Пир окончен

Вероне все это казалось идеальным, но дальше этих пунктов планы будущих супругов не шли. Форбс ждал нового назначения и понятия не имел, где окажется после Нового года.

Для Вероны неопределенность была изнурительной, но она понимала, что должна привыкать к подобным вещам.

– Плачу пенни за одну твою мысль, ангел, – сказал Форбс.

Верона улыбнулась ему с робостью, которая всегда порождала в нем чувство защитника.

– Я просто задумалась, Форбс.

– А я думал, ты устала после хлопот, покупок и простуды на прошлой неделе. Верона кивнула.

– Сейчас со мной все в порядке, и я рада, что все случилось на прошлой неделе, а не на этой. Для невесты, должно быть, ужасно входить в церковь, чихая и кашляя.

– Я все равно хотел бы жениться на тебе даже с красным носом и насморком, – засмеялся Форбс.

«Милый Форбс», – подумала Верона. Он был таким приятным. Она любила смотреть, как он курит сигару, словно лорд. Форбс надел сегодня отлично пошитый серый костюм и «артиллерийский» галстук. Верона была уверена, что все, кто смотрел на ее спутника, безошибочно узнавали в нем военного. На Форбсе словно стоял армейский штамп.

Он никогда не терял чувства юмора. Верона понимала, что выходит замуж за очень доброго, веселого и нежного человека. Форбс был невероятно внимателен к ней, когда она слегла с ужасной простудой, присылал массы цветов, книг и приезжал дважды из Алдершота навестить ее.

Любой девушке трудно было пожелать более преданного кавалера.

Как Верона могла хоть мгновение сомневаться? Она не знала и не осмеливалась спрашивать себя об этом.

За шесть недель Верона не видела Стефана и ничего о нем не слышала.

Обещанная к свадьбе картина не пришла.

Маргарет тоже не вспоминала о Стефане, а Верона больше ни с кем из их компании не встречалась.

Иногда ночью Верона просыпалась и вспоминала дни, когда впервые полюбила Стефана. В то лето он был ее жизнью.

Забавно, что все кончилось, и теперь она ведет жизнь, в которой Стефан не играет никакой роли, в которой преобладает Форбс.

Ланч закончился, и Форбс повез Верону домой. Ему нужно было поехать в Управление повидаться кое с кем, как он сказал. Теперь они встретятся только завтра. Великий День.

В такси Форбс обнял Верону, просунул руку под ее меховой жакет и положил ладонь на ее плоскую, гибкую спину.

– До завтра, моя дорогая, дорогая Верона, – произнес он с необычным волнением.

Верона прильнула к нему неожиданно страстно.

– О, Форбс, милый. Я постараюсь стать тебе хорошей женой.

– Не сомневаюсь, мой ангел. Тебе не нужно даже стараться. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

Что-то заставило ее сказать:

– Ты не возражаешь, если я возьму с собой все необходимое и немного порисую в Париже?

Форбс поцеловал Верону, затем сел прямо, тщательно стер носовым платком помаду со своих губ, приятно улыбнулся и пригладил прекрасные блестящие волосы.

– Не думаю, что у тебя там будет время для этого, дорогая. Но посмотрим.

Она хотела бы, чтобы Форбс не говорил этого. Словно холодный палец прикоснулся к ее сердцу. Верона так хотела, чтобы будущий муж одобрял ее занятия живописью. А теперь она чувствовала себя несчастной из-за уже упакованных красок и кистей, из-за мечты о том, как они станут ходить по Монмартру в поисках подходящего вида. Чем же им заниматься всю неделю? Ходить по театрам и кинозалам? Какие бесполезные траты, как сказал бы Стефан. Однако, напомнила себе Верона, она выходила замуж не за Стефана.

Быстрым движением Верона поймала руку Форбса и прижала ее к своей щеке.

– Попроси такси подождать и зайди ко мне на несколько минут, когда мы приедем, – попросила она.

– Зачем, дорогая?

– Не знаю… Просто я хочу побыть с тобой на несколько минут подольше.

Форбс взглянул на часы. Гораздо позже это его действие стало очень тревожить Верону. Форбс все делал по часам – следствие военного воспитания. Все действия были строго расписаны по времени.

– Хорошо, – произнес он, – у меня есть несколько свободных минут. Я заскочу и поздороваюсь с твоими родителями.

– Я хочу не этого. Тем более родителей все равно нет дома. Я просто хочу, чтобы ты на несколько минут обнял меня, – сказала Верона.

Форбс вдруг увидел, что она бледна и взволнована. Он не понимал причин, но любил ее до сумасшествия и был готов обнимать хоть сутки.

Форбс попросил таксиста подождать и прошел в дом вместе с Вероной.

Первое, что она увидела в холле, была большая посылка, обернутая коричневой бумагой и прислоненная к столику. Верона сразу по форме и размерам определила под упаковкой картину. Форбс снял шляпу, перчатки и потер свои замерзшие руки.

– Еще подарок? – спросил он.

– Да, думаю, да, – ответила Верона, глядя на посылку так, будто та ее напугала.

– Какая огромная штука, – сказал Форбс. – Что там?

Верона не успела остановить его. Он взял посылку и понес в гостиную.

– Давай посмотрим…

Вероне хотелось сказать: «Нет, не сейчас… Подожди, я хочу, чтобы ты поцеловал меня…» Но слова не произносились. Она стояла и смотрела зачарованными глазами, как большие, сильные руки Форбса развязывают веревки. Верона чего-то боялась, но это был безымянный страх. Когда оберточная бумага упала с полотна, она сразу поняла, почему ей не хотелось, чтобы Форбс увидел картину.

Посылка пришла от Стефана. Обещанный свадебный подарок – портрет самой Вероны. Один из тех, которые он сделал прошлым летом. Голова и плечи. Типичный Стефан Бест, показавший свою способность воссоздавать жизненность и характер рисуемого человека.

Верона в зеленом платье, в сатиновом плащике, спадавшем с плеч и оставившем их обнаженными. Ее голова была откинута назад, а глаза полузакрыты. Поза выглядела любопытно томной – полузакрытые глаза и красные губы, словно тянущиеся для поцелуя. Длинные каштановые волосы падали немного беспорядочно и прикрывали одну бровь. Их красно-коричневый цвет резко контрастировал с жемчужным оттенком кожи.

Верона смотрела на портрет, и ее сердце, казалось, сначала дико забилось, а потом едва не остановилось. Почему Стефан прислал именно эту картину? Он клялся, что никогда с ней не расстанется. Она висела на стене напротив его кровати в студии. Верона помнила очень хорошо, как позировала, как Стефан отбросил кисти, подошел к ней и обнял ее.

– Ты славное существо, моя Верона, – сказал он. – Когда ты в зеленом платье, в тебе есть что-то языческое. Знаешь, ты язычница под налетом цивилизации.

Потом они с дикой страстью целовались. Верона была напугана чертой, которую Стефан называл «языческой» и которая, как это не парадоксально, воспринималась как строго пуританская. Страсть и борьба тех дней, духовная и физическая, вернулись теперь пылающим потоком воспоминаний к девушке, собиравшейся замуж за Форбса Джеффертона. Верона словно приросла к полу, глядя на сказочный портрет, ненавидя его, себя и Стефана, за то, что он прислал его.

Форбс читал карточку, приложенную к посылке.

– Боже мой! – воскликнул Форбс, оторвавшись от карточки и снова взглянув на портрет. – Какая жуткая штука. Это ужасно похоже на тебя, однако, я не знаю, нравится мне картина или нет… Ты здесь как… Даже не знаю, как сказать.

Он рассмеялся и посмотрел на Верону. Она пыталась тоже рассмеяться, но выглядела смущенной и была странно бледна.

– Я знаю, что ты имеешь в виду… Мне здесь подходит определение «язычница», я полагаю.

– Да, – согласился Форбс. – Думаю, да, – и добавил:

– Мне не нравится.

– А ты не считаешь меня язычницей, Форбс?

Он посмотрел на Верону, не понимая ни ее смеха с истерическими нотками, ни намеков, коробивших его.

– Нет, это не то слово, которым можно тебя описать. Ты совсем другая.

Верона сжала руки, испугавшись своей дрожи. Форбс имел о ней самое высокое мнение. Для него она была совершенством, а для Стефана нет, разве только что в физическом смысле. Но хорошо ли Форбс знает ее? Узнает ли он когда-нибудь ее по-настоящему? Стефан буквально видел ее насквозь.