За живое (СИ)

– Быстрее, пожалуйста, – голос Дьявола возвращает меня к жизни, стряхивая последнее оцепенение.

– Сейчас, – я склонилась над Вторым повелителем, бережно приподнимая его голову с земли. – Всё будет хорошо.

Холодные шершавые губы. Родные. Два вдоха… Вельзевул, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Помоги мне. Два вдоха. Дава-а-ай, чёрт тебя подери! Я так привязалась к тебе, как никогда и ни к кому до этого не смела! Не бросай меня сейчас, не бросай! Холодный. Бледный.

Горло сдавливают спазмы, пальцы берёт в тиски колючая дрожь. Ты обещал, глупый, держать меня за руку. Ну так вот я здесь – держи. Два вдоха. Нащупываю его холодную ладонь своей такой же, и чувствую, как горячие слёзы текут с моих щёк – на его, и мне не удаётся их удержать, сколько не пытайся. И может быть, поэтому я не сразу понимаю, что он – сжимает мои пальцы в своих.

Над нами простирается бескрайнее равнодушное небо Чистилища, усыпанное звёздами, словно бисером. Второй Повелитель дышит так, как будто он только что вынырнул с большой глубины, и самое главное, у него бьётся-бьётся-бьётся сердце.

Я тихо кладу голову ему на грудь, и Князь ещё какое-то время не тревожит нас.

========== 3. Верую ==========

«Кесарю кесарево — богу богово.

А такому,

как я,

ткнуться куда?

Где мне уготовано логово?»

– Сколько времени прошло?

За моей спиной раздаётся негромкий голос, и я невольно вздрагиваю, чуть было не расплескав настойку из горных трав. Время пришло.

– Четыре дня. Это пятый.

– И ты всё время…

– Да.

Всё это время, каждую секунду с тех пор, как медики закончили своё дело, я не смела отойти от его постели: отпаивала настоями, меняла повязки, не зная, долго ли так смогу. Мне хотелось, чтобы долго, чтобы хоть ещё немного, но тьма подступала отовсюду, нежно гладила по затылку, настойчиво скреблась по коже, не давая забыть о себе даже на секунду. Меня мучили видения, я нечеловечески замерзала, и этому всё сложнее было противостоять. Несколько раз я соскальзывала в своё безумие практически полностью, проваливалась с головой, захлёбываясь, путала реальность с выдумкой воспалённого сознания. Я и сейчас ускользаю от самой себя с каждой секундой и очень скоро перестану ощущать под ногами пол.

Но пока ещё в комнату через приоткрытое окно лениво вползают предрассветные сумерки, Второй повелитель впервые за всё это время пришёл в себя, и всё – всё хорошо.

– Если каждый рассвет ты встречала рядом со мной, – смеётся Вельзевул, – то я бы хотел, чтобы эти рассветы были вечностями.

Я оставляю настой и, спешно опускаясь на краешек кровати, кладу его ладонь себе на голову.

Погладь.

И не говори, пожалуйста, больше ничего. Теперь моя очередь говорить.

– Пять дней назад я убила, – вдыхаю порывисто. – не в первый раз. Но единственный – демона, ради того, чтобы ты смог жить. А вот ангелов я убиваю постоянно, почти все время. И сейчас все чаще – людей.

– Мы все убиваем, – осторожно произносит адский лекарь, движимый первым желанием – оправдать. – И если брать во внимание ту жизнь, которой мы живём, в этом нет ничего, за что можно было бы осудить.

– Вы убиваете, потому что это война. Потому что если не вы, то вас. А я… я с другой точки зрения к этому подхожу. Мне правда нравится. Смотреть, как они все мучаются. Как из них капля за каплей утекает жизнь, – при одной только мысли об этом губы растягиваются в сумасшедшей улыбке, но пробудившаяся было дрожь нетерпения очень скоро утихает под одним только его взглядом. – Самая большая твоя ценность не стоит для меня ничего. Мимолётная забава, секундная блажь. И тебе не нужно делать вид, что все в порядке, потому что на самом деле ничерта не в порядке. И мне жаль, что я заставила тебя поверить, будто во мне есть хоть что-то хорошее, скрывала это так долго, и что теперь вываливаю так бесцеремонно. На самом деле я из тех, кого ты ненавидишь больше всего на свете и, кажется, совсем ничего не могу с этим поделать. Прости.

Он убирает руку с моих волос, и я наблюдаю за движением его ладони. Думала, он скажет хоть что-нибудь, но он не говорит ничего, и поэтому приходится мне.

– Спасибо, что показал, что в мире бывает как-то ещё. Я тебя больше не побеспокою.

Заставлять себя не морщиться от ненависти – мучительно, а я не хочу тебя мучить, поэтому ухожу. И меня сейчас тянет взглянуть на твоё лицо, но запоминать на нём боль не хочу. Глаза, которые в своё время опалили меня неосторожным теплом, губы, с которых мёд собирать. Этих губ мне больше не целовать никогда.

Прежде, чем уйти, я останавливаюсь у самой двери еще на несколько секунд и вдруг понимаю, что улыбаюсь. Тьма отступает на время, и душу заполняет необъяснимым светом.

Где-то в конце пятой вечности я очень тебя люблю.

***

«Как будто надо почти умереть, чтобы тебя полюбили.

Как будто надо зависнуть на самом краю – чтобы тебя спасли».

К востоку от Мытарств над Стиксом простирается крутой обрыв, шагнешь неосторожно – и канешь в пропасть. Далеко внизу ревут чёрные воды, сокрытые клочьями утреннего тумана. Здесь даже птицы не поют.

Холодно.

Я поднимаю голову, всматриваясь в горизонт и раздумывая, куда теперь можно податься. Городов Лимба уже не видно отсюда, самое последнее поселение осталось позади… неделю назад?

Когда я уходила, месяц висел в небесах надкусанным золотом.

А вчера уже показался полный диск луны, сведённый теперь с глазури дневным светом. Солнце почти выдралось из-за черты горизонта, перечеркнувший бесконечные пустоши Чистилища, и на небосклоне оставалась сиять единственная, с ночи не погасшая звезда.

Странное дело, но за стенами Пандемониума, вдали от мрачных сводов чертога становилось легче. Жажда перестала занимать мои мысли от первой до последней, и освободилось место для… воздуха. Несмотря на слабость и холод, я еще стояла-жила-дышала. И было в этом что-то пьянящее.

– Лилит, – голос, отвратительный, как скрежет металла по стеклу. – Все тебя оставили, Лилит.

Прокатился по позвоночнику вниз, вспарывая натянутые нервы, и оставил за собой склизское ощущение мерзости на языке. Меня нашли. Они наконец-то меня нашли.

Небесные слуги – я для них самая желанная добыча, столько ангелов отдали свои жизни безвозвратно только затем, чтобы я хоть на время могла согреться и успокоить разум. И теперь, видимо, моя очередь – отдать жизнь. Что же, это всегда было лишь вопросом времени.

– Ты ведь меня узнала?

– Как не узнать тебя, крысу помойную, – мрачно выплюнула я, оборачиваясь к нему. Страха не было, раздражение только. Потому что из всех ангелов сюда явился именно тот, которому я бы очень хотела перед смертью выцарапать глаза.

– У тебя было все, – Сеной взмахнул крыльями, опускаясь на землю. – И что осталось сейчас?

Он, по чести сказать, просто заговаривал зубы, чтобы незаметно подобраться ближе. Не знал, что если захочет меня убить, то сможет сделать это быстрее, чем я успею досчитать до трёх. На ангела, выдворившего меня из Рая, не действует ни одно из моих заклятий. Я бессильна и безоружна. И если все кончится именно так, то это, наверное, будет даже правильно, потому что я, по правде говоря, уже очень устала от этого холода и не прочь заменить его пустотой.

– Смехотворные потуги вскрыть старые раны, Сеной. Вот до чего вы опустились у себя на Небесах, – я отступила назад на шаг, и в спину ударил холодный ветер, встрепал волосы.

Погибнуть не страшно – но погибнуть именно так, от ангельского меча? Отдать свою жизнь этим пернатым тварям, пасть от руки вот этого ничтожества – должно быть, очень жалкий конец.

– Теперь никто не вспомнит о тебе и никто не придет тебя спасти, – он продолжает говорить правильные до одурения вещи, известные мне так, будто я зубрила их ночами, с видом, будто открывает священную истину.

Нет, Сеной, я не достанусь лезвию твоего меча.

Окончательно уверившись в моей беспомощности, ангел обнажает сверкающий, а мне не страшно, мне весело, мне до дрожи весело, но это, может, только потому, что я уже окончательно сошла с ума.