Небо и горы (СИ)

– О, вот это основательный подход к делу, – сдержанно похвалила Полина. – Готова спорить, в твоём рюкзаке есть всё, что забыла взять мама.

Парень чуть приметно усмехнулся и кивнул.

– Она это может.

В этом прозвучала покровительственность обстоятельного человека, привыкшего думать за двоих и предупреждать чужие оплошности.

В течение всего похода он проявлял чудеса предусмотрительности. Из его небольшого на вид рюкзачка волшебным образом появлялись вещи по мере возникновения в них необходимости. Ирина взяла с собой консервы, но забыла открывалку – Денис с взглядом, как бы говорившим: «Горе ты моё луковое», – вручил ей консервный нож. Потом мать промочила ноги, и у него – конечно же, совершенно случайно – нашлись запасные носки. Пока кроссовки Ирины сушились у костра, она щеголяла в лёгких парусиновых слипонах, которые тоже обнаружились в недрах волшебного рюкзака Дениса.

– Слушай, ты ясновидящий прямо, – со смехом сказала ему Ирина.

– Дык... Станешь с тобой ясновидящим, – хмыкнул сын. – С тобой же вечно что-нибудь случается.

Он уклонялся от нежностей, его забота проявлялась вот так – слегка насмешливо, небрежно, с чуть ироничной ноткой. Он держался отстранённо и замкнуто, но заслышав, что Полина занимается альпинизмом, впервые ожил и заинтересовался. А той было что рассказать. Ирина тоже слушала увлечённо на привале, мило подпирая подбородок обеими руками. В этот миг Полина и заметила, какие красивые у неё локти – точёные, безупречные, будто изваянные из мрамора каким-то неземным мастером. Она вообще была чуть сухощава, тонкокостна, а рост её составлял всего сто пятьдесят четыре сантиметра. На три сантиметра ниже Полины, тогда как все её женщины были от ста семидесяти – так уж складывалось, что ей приходилось смотреть на них снизу вверх.

Но окончательно Денис сразил всех своей запасливостью, когда достал специальный нож для вырезания сердцевины из яблок. И, что ещё более удивительно, тот таки пригодился.

– Не удивлюсь, если в твоём чудо-рюкзаке найдётся ядерная боеголовка, – усмехнулась Полина.

– Боеголовки нет, но пресс для чеснока имеется, – невозмутимо сказал тот, и все покатились со смеху.

– Когда мы пойдём в атаку на вампиров, достанешь его, – пошутила Полина.

– А также сам чеснок, – непроницаемо добавил мальчик, чья непробиваемая серьёзность не пошатнулась от всеобщего веселья.

– Химическая атака вампирам обеспечена! – От смеха Ирина легонько склонилась на плечо Полины – тёплым, почти невесомым касанием своего полувоздушного, изящного тела.

– Да уж, ни один кровосос живым не уйдёт. Тут и боеголовки не нужно, когда есть головка чеснока.

Полине хотелось продлить это соприкосновение – такое земное, доверительное, перекинувшее между ними мостик близости.

Этот поход оставил в душе чувство незавершённости и неудовлетворённости, жажды чего-то большего. Они с Ириной простились друзьями, но в воздухе звенела какая-то иная, более глубокая струнка. Её надрывный звук заставлял развернуть машину и мчаться вслед за поездом, уносившим Ирину в её родной город... Но Полина поехала домой.

Она зарегистрировалась на сайте Ирины и рассказала в личном сообщении свою историю с матерью Нади.

«Меня не отпускало чувство, что я сама, своими руками уложила любимую женщину в могилу. Если бы я тогда позволила ей остаться... кто знает? Всё было бы иначе. Может быть, она и не заболела бы... И была бы сейчас жива».

Ирина ответила, и у них завязался долгий разговор, который как-то незаметно перенёсся в электронную почту, а потом в Скайп. Полина снова видела её и слышала её голос, и подспудное чувство оформлялось, проступало из глубин души чёткими очертаниями: да, ей нравилась Ирина. Не как психолог, а как женщина. В этом чувстве не было той молодой остроты, перешедшей в мучительную ненасытность, которая сопровождала её любовь к матери Нади; это была, скорее, жажда покоя, желание тихого счастья. Тихая гавань на коленях у прекрасной женщины. Да, склонить голову на колени Ирины – и выспаться... Выспаться за все долгие годы бессонницы, подхлёстываемой походами и горными восхождениями. Что её туда гнало? Какой-то дух беспокойства, непоседливости. Кто-то плачет, а кто-то выматывает себя физически. Апогей боли настал, когда Надя однажды ночевала у Полины, и та, сидя возле спящей девушки, так похожей на свою мать, говорила в молчаливую, но внимательно слушающую пустоту. Не вслух говорила, а в своём сердце, роняя несуществующие, не выплаканные, замёрзшие в горных ледниках слёзы.

«Лиза... Лиза... Зачем была эта песня, скажи? Что ты этим хотела сказать? Что мы с тобой встретимся на том свете?»

Но апогей боли миновал. Боль пошла на спад, остались только те кладбищенские берёзы, вечно скорбные и кроткие, как монахини.

И теперь рядом журчала тёплая река – Ирина. Ненавязчивая, знающая, как обогнуть острые углы, когда настоять, а когда отступить. Полина тщетно искала в себе кипучую остроту эмоций и страсть – видно, с возрастом кровь остыла, страсти улеглись. Она даже не знала, влюблена она в Ирину или нет. Эта женщина нравилась, тревожила, притягивала к себе мысли, стояла перед глазами, но как всё это назвать?.. Увлечение? Влюблённость?

Или просто приближающаяся старость?

А может, на этом жизненном этапе и любовь изменилась, облачившись в скромные одежды и прикрыв бесстыдную наготу, которой она блистала в юности.

– Ира, нам надо увидеться, – сказала Полина. – Лицом к лицу, вживую.

Они даже ничего толком не обсудили, Полина просто купила билет и поехала. Ещё утром они разговаривали в Скайпе, а вечером Полина покачивалась на верхней полке в купе поезда. В дороге она изучала электронную карту города и расположение дома Ирины.

Все её вещи умещались в небольшой спортивной сумке. Позавтракав в кафе, Полина прогулялась по улицам, зашла в цветочный магазин и купила букет.

Кнопку дверного звонка она нажала в одиннадцать утра. Дверь открылась – и вот она, в шёлковом халатике, без макияжа, с ещё немного влажными после душа волосами. Денис был в школе, Надюшка – в садике, а в духовке стоял пирог с рыбой и рисом.

– Как-то всё так спонтанно получилось... Я еле успела рыбы купить!

У неё было и вино, и фрукты. Вынимая пирог, Ирина склонилась, и подол короткого халата приоткрыл внутреннюю сторону её бёдер – не дряблых, а вполне подтянутых и гладких.

– Полагаю, неприлично предлагать тебе секс, едва переступив порог, – сипло проговорила Полина.

Она шокировала, эпатировала. Испытывала то ли Ирину, то ли себя, то ли пыталась вывести на чистую воду это бесформенное чувство, заставить его назвать своё имя. Ирина выпрямилась – очаровательно смущённая, с розовыми пятнышками на скулах.

– Всё зависит от твоих дальнейших намерений.

– Я сама не знаю, Ирочка. Потому и приехала.

Да, может быть, это было и неприлично, и пошло. Но пирог стыл на столе, а они целовались, стоя точно под кухонной люстрой, и рука Полины скользила по гладкому шёлку халата, изучая тёплые изгибы спины и поясницы Ирины.

Ирина провела пальцем по шраму на виске Полины.

– Хотела спросить, но не решалась... Откуда это?

Полина рассказала.

– Как видишь, ничего романтического. Банальная неловкость.

По пути в спальню Полина успела мельком оглядеть квартиру. Скромно, уютно и чисто, но не фанатично вылизано. Здесь жила хозяйка, женщина. Здесь пахло домом. И покоем.

«Что ты такое, как тебя зовут?» – спрашивала Полина неясное чувство, лёгкими скользящими движениями освобождая Ирину от халата и открывая её грудь.

Ладони повторяли очертания хрупких плеч, губы дышали теплом тонких ключиц с ямочками.

«Кто ты, как тебя зовут?» – спрашивала она женщину, чья золотоволосая голова лежала у неё на плече.

– Я твоя жена, – ответила та.

И головоломка вдруг сложилась.

Ирина рассказала, что Денис теперь бредит горами и альпинизмом, даже заставил её записать его в секцию скалолазания. До этого он ходил только на дзюдо, а теперь круг его увлечений расширился.