Золотой человек

— Так я и думала, — проговорила Тереза.

— Тополь вполне заменит патавоуа, а ореховое дерево не уступит красному дереву. На нашем острове тысячи таких деревьев.

— Это мои-то ореховые деревья!

— А яблони куда лучше бразильской каскариллы.

— Значит, ты и о яблонях вспомнил?

— Да. А сливы ничем не хуже дерева тэак.

— И ты задумал вырубить все эти деревья для господина Скарамелли? — невозмутимо спросила Тереза.

— Мы же получим за них кучу денег! Не меньше десяти форинтов за дерево. Синьор Скарамелли уполномочил меня заключить с тобой договор, вот он у меня в кармане, тебе остается только подписать его, и мы сразу разбогатеем. А когда все эти бесполезные деревья будут срублены и вывезены отсюда, то не оставаться же нам здесь. Мы тоже уедем, переселимся в Триест. А на острове разведем плантацию турецкой вишни, из которой делают знаменитые турецкие чубуки, которые чудесно пахнут. За этими вишнями не нужно никакого ухода. Придется только держать здесь приказчика, который ежегодно будет продавать купцам из Варны вишневые стволы для изготовления чубуков. Каждый хольд питомника принесет нам пятьсот золотых.

Тимар не удержался от улыбки: ему еще не приходилось слышать о столь дерзкой авантюре.

— Что это вы ухмыляетесь, сударь? — набросился на него Тодор. — Я знаю, что делаю.

— Я тоже знаю, — ответила Тереза. — Всякий раз, как судьба забрасывает тебя к нам, ты, словно зловещий сыч, приносишь нам несчастье. От тебя можно ждать только пакостей. Тебе известно, что у меня нет и не будет денег. Из года в год ты приезжал к нам на своей шаланде и забирал все наши годовые запасы, а потом все это продавал. До сих пор я молчала, отдавала тебе все беспрекословно, — господь тебе судья! Но теперь тебе уже мало плодов, ты хочешь отнять у меня последнее, ты безжалостней турецкого сатрапа, завзятого грабителя! Ты задумал продать на корню все мои деревья. Милых моему сердцу друзей, кормильцев моих, посаженных вот этими руками; я выходила их и отдыхаю под их сенью. Стыдись, Тодор! Будет тебе морочить мне голову всякими небылицами! Так я и поверю, что тебе уже заплатили баснословную сумму за деревья, а вырубленный лес пойдет на постройку морских судов! Ты хочешь их вырубить и сбыть за бесценок первому попавшемуся угольщику! Я вижу тебя насквозь! Так нет же, меня не одурачишь. Проваливай отсюда со своими злыми шутками, пока я не проучила тебя, и как следует, сломав на твоей спине прутья турецкой вишни.

— Полно, мамочка Тереза, я вовсе не шучу. Неужели я приехал бы сюда без дела? Вспомни, какой нынче торжественный день! Ведь сегодня мои именины. И в этот же день родилась моя ненаглядная Ноэми! Ты ведь знаешь, наши покойные отцы еще младенцами обручили нас и завещали, чтобы мы поженились, когда Ноэми исполнится шестнадцать лет. В такой знаменательный день я постарался бы пожаловать к вам даже из другого полушария. И вот я прилетел на крыльях любви! Но любовь любовью, а человеку требуется кое-что и посущественнее. Я, правда, получаю у синьора Скарамелли хорошее жалованье, но малость поистратился — приобрел роскошную обстановку. Ты тоже должна раскошелиться и дать что-нибудь в приданое Ноэми. В нашем кругу девушки не выходят замуж без приличного приданого. Ноэми вправе потребовать его у тебя! Как-никак она твоя единственная дочь!

Ноэми с мрачным видом сидела в уголке, спиной ко всем, прижавшись головой к стене.

— Да, да! Ты обязана что-то дать за Ноэми. Нечего жадничать. Ну, так и быть, отдай мне только половину деревьев! А уж я знаю, кому их продать. Ну, что тебе стоит? Отдай в приданое за Ноэми ореховую рощу. Смею тебя уверить, у меня уже есть надежный покупатель.

Тереза потеряла терпение.

— Послушай, Тодор, — воскликнула она, — я не знаю, действительно ли нынче твои именины. Но мне точно известно, что Ноэми родилась не в этот проклятый день. К тому же я твердо уверена, что, будь ты единственным мужчиной на свете, Ноэми и тогда не пошла бы за тебя.

— Ха-ха-ха! Уж об этом, матушка, предоставь судить мне!

— Ладно. Вот что я тебе скажу. Не видать тебе моих чудесных ореховых деревьев, как своих ушей, даже если бы ты решил построить из них Ноев ковчег. Единственно, что я могу тебе предложить, — это сук на ореховом дереве, — можешь им воспользоваться, ведь рано или поздно ты все равно угодишь на виселицу! А нынче день твоих именин — самый подходящий для этой цели.

При этих словах Тодор Кристиан вскочил со стула. Но вовсе не для того, чтобы уйти. Повернув стул, он уселся на нем верхом, облокотился о спинку и нагло уставился в глаза Терезе.

— Ты весьма любезна, матушка Тереза. Но знаешь ли ты, что достаточно мне сказать одно слово…

— Что ж, говори! Можешь не стесняться при этом господине, — ему и без того уже все известно.

— …что этот остров вовсе не твой!

— Что правда, то правда.

— Стоит мне только донести на тебя в Вену или в Стамбул…

— И ты сделаешь нас нищими, пустишь по миру.

— Вот именно, и это в моей власти! — воскликнул Тодор Кристиан, окончательно сбросив наконец с себя маску.

Не сводя с Терезы алчного, горящего взгляда, он вынул из кармана бумагу с текстом купчей крепости и показал на обратной стороне дату.

— Если ты сию же минуту не поставишь свою подпись вот здесь, я донесу на тебя, и притом немедленно!

Тереза задрожала. Видя ее волнение, Михай Тимар положил руку на плечо Тодору и слегка сжал его.

— Вы не посмеете сделать этого, сударь!

— Чего? — воскликнул тот, резким движением вскинув голову.

— Донести о существовании этого острова и о том, что кто-то самочинно занял его.

— А почему бы мне не посметь?

— Потому что это уже сделал другой человек!

— Кто же?

— Я сам.

— Вы? — вскричал Тодор, занося кулак над головой Михая.

— Вы? — в ужасе и отчаянии воскликнула Тереза, обхватив голову руками.

— Да, я сообщил и в Вену и в Стамбул, — спокойно продолжал Тимар, — о том, что возле Большого острова есть безымянный, пустынный островок, образовавшийся на Дунае лет пятьдесят назад! И заодно обратился к тому и другому правительству с просьбой сдать этот остров мне в аренду сроком на девяносто лет. В знак признания ленной зависимости я обязался ежегодно поставлять мешок орехов венскому двору и ящик сушеных фруктов — Высокой Порте. [12] Я только что получил из Вены и Стамбула патент и фирман. [13]

Тимар вынул из кармана две грамоты, полученные им еще на его фактории в Байе и очень его обрадовавшие. Став знатным и богатым, Михай решил обеспечить покой этой обездоленной и преследуемой судьбою семье. Аренды острова он добился за большие деньги, хотя официально должен был поставлять ежегодно только мешок орехов и ящик сушеных фруктов.

— Я уже переписал мои арендные права на первых поселенцев — нынешних обитателей острова. Вот документ с официальным разрешением властей.

Потрясенная Тереза упала к ногам Михая. Беззвучно рыдая, она целовала руку человеку, навсегда избавившему их от угрозы. Взволнованная Ноэми прижала руки к груди, словно опасаясь, как бы сердце не выдало то, о чем молчали ее уста.

— Итак, Тодор Кристиан, — продолжал Михай, — вы теперь убедились, что в течение целых девяноста лет вам нечего делать на этом острове?

Побледнев от ярости, Тодор с пеной у рта завопил:

— Да кто вы такой? По какому праву вы впутываетесь в дела этой семьи?

— По тому праву, что я его люблю! — горячо воскликнула Ноэми и, припав к груди Михая, обвила его шею руками.

Тодор оцепенел от неожиданности. Исступленно погрозив Тимару кулаком, он стремглав выбежал из комнаты. Глаза его пылали такой ненавистью, словно он готов был убить своего врага или подсыпать ему яду. А девушка, прильнув к Михаю, так и застыла, словно приросла к его груди.

За пределами мира сего