Одержимость (ЛП)

– Не могу… дышать…

Великолепно. Похоже, на предстоящей неделе ее опять ждут целых три встречи с терапевтом. Может, даже четыре.

Заставляя себя сфокусироваться, она попыталась дышать глубоко, животом. Систематически напрягать мышцы бедер. Сказала себе, что испытывала этот всплеск адреналина миллионы раз и всегда выходила живой. Подумала о новой коллекции ЛВ [42] и том, что купит в Нью-Йорке, в флагманском бутике на Пятой…

В итоге, к реальности ее вернула сережка, которую она бы не надела даже под страхом смертной казни от хрустального кинжала.

Ракушка? Серьезно? В стиле гребаного Кейп Кода [43].

Женщина, носившая сережку, наверное, получила безвкусицу от бойфренда после выходных на пляже, долгих прогулок за ручки и секса в миссионерской позе в гостинице типа «завтрак и постель».

Скука.

Достав жалкую безделушку на четырнадцать карат, Девина миновала ряд из пяти флаконов «Коко» Шанель, и придвинула к себе низкое блюдце из блестящего серебряного сплава. Сережка подпрыгнула, когда ее бросили на тарелку, и короткое мгновение Девина хотела размолоть ее в пыль… просто потому, что могла. Вместо этого, она заговорила на своем родном языке, ее голос искажался, долгие «С» напоминали шипение змеи. Когда пришло время, она закрыла глаза и вытянула ладонь, заклинание набирало силу, жар нарастал.

Изображения начали подниматься от предмета, фильм о хозяйке сережки перетекал по руке, поступая в нее, слова и образы записывались в ее центральный процессор для дальнейшего использования. О да, предметы из металла были весьма полезны в быту, энергия их владельцев навечно оставалась между молекулами, ожидая, когда ее поглотит что-то иное.

Прежде чем закончить ритуал, она поддалась соблазну и добавила кое-что к миксу, пустячный толчок в нужном ей направлении. Даже не сравнится с тем, что она делала в предыдущих раундах.

Просто искусственное влечение.

Всего-то.

Открыв глаза, она уставилась на раскаленный до бела водоворот, словно торнадо поднявшийся над серебряным блюдцем… и потом он рассеялся, взаимодействие между объектами, обмен энергией завершился.

Ничего серьезного. А если Создатель захочет придраться к таким мелочам? Тогда ему тоже нужно к терапевту.

Девина откинулась назад, ощущая присутствие объектов, сущности душ смешивались, сохраняя при этом индивидуальные характеристики.

Как и вещи в ее стене.

Нахрен Джима Херона.

И нахрен саму игру, кстати говоря. Она нужна Создателю. Она уравновешивала Его мир… без нее? Рай потеряет свою значимость; в нем не будет нужды, если на земле воцарится утопия.

Зло необходимо.

К несчастью… как бы правдиво это ни звучало, война определит будущее.

Она по стольким причинам была подавлена: четыре раунда, а у нее всего одна победа.

Схватив свой айФон, она зашла в список контактов, набрала номер, и пока шли гудки, Девина умышленно смотрела на свои вещи, напоминая себе, сколько всего у нее было… и сколько ей терять.

– Вы позвонили Веронике Сиблинг-Краут, лицензированному психотерапевту. Пожалуйста, оставьте свое имя и сообщение, а также дважды продиктуйте контактный номер, по которому я смогу с вами связаться. Хорошего дня.

Бип.

– Вероника, привет, это Девина. Можно провести сеанс в самое ближайшее время? Я собираюсь… – Ее голос сорвался. – Я собираюсь принять сложное решение, и мне нужна помощь. Мой номер…

Продиктовав цифры дважды, хотя женщина, без сомнений, поставила ее номер на быстрый дозвон, Девина повесила трубку, закрыла глаза и собралась с духом.

Это будет самым сложным из того, что она делала.

Не считая гребаного Джима Херона, разумеется.

Потому что в войне и при ее роли в ней, было чертовски сложно признавать… что она капитально влюбилась в него.

Еще одна причина, почему было так больно.

***

Дьюк вышел через парадный вход «Железной Маски» в девять пятьдесят одну, сел в грузовик и выехал на Северное шоссе. Спустя два съезда он срулил у квартирных массивов, удобно расположившихся справа от шоссе. С названиями вроде «Лэнтэн Виладж» (старая Колониальная [44] тема) и «Альпийские Дачи» (копия Гштаад [45] от руки некого олбанского [46] архитектора), эти поселения были хорошо оснащенными, но плотно утрамбованными конюшнями для молодых специалистов, которые только начали свои жизни работающих бездетных семей.

Ему ли не знать. Когда-то он жил здесь.

Повернув за указателем «Ферма ХантерБред», он на автопилоте вел грузовик по различным, названным в честь пород лошадей улицам с одинаковыми зданиями темно-зеленого и золотого цветов, с открытыми центральными лестничными площадками.

Одиннадцать-ноль-один по улице Аппалуза [47].

На каждую двух-трех комнатную квартиру приходилось по два места, и он припарковался рядом с пятилетним Фордом Таурис [48]. Он не потрудился закрыть машину, когда вышел из нее и пошел по дорожке. Вверх по лестнице, по две ступеньки за раз. По коридору, до противоположного конца. Последняя дверь слева.

Он постучал один раз, громко.

Женщина, открывшая дверь, все еще была в хирургической форме, ее темные волосы падали на плечи, взгляд, измотанный от, должно быть, очень длинного дня. Она откинула челку назад, и он уловил запах антибактериального мыла на основе хлорксиленола.

– Привет, – сказала она, отступая назад. – Хочешь войти?

Он пожал плечами, но вошел. Честно говоря, он вообще не хотел приходить сюда.

– Ты ел вечером? – спросила она.

Нет.

– Да.

– Я только села за «Лин Квизин» [49].

Когда она пересекла скудно обставленную гостиную, Дьюк достал из кармана конверт с пятью тысячами долларов наличкой. Некуда положить чертовы деньги… ни столика у двери, ни боковой стойки у потертого кожаного дивана, нет даже пуфика, на который можно было бы сложить гудящие после ухода за пациентами отделения интенсивной терапии ноги.

Будь все проклято, подумал он, последовав за ней в устеленную линолеумом зону для кухни, с круглым столом и четырьмя стульями.

Она вышла из-за кухонного гарнитура с черным пластиковым подносом, с чем-то горячим и стаканом бледного белого вина.

Она села и положила вилку из нержавеющей стали и бумажную салфетку слева от своего «блюда».

Но не приступила к еде. И не могла посмотреть на него… ничего нового.

– Держи, – сказал он, наклонившись и положив деньги на обитый стол.

Она уставилась на конверт, казалось, что она сейчас расплачется. Тоже ничего нового… также его не касалось.

– Я поеду…

– Он попал в беду, – пробормотала она, взяв вилку и воткнув в блюдо с кремом, которое только достала из холодильника и разогрела. – Все серьезно.

– В школе? – отстраненно спросил Дьюк.

Она кивнула.

– Его застукали за кражей ноутбука из компьютерного класса.

– Отстранили от занятий?

– На три дня… отправляют к психологу. Он с мамой, пока я не заберу его после работы… сейчас собираюсь туда. – Она покачала головой. – Я не знаю, как поговорить с ним. Он не слушает меня… словно вообще не слышит.

Дьюк запихал руки в карманы джинсов и прислонился к стене. Если она рассчитывает, что он заверит, что все будет нормально, то не дождется. Он такими глупостями не занимался.

Она положила вилку.

– Слушай. Мне не хочется просить тебя делать это…

Дьюк закрыл глаза и покачал головой. – Так не проси.

– … но ты можешь поговорить с ним? Чем старше он становится… тем сложнее с ним справиться.