Таинственный венецианец (другой перевод)

— Бедный Чарльз, — говорила Челеста, — он был еще так молод, когда умер, всего лишь сорок три года, и он был таким обаятельным! — Она бросила взгляд на Эмму. — Естественно, мы с Эммой разделили наше горе, и я думаю, мы смогли помочь друг другу в это ужасное время.

— Конечно, — согласилась графиня, — в это печальное время вам повезло иметь рядом родственную душу. После всего пережитого, моя дорогая, вы заменили ребенку мать! Вы и сами еще очень молодо выглядите, и вас вполне можно принять за сестер.

Сказав это, она окинула Эмму оценивающим взглядом, который говорил больше, чем слова. Графиня, видимо, думала, что у такой хрупкой и привлекательной женщины, как Челеста, вряд ли могла бы быть такая дочь.

— Мы с Эммой добрые друзья, — сказала Челеста и внимательно посмотрела на Эмму — не отважится ли та отрицать ее заявление.

Но Эмме было уже все равно, и она не обратила на слова мачехи никакого внимания, погруженная в свои мысли. И только когда ужин подошел к концу, она как будто очнулась и удивилась сама себе, недоумевая, почему она не попыталась опровергнуть ложь Челесты? С того самого момента, как ее отдали в пансион, и после всего пережитого в дальнейшем у Эммы не было сомнений в истинных чувствах мачехи к ней, и она прекрасно понимала, что Челеста взяла ее с собой только в качестве служанки-компаньонки. Но тогда зачем весь этот спектакль, в котором мачеха пытается играть роль сказочной феи, забравшей девочку из ее трудной и скучной жизни в прекрасный мир дворцов, графинь и богатства? Логично предположить, что мачеха хочет выглядеть в глазах графини спасительницей и наставницей Эммы, так как старая леди с ее явным чувством гордости за семью едва ли проявит уважение к женщине, без сожаления покинувшей свою падчерицу около трех лет назад, когда та была совсем еще ребенком, и вряд ли посчитает ее достойной своего общества.

Эмма была далеко не глупа, что бы о ней ни думала Челеста, и шанс провести отпуск за чужой счет, выпадающий не так часто в жизни, не казался ей достаточным основанием для того, чтобы вводить графиню в заблуждение. А именно этим и занималась сейчас Челеста. Эмма уже не сомневалась, что вскоре должен появиться на сцене граф — наверняка средних лет, неприятной наружности и распутный. Он мог сочетать в себе все эти качества или обладать каким-то одним из них. Но Челеста, не отказавшаяся в Штатах от брака с человеком, которому было уже семьдесят лет, исключительно из корыстных побуждений и с целью добиться положения в обществе, вряд ли посчитает важным для себя даже сочетание всех этих отталкивающих факторов, если впереди маячит желанный титул и она уже, вероятно, представляет себя графиней Челестой Чезаре.

Эмме было ужасно стыдно, и она чувствовала себя абсолютно разбитой. Совершенно не желая того, она оказалась тесно связанной с этим обманом, и все мысли о прекрасном отдыхе на деньги мачехи вытеснило чувство стыда за свое поведение. Эмма решила, что, как только они вернутся в свой номер, она скажет Челесте о своем решении возвратиться в Лондон, а Челеста может завтра переезжать в палаццо и добиваться своей цели без ее помощи.

Неожиданно графиня обратила свое внимание на Эмму. Она некоторое время изучающе смотрела на девушку, а затем сказала, улыбнувшись:

— Как вам нравится Венеция? Вас интересуют старинные здания, музеи и художественные галереи или вас более привлекают наш пляжный рай Лидо и спокойные синие воды Адриатики?

Эмме пришлось прервать свои размышления.

— Я думаю, это прекрасное место, — ответила она вежливо, но без особого восторга, и Челеста пристально на нее посмотрела. — Конечно, я посетила Дворец дожей, а этим утром пила кофе в одном из открытых кафе на площади Святого Марка.

— Ах да, площадь Сан-Марко. А вы заходили в собор?

— К сожалению, нет. У меня не было достаточно времени для этого, а осматривать его второпях не хотелось.

— Я вижу, вы получаете удовольствие от прекрасного. — Графиня похлопала ее по руке. — Это мне нравится. Моя семья владела великолепной коллекцией произведений искусства, но это не мешало мне посещать галереи и соборы, где находится истинное богатство, настоящая сокровищница художественных ценностей, которые я просто пожирала глазами! — Она засмеялась и повернулась к Челесте: — Ваша мама и я проводили многие часы в Лувре, когда были молоденькими студентками. Она рассказывала вам?

— Конечно, дорогая тетя Франческа, — немного поколебавшись, льстиво ответила Челеста.

Эмма была уверена, что это очередная ложь, однако слова графини пробудили в ней желание ближе познакомиться со старой леди, эрудиция которой накапливалась годами, и часами увлеченно беседовать с ней о шедеврах мирового искусства. Как жаль, что она должна вернуться в Лондон!

Ужин закончился, и Эмма, почувствовав, что ее мачеха хочет остаться наедине с графиней, видимо желая обсудить причины, по которым они были приглашены в Венецию, тихо удалилась. Теперь наконец она вздохнула свободно.

Эмма поднялась в свой номер, накинула легкую шаль и вновь спустилась вниз. Если она собралась завтра уехать, ей следует получить как можно больше впечатлений от этого последнего вечера в Венеции. Решив так, Эмма особенно не задумывалась о том, как опасно молодой девушке появляться без сопровождения на вечерних улицах города, тем более что итальянские мужчины хорошо известны своими амурными похождениями.

Но Эмма совершенно не ощущала, что ей грозит что-либо дурное, и не обращала внимания на восхищенные взгляды потенциальных поклонников и приветствия, звучавшие в ее адрес.

Набережная рядом с причалом Шиавони была битком забита народом, несмотря на то что туристический сезон еще только начинался. Гондолы с мерцающими в сумерках фонарями одна за другой отходили от пристани, унося влюбленные парочки в незабываемое романтическое путешествие по каналам ночной Венеции.

Магазины уже были закрыты, но работали несколько небольших кафе, и Эмма собралась было зайти в одно из них выпить кофе, но вспомнила, что не взяла с собой кошелек. Теперь она не сможет нанять гондолу — пусть одинокая пассажирка на этом корабле любви выглядит нелепо, зато путешествие по воде избавило бы девушку от необходимости быть настороже из-за разглядывающих ее наглых темных глаз. Храбрость ее начала испаряться, и Эмма решила вернуться в отель.

С каждым шагом, приближающим ее к «Даниеле», она все больше впадала в угнетенное состояние. Эмма не хотела встречаться с Челестой — она хорошо помнила злобный характер своей мачехи и приступы ярости, охватывавшие ее, когда Эмма пыталась ей противоречить.

Эмма вошла в отель и, не видя ничего вокруг себя, полностью погруженная в свои невеселые мысли, направилась через холл к лифтам. Неожиданно она столкнулась с каким-то мужчиной, только что вышедшим из бара. Эмма неловко отпрянула, щеки ее запылали и извинения уже готовы были сорваться с ее губ, но мужчина опередил ее. Учтиво поклонившись, он вежливо сказал:

— Scusi, signorina. Si lo un mio sbaglio [1].

— Non importa, signore [2], — поспешно прошептала Эмма.

Улыбка тронула уголки его губ, и ее глаза неожиданно встретились с пристальным взглядом голубых глаз мужчины, стоящего перед ней. Девушка поймала себя на том, что тоже изучает его.

В нем было что-то выделявшее его из числа тех итальянских мужчин, с которыми Эмма сталкивалась в этот вечер. Не было никаких сомнений, что он итальянец, несмотря на высокий рост — где-то около шести футов, — что не характерно для его соотечественников. Он был худ, но широкоплеч, и смокинг сидел на нем с элегантной небрежностью. Эмме показалось, что он чувствовал себя в этой роскошной обстановке как рыба в воде. Его мужественное лицо было слишком загорелым для европейца, как будто он проводил много времени на открытом воздухе, а длине его ресниц позавидовала бы любая женщина. Эмма подумала, что многие женщины назвали бы его красивым, но его привлекательность основывалась скорее на магической природе исходившего от него обаяния, нежели на красоте. Рядом с ним любая девушка почувствовала бы себя женственной и желанной.