Геометрия любви: Банальный треугольник

Тибби осталась одна. Закрыть дверь не составило особого труда. Снять промокшую обувь тоже. Она проследовала в комнату, куда, по ее наблюдениям, только что вошел Дэниэл. Это оказалась кухня.

— Что делаешь? — с любопытством поинтересовалась она, наблюдая за манипуляциями хозяина. — Колдуешь?

— Завариваю чай. Наверное, он будет не в лучших английских традициях, уж очень много добавок… Но это очень вкусно. — Дэниэл выключил чайник. — Вода немного остынет, и… — Он замолчал, переведя взгляд на гостью. — Но до этого «и» мы не доживем, — грустно заключил Дэниэл, глядя на мокрые следы, тянувшиеся за гостьей. — Утонем. Леди, марш в ванную, выжмите себя хорошенько! Направо и налево.

Дэниэл сам прошел вперед, указывая ей дорогу. Тибби скрылась за дверью. Голос хозяина квартиры стал звучать приглушеннее, однако она отчетливо расслышала его дальнейшие инструкции:

— Закинь одежду в машину! Порошок в шкафу на второй полке. Через пятьдесят минут заберешь все сухое. А пока держи. — Дэниэл просунул в дверь руку с чем-то теплым и пушистым.

Тибби ненадолго задумалась. Все-таки она была в доме малознакомого мужчины, к тому же… Черт, а почему бы и нет? Мокрая одежда действительно доставляет массу неудобств. Так и в самом деле недолго простудиться.

— Брр! — поежилась она и стала стягивать платье. Через пару минут стиральная машина тихо заурчала, как ласковый котенок. Пиджак повесила на вешалку возле батареи и попросила Дэниэла включить отопление.

— Вы… ты… сногсшибательна! — с восторгом выдохнул он, увидев Тибби, переодевшуюся в голубой джемпер и спортивные брюки. Естественно, одежда оказалась великовата, джемпер постоянно съезжал то на одно, то на другое плечо, в брюки могли поместиться сразу две такие, как она, но это ничуть не смущало. Она вытерла волосы полотенцем и оставила распущенными, чтобы подсохли.

Окна квартиры выходили во двор. Впрочем, Дэниэл не видел в этом большого недостатка. Он привык смотреть не на унылые пейзажи за стеклом, а на…

— Картины! — удивилась Тибби, рассматривая комнату.

Действительно, три полотна внушительных размеров занимали почти всю стену. Любимой картиной ценителя искусства доктора Глэдисона, по его признанию, оказалась та, что располагалась ближе к окну. Если две другие были скопированы с произведений знаменитых художников, то эта возникла в сознании самого Дэниэла.

На полотне были изображены бескрайнее небо, легкие барашки облаков и чуть пробивающиеся сквозь них лучи солнца. Однако определить, что это за время суток — утро или вечер, восход или закат, — не представлялось возможным. Автор и сам этого не знал.

— Сейчас-сейчас… — Тибби задумалась. — В центре — Моне, слева, ближе к двери, похоже на Теодора Руссо, если не ошибаюсь? — Дэниэл утвердительно кивнул. Тибби внутренне порадовалась, что в этом году выбрала среди прочих дисциплин историю изобразительного искусства. — А с другой стороны… не знаю, может быть…

— Я.

— Ты? Это ты нарисовал?

— Да. И не только эту. Подойди поближе. — Тибби вслед за Дэниэлом притронулась к холсту. — Видишь? У Руссо немного другие краски, у меня тон чуть ярче. А тут не хватает некоторых деталей. Но ведь и так неплохо?

— О да!

Еще несколько минут они рассматривали картины. Доктор Глэдисон поведал ей о своем давнем увлечении кистями и мольбертом, возникшем еще до учебы на медицинском. За беседой не сразу вспомнили про чай. Разговор продолжился на кухне, а потом снова вернулись в гостиную.

Чай перекочевал вслед за ними. Тибби сидела на диване, поджав ноги и обхватив чашку с ароматной жидкостью ладонями. Странно, но она даже не предъявила претензий к тому, что чай оказался обжигающе горячим. Кружка Дэниэла стояла на столике, он энергично жестикулировал, повествуя о… обо всем на свете. Он был удивительным рассказчиком. В его устах оживали картинки прошлого и будущего, сценки в банках и магазинах, и даже скучные медицинские термины уже не казались столь недоступными пониманию.

Тибби умела и хотела слушать. Ее глаза широко раскрывались, когда речь заходила о чем-то страшном. А вот когда Дэниэл шутил, она хохотала от души.

За окном — о, вероломство! — снова ярко светило солнце. Мелькали лица на экране телевизора, но все это оставалось без внимания, ибо они были целиком поглощены увлекательной беседой.

— Еще чаю? — спросил хозяин, заметив, что с первой порцией гостья благополучно справилась.

— Только не очень горячий, если тебя это, конечно, не затруднит, — вежливо ответила Тибби, наконец-то вспомнив о своих пристрастиях.

— Ну, раз мы сегодня так серьезно занялись чаем, я, пожалуй, заварю его по старинному рецепту. — Дэниэл скрылся за дверью. — Которому около четырехсот лет! — донеслось уже из кухни.

Когда он вернулся с подносом, то с разочарованием отметил, что оценить его старания гостья не сможет. Та свернулась калачиком на диване и мирно посапывала. Дэниэл поставил чай на стол и, решив дать своей фантастической гостье возможность выспаться, тихонько принес большой плед из верблюжьей шерсти из кабинета и аккуратно, стараясь не разбудить, накрыл ее. Сам же он устроился в одном из кресел напротив.

На город опускались сиреневые сумерки. Но им не удалось захватить улицы: одна за другой зажглись витрины, и романтичный полумрак укрылся в подворотнях.

Дэниэл чувствовал, что этим чудесным вечером в его жизнь властно вторгается что-то новое. Конкретнее он сам определить еще не мог, но хотел надеяться, что это не обман. Что жизнерадостная американка, так бурно, со скандалом, ворвавшаяся в его тихое, размеренное бытие, не просто очередной слайд, который, промелькнув в ряду себе подобных, незаметно исчезнет, а мечта, для достижения которой ничто не цена. Мечта, которую можно назвать смыслом жизни.

Он встал и подошел к дивану.

— Чудо. И здесь. — Он наклонился и прошептал: — Ты — мое чудо!

Тибби, казалось, услышала его и улыбнулась во сне.

Дэниэл, замирая от собственной смелости и почти не веря в реальность происходящего, вглядывался в лицо прекрасной незнакомки. От ее волос исходил аромат свежих яблок. Длинные ресницы чуть вздрагивали.

Его губы оказались совсем рядом с ее губами Сейчас она, воплощение феминизма, самодостаточности и самостоятельности, вовсе не казалась таковой. Она была… беззащитна, доверчива, открыта. Голова ее склонилась на плечо, губы трогательно приоткрылись, показывая ряд жемчужно-белых зубов. Дыхание оставалось ровным и спокойным. Дэниэла охватило неистовое желание обнять эту молодую женщину, представляющуюся сторонним наблюдателям излишне сильной и напористой. И лишь внимательный, неравнодушный человек мог действительно разглядеть ее, понять и принять такой, какая она есть, не требуя жертв и не сковывая обязательствами. Он уже ощущал ее тепло, чувствовал ее дыхание на своих устах и замер, боясь пошевелиться, но губы помимо его воли приближались к губам прекрасной американки.

— Ой, а я, кажется, заснула, — тихонько рассмеялась Тибби, рискнув вновь открыть глаза. Она высунула из-под пледа руки, сжала ладони в кулачки и с удовольствием потянулась. — Сколько времени? Уже поздно? — Тибби вскочила и бросилась вынимать платье из стиральной машины. Оно было абсолютно сухое, но мятое. А вот пиджак все еще был влажным. Тибби лихорадочно натянула сапожки. Спросонья получалось плохо, и Дэниэлу пришлось помочь ей.

— Спасибо. Огромное. Я очень тебе благодарна. Чай… и картины… и все… просто замечательное, — опомнилась она уже на пороге. — Но мне действительно пора. Поздно. — Тибби беспомощно улыбнулась. Дэниэл тоже надел ботинки и протянул руку к вешалке за курткой.

— Я провожу тебя?

— Хорошо, — согласилась она.

Глава 5

Дэниэл, как истинный джентльмен, собирался проводить даму до гостиницы. Но Тибби, как истинная феминистка, ему не позволила. Дело вовсе не в том, что ей не хотелось провести в обществе обаятельного доктора еще несколько минут. Но с мужчинами спешить нельзя, надо показать «своему врачу», как она порой спонтанно называла его в мыслях, что его победа еще не окончательна. Но основная проблема была иного рода, и имя ей — Питер. Тибби уже предчувствовала, какая сцена ожидает ее в гостинице. И она не желала втравливать в это Дэниэла. Пусть они провели день вместе, но вернется она в одиночестве, гордая и независимая. Так что на углу Каледониан и Кэмден-роуд они расстались.