Испытание ядом

Мария Снайдер

Испытание ядом

Глава 1

Ничто не отвлекало меня от воспоминаний, ибо я была заключена во тьму, которая обступала меня, как стенки гроба. Эти призрачные стенки возникали из пустоты, преграждая любую дорогу, на которую выводило меня спасительное воображение.

Окруженная мраком, я смутно помнила белое пламя, обжигавшее лицо. Крепко-накрепко привязанная к сучковатому столбу, который больно впивался мне в спину, я пыталась вжаться в него еще сильнее. Пламя отдалилось, едва опалив мне кожу, но брови и ресницы все-таки сгорели и еще долго после этого не могли отрасти.

— Погаси огонь! — раздался грубый мужской голос.

Я попробовала дунуть, но потрескавшиеся губы не слушались. Все во рту пересохло от ужаса, и даже зубы казались горячими.

— Идиотка! — выругал меня голос. — Не дыханием. Мыслью. Погаси огонь усилием воли.

Я закрыла глаза и попыталась создать мысленную установку на истребление огня. Я была готова на любое безрассудство, лишь бы уничтожить его.

— Старайся-старайся.

И снова жар полыхнул у самого моего лица, а яркая вспышка ослепила, несмотря на то что глаза у меня были закрыты.

— Подожги ей волосы, — посоветовал кто-то другой. Голос был моложе и энергичнее. — Это подхлестнет ее. Дай-ка я, папа…

Я узнала голос и содрогнулась от страха. Мысли окончательно спутались, я билась и изворачивалась, пытаясь ослабить связывавшие меня веревки. Из горла вырвался глухой монотонный звук; он неудержимо разрастался и усиливался, пока не заполнил собой все пространство и не…

Громкий металлический щелчок замка оборвал мои страшные воспоминания. Открылась тяжелая дверь камеры, тьму прорезал бледный желтый луч света, который тут же метнулся дальше к каменной, стене. Глаза, отвыкшие от света, стали слезиться, и, я зажмурилась, вжавшись в угол.

— Шевелись, крыса, или я достану кнут!

Стражник пристегнул, цепь к железному, ошейнику, закрепленному на моей шее, и дернул вверх. Я вскочила и замерла, покачиваясь на трясущихся ногах. Стражники заковали мои руки, надели на ноги кандалы и вывели в коридор.

Я старалась не глядеть на мигающий свет. В нос било затхлое зловоние. Босые ноги скользили в какой-то жиже.

Стражники продвигались вперед, не обращая внимания на крики и стоны других узников, зато у меня сердце сжималось от каждого услышанного слова.

— Хо-хо… кого-то ведут на вешалку.

— Фрррр! Хрясь! И по ногам потечет съеденный обед.

— Одной крысой станет меньше.

— Возьмите меня! Возьмите меня! Я тоже хочу умереть!

Мы остановились. Сквозь полуопущенные веки я разглядела перед собой лестницу. Попытавшись, поднять ногу да ступеньку, я запуталась в цепях и упала. Стражники, ругаясь, подняли меня, обдирая кандалами кожу на руках и ногах. Потом меня провели через пару массивных металлических, дверей и бросили на пол. Солнце ударило прямо в лицо. Я зажмурила глаза с такой силой, что слезы потекли у меня по щекам. Впервые за много месяцев я увидела дневной свет.

«Вот и все», — решила я, цепенея от ужаса. Хотя мысль о том, что казнь положит конец жалкому существованию в темнице, отчасти утешала.

Меня снова грубо заставили подняться, и я покорно поплелась за своими стражниками. Тело нестерпимо чесалось от укусов тюремных блох. К тому же от меня и вправду сразило крысами. Заключенным выдавали так мало воды, что я не могла тратить ее на умыванье.

Как только глаза немного привыкли к свету, я принялась оглядываться, по сторонам. Меня, окружали голые стены. Не было ни золотых канделябров, ни изысканных шпалер, о которых мне когда-то рассказывали. Холодный каменный пол в центре коридора был вытерт до блеска. Скорей всего мы двигались по одному из тех потайных проходов, которыми пользовались лишь стражники и прислуга. Когда мы дошли до распахнутого окна, я потянулась к нему с голодной жадностью, которую не смогла бы утолить никакая пища.

Глаза слепила изумрудная яркость травы. Деревья опушились нежной светло-зеленой, листвой. Цветы обрамляли дорожки и свисали из цветочных ваз. Легкий ветерок благоухал, как дорогие-духи, и я жадно вдохнула его аромат. После вони экскрементов и немытых тел запах свежего воздуха отдавал вкусом изысканного вина. Моя кожа, выдубленная промозглой сыростью темницы, наконец, нежилась в солнечных лучах.

Нетрудно было догадаться, что наступает весна, а это означало, что я провела в тюрьме почти целый год — многовато для человека, приговоренного к казни.

Я уже едва держалась на скованных ногах, когда, наконец, меня ввели в просторное помещение, завешанное картами Иксии и прилежащих к ней территорий. По всему полу громоздились стопки книг, поэтому передвигаться между ними было непросто. Комната освещалась свечами, сгоревшими до разного уровня, и на некоторых бумагах, лежавших слишком близко к пламени, были видны следы воска. В центре располагался большой деревянный стол, заваленный бумагами, вокруг которого стояло с полдюжины кресел. В глубине за письменным столом сидел какой-то мужчина. Ветер, влетавший сквозь открытое окно у него за спиной, шевелил его длинные волосы.

Я вздрогнула, и мои кандалы зазвенели. Я слышала раньше, что перед повешением осужденных доставляют к чиновнику, которому они должны признаться в совершенных преступлениях.

Этот мужчина был в униформе советника командора; черные брюки и рубашка, воротничок украшен двумя красными бриллиантами. Его бледное лицо ничего не выражало. Он устремил на меня взгляд своих сапфирово-голубых глаз, и я заметила, как они расширились от удивления.