Золотой человек

Новое облачко дыма означало: «А у нас вовсе нет денег!»

Потом я рассказал об ожесточенной борьбе, которую вели в нашей стране различные политические партии, а также о печальных последствиях религиозной нетерпимости, властолюбия и национальных распрей.

Старик не спеша выбил догоревшую трубку, видимо, думая про себя: «У нас нет ни епископов, ни вербовщиков голосов, ни министров».

Наконец, я стал распространяться о том, какой могущественной станет в будущем наша страна, когда исполнятся все чаяния нашего народа.

Малютка Ноэми заснула на коленях прадеда, ее надо было отнести домой и уложить в постель. По-видимому, для старика это было гораздо важнее всего, о чем я повествовал. Спящая девочка перекочевала с колен прадеда на колени прабабки. Когда прабабка с девочкой покинули нас, старец спросил меня:

— Где вы родились?

Я ответил.

— Какая у вас профессия? Чем вы занимаетесь?

— Я романист.

— Что это такое?

— Романист — это человек, который, узнав конец какой-нибудь истории, может догадаться обо всем, что было раньше.

— В таком случае, — сказал он, беря меня за руку, — придумайте мою историю! Существовал некогда человек, который покинул мир людей, где все дивились его успехам, а потом создал свой собственный мир, где все его любят.

— Могу ли я узнать ваше имя?

При этих словах старец выпрямился и, казалось, стал еще выше. Он поднял дрожащую руку и положил ее мне на голову. И вдруг мне почудилось, что эта рука когда-то покоилась на моей детской белобрысой головенке и что я где-то видел это лицо.

— Мое имя Никто, — ответил старик.

Потом повернулся и, ни слова не говоря, ушел к себе в дом. За все время нашего пребывания на острове он больше к нам не выходил.

Вот как течет жизнь на «Ничейном» острове. Для него установлен двумя державами особый режим, и обладатели этого уединенного клочка земли могут привольно жить вне всяких государственных границ еще пятьдесят лет.

Полвека!..

А кому дано знать, что станет за это время с миром?..

Послесловие к «Золотому человеку»

Признаюсь, из всех написанных мной романов самый мой любимый — «Золотой человек». Пожалуй, он и наиболее популярен среди читающей публики. Его переводили чаще других моих книг на иностранные языки. В английском переводе он вышел в двух изданиях: в лондонском «Timars two worlds» («Два мира Тимара») и в нью-йоркском «Modern Midas» (Мидас, в руках которого все превращается в золото). В Германии две книжные фирмы даже затеяли процесс, оспаривая друг у друга право на издание этого произведения. Я написал и пьесу на сюжет этого романа. И это единственное мое драматическое произведение, которое продержалось на театральных подмостках двадцать лет и с успехом ставилось также на сценах немецких театров. Но у меня есть и особые причины любить этот роман. Все его персонажи хорошо знакомые мне люди.

У меня многочисленная родня, с которой я поддерживаю отношения.

Имущественное положение и родовое наследие семейства Йокаи было упорядочено в начале прошлого века особым указом, причем была назначена комиссия для рассмотрения тяжбы с баронами Махолани. Однажды я спросил своего старшего брата Кароя, слывшего у нас в семье живой летописью:

— Почему наши прадеды жили на барскую ногу, как и подобало важным господам, а мы, как и наш отец, еле-еле перебиваемся и вынуждены жить своими трудами?

Брат рассказал мне, как обстоит дело с нашим наследством:

— Обширное родовое имение существует и по сей день. Но возьми-ка в руки мел да подсчитай! У нашего прадеда родились сын и пять дочерей. Долю наследства этих пяти девиц приобрел епископ Печа, тоже принадлежавший к нашему семейству. Он употребил свое состояние на создание школ и благотворительных фондов. Наш дед унаследовал только шестую часть имения. У него было два сына и две дочери. Стало быть, на долю нашего отца пришлась всего двадцать четвертая часть былых владений. У него трое детей, а каждому из нас досталась одна семьдесят вторая часть имения. Ты унаследовал свою долю и по сей день владеешь ею.

Мой прадед по материнской линии был далеко не столь богат, зато более знаменит. Пулаи возглавлял тайную канцелярию князя-правителя Венгрии Ференца Ракоци II [37] и от его имени поддерживал сношения с иностранными державами.

А вот по линии нашей бабушки мы состоим в родстве с весьма состоятельной фамилией Сючей.

В семидесятых годах Лайошне Сюч была всеми уважаемой особой в светских кругах Будапешта. Она владела большим домом на бульварном кольце Музеум и виллой в Балатонфюреде. В театральный сезон ее каждый вечер видели в абонированной ею литерной ложе Национального театра. Это была почтенная, благообразная старуха. К тому же она занималась благотворительностью.

Я тоже нечто получил от нее: основную идею романа.

Случай свел меня с нею однажды после полудня. Мы вместе плыли на пароходе «Кишфалуди» — от Балатонфюреда до Шиофока.

На полпути пароход был застигнут жестоким штормом. Свирепый шквальный ветер, налетевший с Баконьских гор, мгновенно превратил приветливое озеро в бушующее море. Всех пассажиров, мужчин и женщин, укачало. Спасаясь от приступов морской болезни, они укрылись в каютах. Только мы с тетушкой остались на палубе, не обращая внимания на разыгравшуюся стихию.

— Нам с тобой этот шторм нипочем, ведь в наших жилах как-никак течет древняя кровь Сючей, — не без гордости изрекла тетушка. Она приходилась старшей сестрой моей бабушке и унаследовала от покойного мужа немалое состояние.

Волны швыряли пароход из стороны в сторону, и он дал такой крен, что одно из лопастных колес крутилось вхолостую, загребая воздух. Между тем тетушка усадила меня рядом с собой и рассказала мне одну правдивую историю. Речь шла о молодой девушке, ее женихе-офицере, о компаньонке, бывшей возлюбленной этого офицера, и об ее матери. Тетушка всех знала лично. История эта послужила канвой для моего романа «Золотой человек». Предшествующие события, так сказать, предысторию, мне пришлось дописать, а также вылепить образы действующих лиц и придумать наиболее правдоподобные ситуации. Однако изображаемые в романе фигуры и описываемые события отнюдь не вымышлены мною.

О существовании «Ничейного» острова я узнал благодаря нашему знаменитому ученому-натуралисту Имре Фривалдски. Остров этот еще в шестидесятых годах XIX века находился на исключительном положении, как обособленная, независимая территория, не принадлежавшая ни Венгрии, ни Турции.

Вот все, что я счел нужным дополнительно рассказать читателям.