Пир окончен

– Я думаю, тебе лучше уйти, – сказал Стефан. – Эта встреча не принесет ничего хорошего ни одному из нас. И я не имею права пытаться уводить тебя с дороги, которую ты выбрала. Я не могу жениться на тебе… Я не мог бы быть настоящим мужем, даже если бы стал твоим. Я не подхожу ни тебе, ни какой-либо другой женщине. Выходи за своего дорогого майора и будь счастлива. Ради Бога, будь счастлива. Это все, о чем я прошу. Если ты не станешь счастливой, все мои страдания окажутся напрасными.

Верона прижала свои руки к пылающим щекам. Ее глаза, мокрые от слез, умоляли Стефана. Но он не делал попыток вернуть Верону в свои объятия или как-то успокоить. Его лицо казалось высеченным из камня. Стефан смотрел на Верону так же, как в тот раз, когда она впервые вошла в студию – холодно.

– Я не приду на твою свадьбу, даже если меня пригласят. Ты ведь поймешь это, правда?

Верона слабо кивнула, достала из сумочки носовой платок и вытерла глаза. Она чувствовала себя глубоко несчастной, потерянной и одинокой. Даже воспоминание о Форбсе не могло придать ей сил, успокоить в этот момент прощания со Стефаном. И вдруг Верона чуть не отпрянула от ужасной мысли – она поняла, что по-прежнему любит Стефана и всегда будет любить.

Но несмотря на нерешительность, на характерный для нее недостаток твердости и инициативы в кризисных ситуациях, Верона взяла себя в руки и попрощалась с ним. Чем скорее выйти из-под его влияния, покинуть его мастерскую, тем лучше – решила она. Теперь ей необходимо научиться любить Форбса, дать ему возможность поглотить ее полностью в новой жизни, которую он предлагал.

Очень бледная и подавленная, Верона взяла свое пальто, надела его и повязала на волосы шарф. Стефан стоял неподвижно и наблюдал за ней. Чувства бушевали в нем с такой силой, что это было почти невыносимо. «Ужасно, – подумал он, – когда такое стройное, нежное существо, эта „розочка“, – как Стефан часто называл Верону, – так много значит для меня». Это может нанести смертельную рану. Для него почти смерть знать, что он последний раз видит, как она повязывает свой шарф поверх пышных, вьющихся Каштановых волос и подтягивает пояс знакомого голубого пальто, а затем медленно натягивает шерстяные перчатки. Даже их Стефан видел много-много раз. Они были подарены Вероне на прошлое Рождество, и шерсть на правой сильно вытерлась.

После ее ухода Стефана ждали страшные мучения. Он знал это, но было уже поздно что-либо предпринимать.

Наконец Верона подошла и встала рядом с ним с кротким, умоляющим выражением прекрасных грустных глаз, которые часто сводили его с ума. Когда она так смотрела, в ней было что-то жалостно слабое, а Стефан едва сдерживался, чтобы не броситься перед ней на колени, прижаться лицом к ее стиснутым рукам и молить ее не уходить.

Верона произнесла слабым голосом:

– До свидания. Пожалуйста, прости меня, Стефан.

Он сжал зубы.

– Ты не сделала ничего, за что тебя нужно было бы простить, моя милая девочка. Ты никогда не принадлежала мне и ты права, что выходишь за человека, которого выбрала.

Верона сделала беспомощный жест, и Стефан добавил:

– Прости меня за мое поведение.

– О, Стефан, – сказала она, – я узнала так много счастья с тобой и благодаря тебе. Я перед тобой в большом долгу. Ты научил меня всему.

Эти слова вызвали у него злую усмешку.

– Мое обучение не рассчитано надолго. Ты скоро все забудешь.

– Нет. Оно необходимо мне. Ты ошибаешься насчет армии. Я смогу продолжать рисовать, – настаивала Верона.

Стефан поднял глаза к небу.

«Что, – подумал он, – в женщине заставляет ее выдавливать последнюю унцию эмоций из ситуации? Мужчина любит покончить со всем побыстрее, особенно, когда разговор причиняет боль». Стефан был уверен, что Верона по-своему страдает, но, казалось, она смаковала эти страдания. Все женщины, решил он, мазохистки. Но Стефан не собирался позволять Вероне продолжать сцену прощания, удовлетворять ее самолюбие или ждать, когда ее начнут убеждать, что она поступает абсолютно правильно. Он не верил в то, что это правильно, и что она будет счастлива с Форбсом Джеффертоном.

– Теперь ты все решила, Верона, – произнес Стефан, словно разговаривая с ребенком, оказавшимся у него на дороге.

Она почувствовала упрек, осуждение. На ее лице вспыхнули красные пятна, но Верона с покорным жестом наклонила голову и прошептала:

– До свидания.

Стефан подошел к двери мастерской и открыл ее с не присущей ему скованной любезностью. Проходя мимо, Верона бросила на него еще один умоляющий взгляд. Стефан проигнорировал это. В холле с первого этажа дул ледяной ветер. Кто-то оставил открытой парадную дверь. Верона поежилась.

– Ужасный холод, – проговорила она.

– Хочешь, чтобы я спустился и поймал тебе такси? – спросил Стефан.

Никогда раньше он не предлагал ей подобного. Они не имели лишних денег, чтобы тратить их на такси.

– Нет, спасибо, – ответила Верона. – Я поеду на автобусе.

Она взглянула на Стефана. Одинокая лампочка без плафона на лестничной площадке освещала его худое лицо и темные пятна утомления под глазами. Верона никогда не видела его таким усталым и, однако, таким странно, жалобно молодым. Вероне очень не хотелось расставаться с ним на такой холодной, враждебной ноте.

– О, Стефан, неужели мы больше никогда не увидимся? – выпалила она. – Ты не будешь писать мне? Почему мы должны так заканчивать нашу дружбу? Форбс знает…

Верона замолчала, прикусив губу. Стефан посмотрел на нее с циничной усмешкой.

– Знает что? – спросил он. – Что мы виделись почти каждый день в течение двух лет и строили планы на будущее… хотя это будущее было очень далеким?

Верона не смотрела на него.

– Не совсем, – отозвалась она. – Но он знает, что ты мой большой друг. На самом деле. Когда он спросил… любила ли я кого-нибудь раньше… я сказала, что однажды думала, что люблю тебя.

– «Думала». Шедевр женской хитрости, – воскликнул Стефан, откинул голову назад и засмеялся. – Но я вполне понимаю, что ты не хочешь, чтобы бедный парень заподозрил правду. Его безжалостность задела Верону за живое. Она вдруг разозлилась.

– Ты отвратителен! Я хотела, чтобы ты остался моим другом и стал другом Форбса тоже. Ты признал, что я никогда не принадлежала тебе, но ты вел себя так, будто я твоя собственность… словно я не имела право обручиться ни с кем другим, нарушила свое слово и бросила тебя. Но это не правда. Да… после всего, что ты наговорил сегодня, я никогда не поверю, что у тебя когда-нибудь были ко мне дружеские чувства. Ты просто ревнивый самец с обостренным чувством собственника. Моя любовь, мое снисхождение выше твоих. Я хотела, чтобы мы остались друзьями и продолжали видеться, неважно, что мне это стоило бы. Я всегда считала тебя разумным и великодушным, но теперь нет. Я очень рада нашему разрыву. Теперь он окончателен. Мы больше никогда не увидимся!

Верона развернулась и бросилась вниз по лестнице. Стефан ошеломленно смотрел ей вслед. Наклонившись над перилами, он крикнул:

– Верона, вернись. Все, что ты сказала – справедливо. Я отвратительный… чертовски плохой друг. Верона, вернись и прости меня. Давай не будем расстраиваться так. Я не могу вынести этого. Я просто сошел с ума. Вот почему я сказал все эти ужасные вещи. Верона…

Но она не вернулась. Возможно, Верона не слышала несшихся ей вслед слов, эхом разносившихся по лестнице. Стефан услышал стук ее каблучков по ступенькам, а затем стук парадной двери. Звук потряс весь дом. Стефан вернулся в свою мастерскую, снял очки и слепо стал перебирать рисунки, лежавшие в папке на столе. Его рука дрожала так, что листы бумаги едва не выпадали из пальцев. Он нашел несколько грубых набросков Вероны. Ее голова под разными углами… прозрачные смеющиеся над ним глаза… полный, милый рот, просящий жалости, нежности, понимания. Руки Вероны, изысканные, лежащие одна на другой, словно вылепленные из алебастра. Волосы над лебединой шеей, тело, обернутое испанской шалью, выражение лица, озорное, обманчивое.