Жажда чуда

– Испорченный? – с легкой улыбкой продолжил он.

– Да, испорченный. Сущий дьявол…

– И самонадеянный?

– Хммм…

– А ведь я с первых минут знакомства не сомневался, что вы дадите мне отпор, – признался Гарленд. – Если хотите, можете считать меня тщеславным идиотом, но не думаю, что вы могли бы произвести на меня сильное впечатление, если бы не ваша уверенность в себе и какая-то предрасположенность ко мне. Обманываю ли я сам себя?

Она покачала головой.

– Нет, я так не считаю. Что-то действительно произошло, но… – Она вздохнула, не закончив фразу и не в силах подобрать точные слова для выражения чувств.

– Во всяком случае, спасибо. Вы не сказали, что я обманываюсь, – тихо произнес он. – Все произошло столь стремительно… Я старался убедить себя, что все это я выдумал, вообразил бог знает что. Наверное, спорить с самим собой и со своими чувствами не имеет смысла.

Мона ощутила беспомощность, словно ее, как щепку, несло и крутило по течению. Гарленд, решившись откровенно высказать ей, что с ними происходит, лишал ее возможности спастись от одолевавших ее чувств. Но она сделала еще одну последнюю попытку.

– Мы не дети, чтобы верить в такие романтические вещи, как любовь с первого взгляда.

– Как раз дети-то и не верят в любовь взрослых людей с первого взгляда, – возразил Арни. – Да если бы моя дочь узнала, что я влюбился в вас в первые же пять минут нашего знакомства, она бы умерла со смеху. Знаете, кто верит в любовь с первого взгляда? Ученые. С их точки зрения, в этот момент происходит какая-то химическая реакция.

– Но я не хочу думать, что мои чувства сродни тому, что можно искусственно вырастить в пробирке, – усмехнулась Мона.

– Как и я. Просто мне показалось, что вы серьезно относитесь ко мне. Я предпочитаю думать, что все случившееся с нами на шоссе и в вашей студии таинственно и необъяснимо… Хотя, может быть, тут сказалась рука судьбы.

– Вы верите в судьбу?

– Почему бы и нет? Порой она бывает единственным объяснением. Как только я нормально поговорил с вами в студии, то сразу же понял, что вы вошли в мою жизнь. Ради бога, признайтесь, что вы испытали то же самое, потому что я…

Подняв глаза, он увидел, что рядом с их столиком, подталкивая друг друга, мнутся несколько парней и девушек, узнавших кумира телевизионных ток-Шоу.

Девушки несмело попросили автограф. Гарленд расписался на протянутых листочках и перекинулся несколькими словами с парнями. Он был само обаяние и сама скромность. Мона обратила внимание на то, что популярность не приводила Арни в восторг и даже смущала.

– Здесь слишком много народу, – рассеянно сказал он, избавившись от поклонников. – Неподалеку есть небольшой ресторанчик, где мы могли бы спокойно поговорить.

– А как же ваша дочь?

– Я предупрежу ее, что мы уходим.

Он вышел из бара и вернулся через пять минут.

– Все в порядке. Пошли.

На улице уже сгущались сумерки. Чтобы добраться до ресторана, нужно было миновать короткую аллею. В середине ее Гарленд неожиданно остановился и обнял Мону.

– Нас могут увидеть, – слабо запротестовала она.

– Ну и пусть. Все эти недели я страдал от любви к вам, ни разу не поцеловав. Наконец-то настало время.

Она жаждала поцелуя и, секунду поколебавшись, сдалась и тоже обняла Арни. Нежное прикосновение его губ было точно таким, как в мечтах, и Мона могла только удивляться, что так долго обходилась без мужской ласки. Как приятно оказаться во власти человека, держащего тебя в объятиях. Но вот Гарленд медленно и неохотно разнял руки и увлек ее за собой.

Они миновали две улицы и вышли к ресторану. Мона была рада, что прохладный вечерний воздух освежал ее разгоряченное лицо, и она постепенно приходила в себя. А не сон ли все, что происходит с ней? Может, в любую секунду она проснется и ее спокойная безмятежная жизнь потечет по старому руслу.

Но, бросив взгляд на Гарленда, нежно поддерживавшего ее под руку, она поняла, что к прежней жизни возврата не будет.

Метрдотель нашел для них столик в укромном уголке, почти полностью погруженном в темноту, и зажег свечи в канделябрах.

Мона была очарована. Ее окружала обстановка романтического вечера, подобных которому она и припомнить не могла. Правда, они иногда встречались с Найджелом в кафе, что тогда казалось ей верхом романтики. А чуть позже, когда другие девочки упивались вниманием поклонников, Мона развешивала пеленки в маленькой квартирке, ожидая возвращения подвыпившего мужа из бара.

Когда Найджел оставил ее, встречались мужчины, которые хотели бы поухаживать за ней. Но Моне надо было растить дочь и заниматься бизнесом. В общем, она всегда находила причины для отказа ухажерам.

Голос Гарленда вывел Мону из задумчивости:

– Вы выглядите как девочка, заблудившаяся в пещере Аладдина. Сколько вам лет? Пять? Шесть?

Засмеявшись, она замотала головой, не догадываясь, что от вида взметнувшихся прядей ее волос у Гарленда зачастило сердце.

– Я задал нескромный вопрос, но все же ответьте, – настойчиво потребовал он. – Трудно поверить, что Лорна – ваша дочь. И вообще мне кажется, что вам не больше двадцати.

– Мне двадцать девять.

– Но… как же Лорна…

– Когда она родилась, мне было шестнадцать, – объяснила Мона. – Я вышла замуж через три недели после шестнадцатилетия. Мы удрали в Ривертвид и там совершили обряд бракосочетания в кузнице у наковальни. Удивительно романтичное место, где влюбленные могут найти спасение от тиранов-родителей.

– Хм, интересно. А замечаете ли вы, какая горькая ирония звучит в вашем голосе? – спросил Гарленд.

Мона вздохнула.

– Это потому, что вскоре наступило прозрение.

– Вы, наверно, и сами можете себе представить, каково обмануться в лучших ожиданиях. Мои родители отнюдь не были тиранами. Они видели Найджела насквозь и предупреждали меня, что счастлива я не буду. Я не слушала, считала, что по-настоящему люблю его. Мама и папа бросились в Ривертвид, но нашли нас слишком поздно. Мы уже зарегистрировали брак, и Найджел помахал свидетельством у них перед носом. Мать разрыдалась, а мой избранник покатился со смеху.

– Вот наглец! – не удержался от реплики Гарленд. – Ну а вы-то как отреагировали?

– Думаю, именно тогда я и стала понимать, какую страшную ошибку совершила. Но было уже поздно. Так что мы «для смеха», как сказал Найджел, совершили обряд у наковальни, хотя в тот момент мне было отнюдь не до веселья. Я пыталась убедить себя, что все будет хорошо, но шло время, а я так и не смогла забыть, как Найджел смеялся над моей плачущей матерью.

Мона замолчала. Она и так рассказала Гарленду больше, чем кому-либо, но все же оставались подробности, о которых стыдно было говорить. Обвинения в холодности, когда неуклюжие старания мужа, думавшего лишь о своем удовольствии, не могли расшевелить ее; омерзительные ссоры, когда он узнал, что отец Моны не собирается поддерживать молодоженов в той мере, на которую Найджел рассчитывал; раннее осознание, что он никогда по-настоящему не любил ее, и куда более болезненное открытие, что и ее любовь к мужу умерла, – все это она будет хранить в тайне до конца жизни.

– Теперь-то я понял, что увидел на вашем лице, когда вы смотрели на Эвана и мою дочь, – с грустью в голосе сказал Гарленд.

– Да. Софи почти столько же лет, сколько мне было тогда, хотя Эван куда моложе Найджела. Но вы можете не беспокоиться. Эван никогда и ничем не обидит вашу девочку. Я и не представляла, что любовь может так захватить его.

– Я испытываю к нему едва ли не сочувствие, – улыбнулся Гарленд. – Софи еще в переходном возрасте, капризна и упряма. А Эван достоин уважения хотя бы за то, что терпит ее вот уже два месяца. Обычно хватает двух недель.

– Я завидую ей, – вздохнула Мона. – Будь я в ее годы такой, как она, уберегла бы себя от массы неприятностей.

– И я так думаю. Став постарше, она успокоится, но пока у Софи так много увлечений, что, как мне кажется, их обилие спасает ее от легкомысленных поступков.