В оковах любви

Саид обошел стол, и Хлоя шагнула к нему, сжимая кулак. Он поймал ее руку, останавливая замах, и подтянул ее к себе.

— Думаешь, что сможешь меня ударить? — спросил он, крепко держа ее, но не причиняя боли.

— Может, мне удастся сломать тебе нос. Не важно, сколько у тебя мышц, все равно найдутся уязвимые места.

— Если полагаешь, что от сломанного носа мне будет больно… ты плохо представляешь, на что я способен. Что я перенес.

Он опустил голову, встречая ее взгляд. У Хлои внизу живота вспыхнул жар. От Саида пахло сандалом, чистой кожей… Это были не те запахи, которые она обычно ассоциировала с мужчинами. Ее отец пах алкоголем, потом и табаком. Иногда кровью. А во взрослом возрасте она оказывалась рядом с мужчинами только тогда, когда им приходилось делить микроскоп, — те пахли химикатами.

— Если отпущу, обещаешь убрать когти? — спросил Саид.

— Только если будешь следить за языком.

— Тогда мы зашли в тупик: я не обязан следить за тем, что говорю.

— К дипломатии у тебя действительно никаких способностей.

— Я этого и не говорил, — резко сказал Саид.

— Мне не нравится то, что ты говоришь. Совсем.

— Я не пытаюсь причинить тебе вред, — приглушенно сказал Саид. — Но говорю чистую правду. Не пытаюсь выдать ситуацию за что-то другое, сделать приятнее. Все непросто. — Он выпустил Хлою и отступил. — Но мы переживем это, и Аден тоже. Если все сделать правильно, у него все будет хорошо. Он тут главный, а не мы.

Сердцебиение отдавалось у Хлои в висках, голова кружилась.

— В этом мы можем согласиться, — сказала она.

— Тогда, может, хватит драм?

— Как только ты перестанешь вести себя как дурак.

Саид свел темные брови.

— Никто не смеет так со мной говорить, — заявил он без тени высокомерия.

Он просто констатировал факт, и Хлою это не удивило. Она не понимала, откуда у нее смелость так с ним разговаривать. А может, это не смелость, а необходимость оттолкнуть его. Гнев безопаснее, чем притяжение, которое она испытывала. Намного безопаснее.

— Люди, которые знают, как вести себя в приличном обществе, так не разговаривают, — заявила она.

— Я много времени провожу в неприличном обществе.

— Это очевидно. — Хлоя скрестила руки на груди.

— Разговор окончен.

— А как же ужин?

— Как ни странно, я предпочту поужинать у себя. Или во вражеской тюрьме. Все лучше, чем здесь.

— Ты… ты…

— Я открою счет на твое имя. Ты будешь получать щедрое жалованье. Завтра я встречаюсь с прессой… — Он внезапно замер, тело свело напряжением. — Мы не будем выносить Адена к людям, но в маленьком конференц-зале к нему пройдут представители прессы, у которых есть пропуска. Ты будешь держать его на руках на протяжении всех интервью, но не будешь говорить.

— Мне молчать? — возмутилась она.

— Вопросов о теории струн не будет, а значит, говорить тебе не нужно. Можешь идти.

— Могу?

— Ты все время переспрашиваешь. Пустая трата времени.

— Я… ты меня так отсылаешь?

— Ты же не хотела со мной ужинать. А теперь жалуешься, что тебе не надо этого делать?

— Я хотя бы получу ужин у себя в комнатах?

— Нет. Будешь сидеть на хлебе и воде. Как все мои слуги. Разве ты не знала, что в пустыне живут варвары?

— Я серьезно!

— Я тоже. Осторожно, а то тебя прикуют за ногу к моей кровати.

И словно электрический ток заискрил между ними, пронизывая все жаром и энергией. Хлоя не могла отвернуться, хотя и хотела. А затем у нее в сознании вдруг возник образ, отчетливый и реальный. Она, привязанная к кровати, под его большим мускулистым телом. Абсолютная сила. Абсолютная власть. А она совершенно беспомощна, во власти мужчины, не способного на нежность.

Всплеск страха прогнал дурман.

— Ты отвратителен, — бросила она.

— Может, и так. — Его взгляд не изменился. — Меня еще и не так называли; и я допускаю, что немало из этих определений — правда. Вполне вероятно, даже все.

— И тебя это не смущает?

— Какая мне разница, что думают другие? Я создан для того, чтобы достигать результата. Не для того, чтобы завоевывать публичное признание, но для того, чтобы поддерживать безопасность моего народа. Любыми средствами.

— Но теперь-то ты глава страны. У тебя другая работа.

Темные глаза стали ледяными.

— Я здесь до тех пор, пока Аден не сможет занять свое место. Ни минутой дольше.

— А как же Аден? Ты его ближайший родственник. Ты… хотя бы попытаешься вести себя прилично? Ради него?

По лицу Саида пробежала тень; теперь его выражение было пугающе пустым. Мертвым.

— Для Адена лучше всего, если я буду держаться подальше. Как я и собираюсь.

Глава 4

— Как вы могли не знать, что ребенок выжил?

Саид сглотнул, глядя на море людей, которые ждали от него объяснений. Холодный пот проступил у него на лбу, катился по спине. Ему доводилось смотреть в холодные глаза смерти без волнения. Но сейчас, перед репортерами, он ощущал, как что-то внутри ломается. Он не умел говорить с публикой. Он вообще не годился в ораторы.

— После смерти моего брата и его жены ситуация была запутанной. В несчастном случае и его последствиях было задействовано много человек, и до нашего сведения не сразу довели тот факт, что супруга шейха прожила достаточно долго, чтобы родить ребенка.

— А это его няня?

— Да, — сказал Саид, глядя в точку на дальней стене и не позволяя себе перевести взгляд на Хлою и на сверток у нее в руках. — Хлоя поступала согласно приказам. Защищала наследника Аттара.

— Настоящая героиня, — сказала журналистка из заднего ряда.

Саид кивнул:

— Хлоя рисковала своей безопасностью, чтобы защитить ребенка. Она действительно героиня.

— А когда наследник сможет занять свое место как правитель? — спросил репортер из дальнего ряда.

Саид стиснул зубы.

— Он должен достичь совершеннолетия.

— Следует ли понимать, что до тех пор вопросами национальной дипломатии занимаетесь вы, шейх? — спросил еще один репортер, известный своей антиправительственной позицией.

— Больше некому, — глухо ответил Саид. — Если других вопросов нет, конференция окончена.

Он подошел к Хлое, взял ее под локоть и вывел из конференц-зала в коридор.

— Охрана проследит, чтобы репортеры еще пятнадцать минут не двигались с места. Не хочу, чтобы они видели, в какое крыло дворца мы идем. — Намеки репортеров не шли у него из головы.

Хлоя посмотрела на него с удивительным спокойствием; удивительным, потому что Саида трясло от ярости, а ее все это как будто не коснулось.

— Вы хорошо разбираетесь в безопасности.

— Это так же остроумно, как если бы я сказал, что вы хорошо разбираетесь в молекулах. Это моя обязанность. Моя сущность.

— Это был комплимент, — сказала она напряженным тоном. — Больше не повторится.

— Мне все равно.

— Вы ужасно раздражаете.

— Вы тоже не идеальны, но что поделаешь.

— Вы… — Щеки у нее порозовели, в глазах заблестел гнев. Саиду это принесло чувство удовлетворенности — то, что она лишилась спокойствия. — Ты такая свинья.

— Вам кажется, что меня это должно волновать. Как будто я могу это изменить. Мне кажется, вы так и не поняли, Хлоя, — я то, что вы видите. — Теперь она расстроена. И это ему нравилось еще меньше, чем ее спокойствие.

— Мне нужно идти заниматься.

— А для меня Малик наверняка нашел новые бумаги на подпись. Полагаю, его веселит мое неудовольствие.

— Мы встретимся сегодня снова?

— Не думаю, — покачал головой Саид. — Вам же не нужно мое общество?

— Не думаю, — ответила она в тон.

— Хорошо, — резко сказал Саид. — Тогда я займусь своими делами, а вы своими.

Саид отвернулся от Хлои, от ее выразительных глаз, и отправился в свой кабинет. Там он чувствовал себя погребенным заживо. Каждый шаг отдавался в его теле болью. Недавно он сказал Хлое, что дворец лучше тюрьмы. Сегодня он не был в этом уверен.