокала, а затем на Господина, совершенно невозмутимого, холодного и уверенного в своем решении.

— Пей.

— Что это?

— Не все ли тебе равно? Пей, — в его голосе начинает звучать металл, а меня бросает в жар, от которого шумит в ушах, и в глазах появляются черные точки. С ужасом всматриваюсь в рубиновую жидкость, от которой исходит терпкий аромат вина, и не могу пошевелиться от понимания того, насколько я сейчас близка от смерти, которой, оказывается, отчаянно боюсь. Боюсь так сильно, что постепенно оттаиваю, скидывая с себя когти терзавших меня все эти дни уныния и апатии. — Ну же, только представь свои мучения от голодной смерти, а здесь… всего один глоток, и яд начнет действовать. Считай это моим прощальным подарком, Джиллиан. П-е-е-й.

Он тянет, а я бросаю затравленный взгляд на Адель, будто ища у нее поддержки и защиты, которые она может подарить мне своим вмешательством, но она остается все такой же нейтральной, только по напряженным пальцам, сжимающим бокал, я понимаю, что она вовсе не бесчувственный наблюдатель.

— Ну же, — при этих словах Хозяин с силой ударяет ладонью по столу, отчего я истерично вздрагиваю и мотаю головой, пряча руки между сжатых бедер и так отчаянно пытаясь на заплакать.

Я хочу жить, жить, жить. Пожалуйста.

— Пожалуйста, — я шепчу это так тихо, так унизительно, дрожа от страха и беспомощности перед ним, что ему приходится склониться чуть вперед, чтобы расслышать.

— Что ты сказала?

— Я не хочу умирать, прошу вас, не заставляйте меня пить это.

При этих словах, огонь, мелькавший в его глазах, угасает, и Рэми расслабляется, вновь откидываясь на спинку стула и принимая привычно бесстрастный вид.

— Что ж, тогда приступим к ужину, иначе все остынет.

— Magnifique manipulateur*, — как бы между прочим произносит Адель и, сдержанно улыбаясь, поводит пальцем по воздуху, подстраиваясь под успокаивающие звуки музыки, которую, оказывается, я перестала замечать.

С облегчением провожаю взглядом дворецкого, уносящего поднос со смертоносным вином, и, до сих пор зажато, пододвигаю к себе тарелку, едва не роняя из дрожащей руки вилку. Мне все еще не хочется есть, но я заставляю себя подцепить маленький кусочек мяса и отправить его в рот, чтобы затем медленно переживать и через силу проглотить. Спокойная музыка, доносящаяся из динамиков, меняется на более чувственную, а я сосредотачиваюсь на еде, чтобы не сталкиваться с глазами Господина, наблюдающего за каждым моим движением.

— У тебя есть вопросы, я знаю. Ты можешь задать их.

Нервно сглатываю, не зная как озвучить свои догадки и стесняясь Адель, при словах Рэми обратившей на меня внимание, и под ее испытующим взглядом чувствую себя лишней, будто подглядывающей, ненужной третьей, не по своей воле испортившей ей ужин.

— Вацлав, он… — бог мой, это так трудно сказать, словно как только я произнесу это вслух, страшные сказки оживут. — Знаете, в изоляции рассказывают легенды.

— Легенды никогда не возникают на пустом месте, так что да, Вацлав часть их, как и я, как и Адель, как и многие живущие в Венсене, — Рэми несколько невежливо перебивает меня, будто желая покончить с этим побыстрее, а я растерянно смотрю на Адель, которая принимает скучающий вид, рассматривая свои наманикюренные ногти.

— А в Изоляции есть такие, как вы?

— Называй вещи своими именами, и нет, в колонии нет вампиров. Она создана для людей.

— Почему вы называете ее колонией?

При этом вопросе Адель издает смешок, а я краснею от неловкости, чувствуя себя совершенной глупышкой.

— Потому что это и есть колония. Мы заинтересованы в существовании человечества как вида, поэтому такие города построены по всему миру. Они окружены стенами — так легче контролировать вас. Мы создаем вам условия для относительно комфортной жизни, а взамен вы предоставляете нам кровь.

— То есть вы выращиваете нас как скот? — мне становится так противно и тошно, что я не могу сдержать обиды и со злостью смотрю на Рэми, который иронично пожимает плечами.

— Можно сказать и так. Что в этом удивительного, Джиллиан? Вы тоже выращиваете скот для того, чтобы прокормиться.

— Мы не животные.

— Наверное, животные, которых вы убиваете, думают точно также.

— Значит, вы считаете нас животными?

— Донорами, если быть точнее.

Адель закатывает глаза, откровенно скучая, а потом встает и, взяв бокал с вином, отходит в сторону, начиная пританцовывать в такт музыке. Против своей воли наблюдаю за ней: за ее плавными движениями, аристократической осанкой, за тонкой рукой и длинными пальцами, очерчивающими воздух. В тайне я даже завидую ее грациозности и статности; ее красоте, что не может не привлекать к себе внимания; но ненавижу за положение, которое ставит ее на одну ступень выше в пищевой цепочке.

Наконец, отвлекаюсь от созерцания ее красоты и перевожу взгляд на Хозяина, который не переставал смотреть на меня. Он сидит в пяти ярдах от меня и в свете свечей его глаза кажутся слишком черными, слишком таинственными, я бы даже сказала гипнотизирующими, потому что, как только я тону в них, то перестаю замечать не только Адель, но и все вокруг.

— Если вы заинтересованы в существовании нашего рода, то почему так легко убиваете нас? — имея в виду Катрину, спрашиваю я.

— Ваша численность позволяет нам иногда, скажем так, развлечься, — он вновь пожимает плечами, а мне хочется стереть с его лица это безразличие, и неважно как: брошенной в него тарелкой или своим молчаливым уходом, ведь мое своеволие наверняка разозлит его. — Я хочу, чтобы ты относилась к этому проще, Джиллиан, мы хищники, это наша природа, тем более, прожив на земле сотни лет, начинаешь по-иному смотреть на смерть.

— Сколько же вам лет?

— О-о-о, малышка, он очень и очень старый, — Адель возникает за моими плечами внезапно, разрывая нашу зрительную связь и склоняясь к моему уху: — Даже не представляешь, насколько старый, правда, Дамиан? — Она так близко, что я чувствую аромат ее духов, смешавшихся с запахом вина, только что выпитого ею. Ее тонкие руки оплетают меня за плечи, и она прижимается своей холодной щекой к моей, горячей от смущения. Затеянный нами разговор отходит на задний план, и остается только ее щекочущее дыхание, только ее нежные руки, только ее тягуче медленная речь с мурлыкающими интонациями: — Мне скучно, Дамиан, поедем и развлечемся. Думаю, la petite** составит нам компанию. Пора показать ей все прелести нашей жизни.