В обятиях волка (СИ)

========== Пролог ==========

Он всегда уходил как можно дальше от дома, намеренно скрываясь в обширных лесах своего родного имения; специально оберегал ближайшие города и деревни от Него.

И сейчас, идя по полю, он тяжело дышал, чувствуя неизбежное приближение затмения собственного «Я».

Это было раньше, случится сейчас и будет происходить всегда. Постоянно, пока он однажды не сдохнет в самой глухой чаще одного из лесов Британии; или же не будет приложен Авадой с лёгкой руки министерских шавок, которые ни на секунду не спускают с него глаз.

Он привык. Давно. Даже, отчасти, смирился со своей участью. Ему нечего было терять.

Уже нечего…

***

Тяжёлое дыхание, свист ветра в ушах, привычные, родные запахи заполняли его ноздри, проникая, словно лечебный бальзам, в лёгкие. Как бы не было это парадоксально, но в такие моменты он чувствовал себя свободным — без лишних, давящих мыслей об одиночестве и навязанной судьбе, с которой он пытался свыкнуться.

Он бежал по знакомой земле: эти леса он знал как себя самого. Это была родная для него местность: каждое дерево, каждый куст, травинку и камень он уже давно изучил. Знал на вид, на запах. И неважно, какая стояла погода — дул ли легкий ветерок или шквалистый ветер, накрапывал дождь или был ливень — запах окружающих его предметов он чувствовал всегда.

Он оставлял на мягкой, влажной земле глубокие широкие следы и благодарил Мерлина, что улик его пребывания здесь никто не обнаружит, так как за много миль вокруг не было ни души. Сейчас он себя контролировал, но знал, что это ненадолго.

С лёгкостью перепрыгнув через внушительного размера поваленное дерево, он резко остановился. Его привлекло чьё-то присутствие. Все его чувства вмиг обострились ещё сильнее. Вдохнув прохладный лесной воздух, он почувствовал знакомый и такой желанный запах живой плоти. Его слух уловил движение. Добыча была на расстоянии пятидесяти метров; острое зрение позволило быстро определить источник краткого шума — испуганный олень, почувствовав опасность, сорвался с места и ринулся во тьму ночи, петляя между стволами деревьев. Но глупому животному невдомёк, что от Него не убежать.

Зверь так резко сорвался с места, что был слышен только свист ветра в ушах. Величественные деревья, громоздкие валуны и неглубокие земляные гроты оставались позади. Запах мха и земли, выбивающиеся из-под копыт жертвы, манил ещё сильнее и разжигал не дюжий азарт погони и преследования. Аромат быстро бегущей крови и страха будоражил обострившиеся рефлексы. Это опьяняло и сводило с ума!

В такие моменты ему даже нравилось чувствовать себя таким, быть им; ощущать власть над ситуацией, силу в теле, ясность в мыслях и инстинктах.

Основой всему была злость. Всепоглощающая ярость, которая завладевала им всё сильнее; казалось, он увяз в ней как в трясине и тонул, захлёбываясь этими эмоциями. Он с каждым разом чувствовал, как эта ярость вытесняет из осколков его потерянной души остатки добра и тепла, которые он остервенело пытался сохранить.

Жертва, почуяв приближение охотника, вильнула в сторону и на миг скрылась в густом кустарнике можжевельника. Но она не сможет далеко уйти.

Желание убийства поглощало, но не сейчас. Благодаря снадобью инстинкты частично были притуплены, но всё равно время от времени брали верх. Разумом он понимал, что не должен этого делать, но не мог сопротивляться жажде крови.

Метнувшись наперерез, сделав последний рывок, он с лёгкостью перемахнул через густые заросли столетнего папоротника и настиг бедное животное. Олень издал наполненный животным страхом клич, и повалился на подушку мягкого мха и влажной земли.

Он видел в расширившихся глазах жертвы застывший ужас, чувствовал частое дыхание, вырывающееся из ноздрей струйками пара; ощущал напряжение мышц и судорогу отчаяния в поваленном теле.

Секунда, и его зубы вонзились в шею оленя, рот наполнился плотью, глотку обожгла горячая кровь. Зрачки расширились в приступе всепоглощающего удовольствия, ноздри наполнились сладковатым запахом крови. Он чувствовал, как по его шее стекают вязкие и горячие струйки жизни жертвы; он ощущал, как бедное животное хрипит и бьётся в последних конвульсиях, не оставляя надежды вырваться и спастись. Он, со смесью жажды и сожаления, в последний раз сжал челюсти и прикрыл глаза, выжимая ими оставшиеся капли жизни из невинного бренного тела лесного дара.

***

Насытившись, он побрел домой. Туда, где было его логово. Место, которое многие века считалось неприступным и недостижимым. Кров, который обагрила кровь многих невинных жертв. Место, которое он с трудом мог назвать «домом». Скорее, местом, где он просто жил. И даже не так — где он обитал и проводил свои одинокие дни и ночи. Часы, наполненные одиночеством, отчаянием и опасной звериной сущностью.

Запрыгнув в темное окно, которое домовики оставляли открытым специально для него, он привычно прошёл по большому залу и остановился напротив большого зеркала. По ту сторону ничего не поменялось — отвратительного вида существо, именуемое Вервольфом.

Уродливая морда, отвратительные руки, кривые лапы, омерзительное тело, сплошь покрытое белоснежной шерстью. Растянув губы в зверином злом оскале, он с каким-то садистским удовольствием разбил зеркало и наблюдал, как осколки осыпаются из рамы и разлетаются с громким звоном по полу. Музыка, ласкающая его тонкий слух, сладкая месть человека, заключенного в волчье обличье. Взяв самый большой осколок в лапу, он увидел в его отражении свой глаз. Сжав лапу, он почувствовал, как стекло вонзается в его ладонь, вспарывая до крови. Разжав пальцы, он стряхнул остатки зеркальной крошки на пол.

Это все, что осталось от гордого Лорда. Одного из двадцати восьми абсолютно чистокровных столпов его мира. Мира, где год назад он был значимым волшебником; в мире, где сейчас он — отброс общества.

========== Часть 4 ==========

Гермиона Грейнджер нервно расхаживала по комнате, посматривая одновременно на часы и на камин. С каждой минутой она хмурилась все больше.

— Гермиона, детка, может уже сядем за стол? — окликнула девушку ее мать. — Рональд присоединится к нам, когда появится. Ничего страшного, если это будет несколько позже.

Миссис Грейнджер тепло улыбнулась дочери. Гермиона поджала губы и кивнула. Проследовав за матерью, она села за стол, где уже остывала рождественская индейка.

— Милая, нельзя объять необъятное, — утешал ее отец. — Наверняка у него что-то срочное случилось.

— До того срочное, что он забыл меня предупредить?! — возмутилась девушка. — Папа, я специально подключила ваш камин к международной сети, чтобы мне можно было, как минимум передать сообщение. И уж конечно появиться хотя бы на секундочку, чтобы объясниться. Ведь сове очень долго лететь из Лондона сюда, на другой конец света.

— Дочка, Рон обязательно придет, — миссис Грейнджер коснулась руки дочери, — не волнуйся. Твой наряд не пропадет зря, — подмигнула она.

Гермиона чуть покраснела. В Австралии, где ее родители проводили полгода, сейчас был разгар лета, и на Гермионе было надето чудное мини-платье на тонких бретельках персикового цвета. Девушка долго выбирала наряд, так как хотела понравиться своему парню, с которым редко виделась из-за совершенно разных графиков жизни.