Горько-сладкий конец (ЛП)

— Может, да; может, нет.

— Ты имеешь в виду, это зависит от того, будет ли он огнерождённым, как ты, — сказал Робб, и, хотя в его словах не было ничего обвинительного, они всё равно казались осуждающими.

— Да, — снова сказал Джон, обуреваемый застарелой горечью.

Последовала долгая пауза, в течение которой Джон чувствовал странную боязнь сдвинуться или заговорить от ужаса, который он пытался сдерживать всё время с тех пор, как Санса сказала ему, что снова беременна.

— Эдд и я не рождены огнём… может, и этот ребёнок тоже не будет, — сказал наконец Робб, и Джон, в конце концов, нашёл в себе силы встать и поднять сына. Он медленно положил руки ему на плечи и серьёзно посмотрел на него. Робб глазами своей матери и своего дяди глядел на него в ответ. Джон задался вопросом, настанет ли день, когда он сможет смотреть на сына, не видя мёртвых.

— Мы с твоей мамой заплатили высокую цену, чтобы держать в страхе драконью королеву, сын мой, и если мы не предоставим ей то, что обещали, то рискуем новой войной. Я знаю, что тебе трудно это понять, но мы должны молиться, что сможем обеспечить Дейнерис наследником.

Робб сглотнул и кивнул.

— Я понимаю, отец.

Джон коротко кивнул и взялся за оленя.

— Хорошо. Мы должны вернуться, или твоя мать будет беспокоиться.

__________________________________

Когда они вернулись, двор Винтерфелла оживился; солнце почти село. Сэм встретил их, когда они вели своих лошадей к конюшне, и выражение его лица заставило Джона быстро отдать поводья конюшонку.

— Королева рожает, — тихо сказал Сэм.

— У неё же ещё месяц, — глупо возразил Джон, инстинктивно взглянув на главную башню, где размещались их покои.

— Да, но сейчас мы мало что можем сделать.

Джон сжал челюсти и кивнул, обратившись к подошедшему сыну:

— Проследи за братом, Робб; ребёнок близко, а Эдд не поймёт.

Его сын побледнел, но кивнул.

— Конечно, папа.

Джону хотелось немедленно пойти к Сансе, но он знал, что ни за что не пройдёт мимо строгой, властной повитухи, покрытый кровью и грязью. Он быстро принял ванну, напряжённый и весь в беспокойстве, и надел чистую одежду, прежде чем постучать в их комнату.

Сердитая повивальная бабка позволила ему войти, и Джон бросился к Сансе. Она слабо улыбнулась, и его лицо побледнело и вытянулось.

— Не беспокойся, всё будет хорошо, — сказала она ему, когда он наклонился погладить её по волосам и поцеловать в лоб.

— Ты хочешь, чтобы я остался? — спросил он, не в силах удержаться от того, чтобы прикоснуться к ней, взять её руку и поцеловать её.

Она тихо усмехнулась и прижала другую руку к его щеке.

— Родильная комната — не место для мужчин, дорогой; может, ты помолишься за меня и ребёнка? Вместе с мальчиками?

Джон издал прерывистый вдох и попытался улыбнуться ей.

— Конечно, конечно.

Она снова улыбнулась, уже сильнее, и он наклонился поцеловать её, стараясь не думать о том, сколько женщин умерло при родах, включая его мать. Это была битва, в которой он сражался при каждых родах, но она была права: он мало что мог сейчас для неё сделать, кроме молитвы и заботы об их сыновьях.

— Я недалеко, — заверил он её перед уходом, украв ещё один поцелуй, прежде чем она ласково выгнала его из комнаты.

Сэм ждал за дверьми.

— Я возьму мальчиков в лес, — тихо сказал ему Джон, — позови за мной, если… — Он не мог заставить себя произнести эти слова.

Сэм схватил его за плечо и кивнул.

— Королева сильная; ты тоже должен быть сильным, Джон.

Джон кивнул, исполненный благодарности, и пошёл за сыновьями.

____________________________

— Дерево пугает меня, отец, — пожаловался Эдд, которому едва минуло пять лет, и Джон заключил его в свои объятия. Сердце-дерево было уже близко.

— Я тоже никогда особо не любил его, — сказал Бран из своего кресла на колёсиках, которое Робб аккуратно толкал вперёд. Джон и Бран обменялись заговорщическими улыбками.

Джон выпустил Эдда, когда они дошли до дерева в богороще, с навязчиво смотрящим преследующим ликом. Его младший сын тут же прижался к его ноге, уткнувшись лицом в бедро. Джон усмехнулся и провёл рукой по тёмным, непослушным кудрям Эдда, а Робб тем временем помог своему дяде приладить одеяло на коленях. Джон расцепил пальчики сына и опустился к нему на колени. В серо-голубых глазах Эдда стояли слёзы, а когда Джон поцеловал его в лоб, он непослушно нахмурился.

— Мы должны помолиться за твою маму и ребёночка. Ей понадобится наша сила.

Эдд всхлипнул и отёр глаза грязными, испачкавшимися кулачками.

— Пап, мама умрёт?

Джон резко вдохнул и невольно перевёл взгляд на Брана. Его брат, обернувшийся кузеном, имел способности, которых он не понимал, да и, положа руку на сердце, находил тревожными. Но лицо Брана было стойким и сдержанным, не давая Джону никакой мудрости.

— Она с ребёнком находится теперь в руках Старых богов, — сказал он наконец сыну, ведь никто не смеет лгать перед сердце-деревом. — Вот почему мы должны молиться. Ты ведь храбрый мальчик, сделаешь это ради меня?

Эдд снова всхлипнул, но вытянулся и кивнул, хотя в глазах по-прежнему оставались следы слёз.

— Да, папа. Я очень храбрый; такой же храбрый, как Робб!

Джон усмехнулся и снова взъерошил волосы сына.

— Конечно, ты храбрый, а теперь опустись на колени рядом со мной и склони голову. Да, вот так, и в своём сердце скажи богам, что именно ты хочешь, и попроси их о помощи и силе.

— Не говорить это вслух, верно, пап?

Джон кивнул. Робб опустился на колени с другой стороны.

— Верно, сынок; говори слова в своём сердце, и боги услышат тебя.

Он подождал, пока не склонятся головы и не закроются глаза обоих его сыновей, и последовал их примеру. Его сердце билось, как сумасшедшее, но он велел ему успокоиться, уняться.

Пожалуйста, просил он в тайниках своей покрытой шрамами, потемневшей души, пожалуйста, не отнимайте её у меня.

______________________________

Пока повитуха занималась Сансой, Джон держал на руках дочь, и внутри него зарождались знакомые чувства любви и гордости при взгляде на её хрупкие на вид и на ощупь черты. Тонкие волосики на её совершенно круглой голове были тёмные и вьющиеся; лицо, хоть немного сжатое после родов, было длиннее, чем у её братьев; а губы были полные и розовые, как у Сансы. Она была прелестной и немного нескладной, и Джон подумал об Арье, зная, как будет называться его дочь. Выбранное имя идеально подходило для их маленькой волчицы.

— Дайте мне увидеть её, — слабо умоляла Санса, по-прежнему столь же прекрасная, несмотря на прошедшие годы и все невзгоды. Джон улыбнулся, подошёл к ней и устроился на кровати рядом, передав малышку ей в руки.

Лицо Сансы осветилось, что бывало редко; как правило, оно скрывалось за старательной маской вежливости. Она заворковала над своей дочерью, проводя по пушистой щёчке пальцем. Джон обернул их обеих рукой; в его сердце жарко разгоралась гордость, когда он осознал, возможно, уже не в первый раз, что это было той жизнью, о которой он мечтал, и, хотя он пришёл к ней не так, как ожидал, он был не настолько глуп, чтобы оставаться неблагодарным.

— Добро пожаловать, маленькая Арья, — прошептала Санса и кинула ему нежную улыбку, ту, что она уже давно приберегала только для него. Боги, он любил её. Он знал это уже не первый год, но их брак был настолько странным, что он не был в этом уверен, несмотря на всё, что между ними было. Его заботы показались ему нелепыми перед лицом жизни, которую она держала в своих руках; жизни, которую они создали вместе, рождённой больше от страсти, нежели из долга.

Джон запечатлел на виске Сансы поцелуй, больше оттого, чтобы скрыть почти неодолимые эмоции, и накрыл руку, державшую голову его дочери, своей ладонью.

Маленькая Арья вытянулась, милая и такая совершенная, и открыла свои глубокие фиалковые глаза.