За живое (СИ)

– Я брошу твою голову к воротам Рая, и тогда братья смогут жить, зная, что нет больше в мире зла, которое ты творишь. Погибнешь на рассвете, дьяволица, когда слаба твоя тёмная магия.

Внизу ревёт река, и меня от пропасти отделяет шаг.

– Что же вы, слабость Лилит узнали, а силу её не выучили? – я смеюсь и – делаю этот шаг.

Мир обрывается клочком неба, коротким всхлипом, и я действительно перестаю ощущать под ногами пол.

Перед глазами вдруг встаёт его лицо, и грудь прошивает неожиданной вспышкой боли. Он никогда не узнает, что произошло, и наверное, даже никогда больше не вспомнит обо мне. Хотя, может, это и к лучшему.

В конце концов, я всегда была одна, меня в этом мире не держит ничего, а его держит одновременно слишком много, и я рада, что удалось не утащить его за собой туда, куда падаю.

Сердце пропускает удар, и воздух застревает в груди таким тугим комком, что я не могу вдохнуть ещё несколько секунд, потому что вдруг понимаю, что не падаю, а… наоборот?

– Прыжки веры устраиваем, да? – раздаётся знакомый голос над ухом.

А я… ну, я не могу говорить, плакать, вообще хоть что-нибудь ещё, и просто прячу своё лицо на его груди.

***

– Я крайне возмущён! – он выпускает меня из рук, только преодолев порог своего кабинета, и тон этот внезапно очень резкий, вызывающий неприятные ощущения под ложечкой, заставляющий ощетиниться, будто на защиту.

– Вельзевул, послушай меня…

– Нет, это ты меня послушай! Самопожертвование она устроила! В прятки поиграть решила! Она думала, так будет лучше! Да кто тебе сказал, что от этого хоть кому-нибудь будет лучше? Как ты только подумать могла, что после всего я просто возьму и выкину тебя за порог? Почему ты ведёшь себя так, будто твоя жизнь ничего не стоит?Даже если ты живёшь смертями других, кто сказал, что ты должна мучиться с этим в одиночку?! Я же не каменный! Нет, сбежала, ничего толком не объяснив, подвергла себя опасности, едва не погибла в конце концов. А теперь ответь мне, у тебя голова на плечах есть или как?

Я ожидала всего. Что не будет разговаривать со мной больше никогда, что посмотрит тяжелым взглядом и скажет, мол. я очень разочарован, что возмущаться будет моему бескрайнему лицемерию, а он – он отчитывает как… как провинившегося котёнка!

– Не ори на меня! – гневно взрываюсь я под конец его тирады, но получается до обидного беззащитно.

И меня вдруг неожиданно притягивают к себе.

– Маленькая… Зачем же ты всё это держала в себе? Тебе не нужно вести этот бой в одиночку, потому что – помнишь? – я всегда буду держать тебя за руку.

Мне хочется сказать: «Боже, это звучит так приторно, что меня тянет подтереть тебе сопли». Но я вдруг оказываюсь не в силах произнести ни единого слова, просто стою молча, притихшая, пытаясь вслушаться, вжиться в это непривычное мне тепло. И оно с головой заполняет меня.

***

– Мне тяжело в Пандемониуме, – это я говорю уже потом, когда мы лежим, обнявшись, в кровати с пологом, и Вельзевул гладит кончиками пальцев мою ладонь. – Но там, за его стенами, дышится легче, и я почти могу обходиться без… ну… В общем, я решила, что больше не буду здесь жить. Приходить буду, а жить – нет. Это значит, я не смогу быть рядом, всякий раз, когда тебе грустно. Не смогу подставить плечо, когда будет больно; помочь, когда нужно. Подумай хорошо, хочешь ли ты связать себя узами со мной? Сможешь ли любить меня такую?

И едва только успеваю договорить, как меня мгновенно стискивают в объятиях – не вдохнуть – и на ухо шепчут:

– Люблю нечеловечески.

Вельзевул счастливо вздыхает, и тут же отстраняемся, чтоб заглянуть в глаза:

– Дай слово, что будешь возвращаться.

Я чувствую его губы на своей ключице и, кажется, немного умираю от этого, и я готова дать слово, душу, жизнь, что угодно, чтобы он просто не отпускал рук, не разжимал объятий.

Невозможно говорить все это, чувствовать все это, и избежать искренности, сделать так, чтобы она каждую клеточку твоего тела намертво не прошивала своими нитками. Поэтому я действительно верю ему. Я верю,

и – остаюсь на ночь в чужих объятиях.

***

Лилит исчезает из чертога Сатаны еще до наступления рассвета, когда восток горизонта только-только начинает краситься плавленным гранатом.

В чашке на столе цветёт ветка сирени.

Вельзевул улыбается.

«Тебе сияют угольки упавших звёзд и тихое мерцание кометы. А ты внезапно знаешь, все всерьёз,

ты жив. И ты идёшь за светом».