Золотой мальчик

— Женщинам нужно от мужчин совсем другое — это общеизвестно. Мне ни к чему романтические ухищрения, чтобы заниматься сексом и получать от этого удовольствие, а если тебе не хватает романтики, то это твое дело.

Он ничего не понял!

— Неужели тебе в голову не приходит, что я даже подумать не могу о таком предложении? За кого ты меня принимаешь?

— За ту, которой нужны пять миллионов долларов и которая готова сделать «абсолютно все», чтобы их получить, — с грубой откровенностью объяснил он. — У меня есть то, что хочешь ты. А у тебя есть то, чего хочу я. Деловая сделка.

Как характерно для Люка считать, что он может купить все, что пожелает!

— То, что ты предлагаешь, аморально.

— Но честно, чего не скажешь про тебя. — Его взгляд жег. — Скажи, разве ты не лежала в постели и не могла уснуть, потому что думала обо мне? Разве твое тело не горело от желания моих прикосновений? Разве ты не вспоминала все то, что было между нами?

Она прерывисто дышала. Ей не хотелось вспоминать то, о чем она пыталась в течение семи лет забыть. Кимберли облизала сухие губы и произнесла безразличным голосом:

— Люк, и это говоришь ты? Ты готов заплатить за ночь с женщиной? Ты теряешь форму.

— Ты так думаешь? — Он улыбнулся. — Я в порядке, meu amorzinho, и ты в этом убедишься, как только скажешь «да». А что касается оплаты, то я могу быть весьма щедрым любовником, когда пожелаю. Деньги — это ничто. Называй их подарком. Только на этот раз я заплачу тебе за услуги вперед, чтобы потом ты не стала выуживать из меня еще.

Она была в отчаянии. У нее ушли годы на то, чтобы прийти в себя после их разрыва. Годы, чтобы заново устроить свою жизнь. Возвращение к прошлому? Да она даже представить себе этого не может! Из своего горького опыта она знала, что Люк способен лишь на плотские отношения — больше ничего от женщины ему не нужно. Кроме вожделения, он ничего не чувствует.

Он снова разобьет ей сердце, если она сделает глупость и согласится на его предложение.

Правда, на этот раз ситуация иная: она уже не романтичная девчонка и сознает, с каким человеком имеет дело. И, что самое главное, она больше в него не влюбится. У нее хватит на это ума. Она взвешивала все «за» и «против», словно ей предстояло принять решение, но дело-то в том, что решение уже принято. Разве у нее есть выбор? Как она может сказать «нет»? Сын — вот кто главный для нее. Но какие причины у Люка? Почему она опять ему нужна? Ведь он порвал с ней так давно.

— Почему ты этого хочешь? Наши отношения закончились много лет назад. — Она не могла произнести слово «секс», хотя другого определения тому, что ему нужно, не было. — Я не понимаю.

— Неужели? — Его жадный взгляд переместился на ее губы. — Ты прекрасно знаешь, meu amorzinho, что мы с тобой кое-что не завершили.

У нее бешено заколотилось сердце.

— Мне надо подумать.

О чем подумать? Уговорить себя сделать то, от чего она приходит в ужас?

— У тебя есть десять секунд, — как ни в чем не бывало, заявил он и брезгливо оглядел обшарпанную комнату. — А потом мы уйдем отсюда.

Мысли у нее разбегались.

— Десять секунд? Это нелепо. Я не могу решить так быстро.

— Но ведь деньги тебе понадобились немедленно, — напомнил он. — Ты же сама сказала, что у тебя нет времени. Шантажист не ждет, не так ли?

В его голосе сквозила ирония. Она беспомощно уставилась на него, надеясь хоть на каплю сочувствия. Но тщетно. Лусиано Санторо не пробиваем как броня, он жесток, безжалостен и берет то, что пожелает. И он хочет ее.

— Почему? — сорвалось с ее губ, и это был возглас мольбы. — Почему ты снова хочешь меня? Ты же сам сказал, что женщина появляется в твоей постели только один раз.

— Ты поймешь, когда, обнаженная, очутишься подо мной, — заверил ее он. — Время на размышления истекло. Да или нет?

Она с отвращением смотрела на него. Внутренний голос говорил: скажи ему «нет» и беги прочь. Но сын…

— У меня нет выбора.

— Как типично для тебя притвориться, что это не то, чего ты хочешь. И я снова в роли злого волка. — Он медленно провел пальцем по ее нижней губе. — Ты можешь отказаться.

Но как? Как она откажется, понимая, что это значит для ее ребенка? И как сказать «да», зная, что это будет означать для нее?

— К несчастью, я не могу отказаться. — Она не узнала своего голоса — он прозвучал как чужой. — В отличие от тебя я выполняю свой долг перед нашим сыном. И, чтобы он был в безопасности, деньги должны быть перечислены на мой счет к вечеру.

— Ой-ой-ой, нам, оказывается, не терпится. Она подняла подбородок.

— Я лягу с тобой в постель, Люк, но предупреждаю — я не та наивная девочка, которую ты совратил семь лет назад. Теперь я совсем другая, так что учти это. Тебе не удастся мной манипулировать.

Темные глаза Люка сверкнули, а голос прозвучал подобно довольному мурлыканью:

— Я справлюсь с тобой с завязанными за спиной руками.

Она с вызовом посмотрела на него.

— Ты можешь силой уложить меня в свою постель, Люк, но не в силах заставить наслаждаться.

— Ты не ошибаешься?

В долю секунды он приблизился к ней и прижался ртом к ее губам. Это был жестокий поцелуй, который потряс ее… и взволновал. Его горячий язык обжигал ей губы, голова кружилась, она ощутила прилив наслаждения и… поцеловала его в ответ с жадностью женщины, многие годы лишенной этого удовольствия.

А он удовлетворенно хмыкнул, и его руки заскользили по ее спине. Она прильнула к нему своим изголодавшимся по мужской ласке телом и почувствовала, как Люк напрягся. Когда же он отнял губы от ее губ, у нее вырвался слабый стон протеста. Его шероховатая щека коснулась нежной кожи на ее лице. Вдруг он неожиданно отстранился, и она едва не упала.

— Ну вот, как я и говорил. — Он раскинул руки, подобно волшебнику, который, к радости восхищенной публики, показал немыслимый фокус.

Кимберли с трудом приходила в себя. Если ей нужны были доказательства того, что она до сих пор беззащитна перед сексуальными чарами Люка Санторо, то она эти доказательства получила. Как унизительно, что он заставил ее забыть обо всем на свете, и для этого ему достаточно всего лишь поцеловать ее!

— Спасибо, что ты напомнил мне о том, как я тебя ненавижу.

— Мне кажется, что я доказал тебе обратное. — Он пожал плечами, давая ей понять, что ее чувства ему совершенно безразличны. — И перестань притворяться, что эта сделка для тебя — тяжкое испытание. Ведь мы оба знаем, что ты будешь рыдать и умолять о близости, стоит мне только уложить тебя к себе в постель.

Не соображая, что она делает, Кимберли подняла руку и изо всех сил ударила его по загорелой щеке. Ударила так сильно, что у нее заболела ладонь. Она пришла в ужас и отступила назад. Никогда прежде она не поднимала руку на кого-либо! Но его слова о том, какова она в его постели, настолько ее возмутили, что она сама не могла понять, как это получилось. Кимберли тут же поклялась, что ни за что на свете не ответит на его ласки, не доставит ему этого удовольствия — она будет просто лежать.

— Ты ошибаешься. Я ненавижу тебя. Ненавижу за то, что ты сделал со мной. Я не узнаю себя, и это твоих рук дело.

— Да тебе было удобно забыть, какая ты в действительности. — Он с задумчивым видом дотронулся до красного пятна на щеке. — Мне не терпится напомнить тебе об этом. И напоминать много раз, meu amorzinho.

Кимберли тяжело дыша, смотрела на него.

— Тебе предстоит узнать, какая я, Люк. — Она прижала руку к горлу, стараясь успокоиться. — Сколько времени эта игра будет продолжаться?

— Пока мне не надоест. Ее охватил ужас.

— Но я должна вернуться домой, к сыну.

— Я не желаю больше слышать об этом «сыне», — прорычал Люк. — И запомни: когда в следующий раз ты решишься навесить отцовство на мужчину, то не жди целых семь лет.

Если бы у нее было ружье, она убила бы его за такую бесчувственность. Как убедить его в существовании Рио? Но вдруг она поняла, что не стоит этого делать. Все, что ей нужно, — это деньги, а он, кажется, склонен их дать… если она согласится возобновить с ним связь. Если бы только существовал другой способ достать деньги! Но кто, кроме Люка, может, не моргнув глазом, дать ей пять миллионов долларов? Преодолевая тревогу, Кимберли заверяла себя, что за короткий период с сыном ничего не случится — об этом позаботится Джейсон. Но у нее было предчувствие, что она, находится в большей опасности, чем сын.