Я ищу тебя

– Но я не хочу такой жизни для нас, – резко проговорил он, в его хрипловатом голосе прозвучала нотка сожаления. Когда он обнял ее, запах разгоряченного тела оказал на нее необычайно сильное возбуждающее действие. Едва их тела соприкоснулись, Джини ощутила, как напряглась его плоть, а сердце забилось быстрее. Их поцелуй длился вечность.

Фелиция не приняла его «нет» как окончательный ответ. Она стала бомбардировать телефонными звонками Джини, почувствовав, что здесь слабое звено, именно сюда нужно нанести удар. Говорила Фелиция всегда об одном и том же: Джордан – гений, его призвание – музыка, несмотря на все сложности, а у нее есть связи в музыкальном мире. «Вы тянете его назад, миссис Джекс. Только из-за вас он отказывается от того, что ему на самом деле так нужно».

Джини чувствовала, что в словах Фелиции есть доля правды, хотя Джордан категорически отрицал это. И, в отличие от его родителей, она начала мягко рекомендовать ему попробовать свои силы. Она еще не осознала, как опасен для нее его талант и куда он может завести их.

Ради нее Джордан готов был забыть о своем даре, но она не могла допустить такой жертвы. Больше всего ей хотелось, чтобы он был счастлив. Но так же, как и его родители, она была в ужасе от той жизни, которую вели рок-звезды. И по мере того как ей открывался этот мир, Джини приходила к выводу, что не сможет оставаться с ним, если он выберет сцену. Эта жизнь привлекательна, но беспорядочна, и Джини она не подходит. Ее присутствие только будет мешать ему, и постепенно он придет к выводу, что их любовь невозможна и разрушает жизнь обоих. Если она хочет, чтобы он достиг в жизни того, для чего был рожден, она должна с ним как можно скорее развестись, прежде чем все окажется безнадежно испорчено.

Джини не подозревала о своей беременности, когда ушла от Джордана, а узнав, решила, что ребенок только свяжет его и это будет нечестно по отношению к ним обоим.

После развода Джордана Джекса ждал потрясающий успех, и все тринадцать лет он оставался звездой. Его имя связывали со всеми красавицами Голливуда, но он ни разу не был женат. Никогда не отвечал на вопросы о своей личной жизни, и все, что Джини удавалось прочесть о нем, оказывалось выдумками журналистов. Было в его жизни судебное дело о признании его отцовства (которое он выиграл) и один-два скандала – все это решительно убедило Джини, что она не могла бы разделить такую жизнь. Он все время переезжал с места на место, а она принадлежала к тому типу людей, которые с радостью остаются в одном окружении. Снова и снова она повторяла себе, что их брак не выдержал испытаний.

Но никакие рассуждения не могли утешить ее, когда хотелось плакать от боли одиночества. Трудно было воспитывать дочку одной. Иногда к ней приходило чувство вины перед Джорданом за то, что она лишила его ребенка, и перед Мелани, не знавшей отца. Ей пришлось оставить своих родных и друзей и начать новую жизнь вдвоем с дочерью.

Решение, которое Джини приняла, далось ей с трудом, но еще труднее оказалось жить, приняв его. Женщина, тринадцать лет страдавшая от последствий своего выбора, была теперь уже не той юной студенткой, что оставила Джордана, и порой Джини невольно подумывала, не совершила ли она тогда ошибку.

Тайна эта не давала ей жить.

Глава вторая

Джини… Джини… Джини…

Бархатный мужской голос умолк, Джини вернулась из мира грез в мир реальности и обнаружила, что все еще стоит в своей запушенной гостиной. Она чувствовала себя потерянной и сбитой с толку, плененной прошлым, а ведь она потратила большую часть жизни, чтобы забыть о нем.

Джордан закончил песню и раскланивался перед своими восторженными поклонниками. Вот он медленно выпрямился, поднял загорелое лицо к свету. Взгляд Джини встретился с чернотой его глаз, прекрасных притягивающих глаз, окаймленных самыми густыми и загнутыми ресницами на свете. Его глаза были слишком прекрасны, чтобы принадлежать тому грубовато-мужественному лицу, на котором сияли.

В самом деле, ни одна женщина не могла бы устоять перед чувственностью его взгляда, подумала Джини, а судя по крикам восторженных поклонниц, и не может.

Он неуверенно улыбнулся – она до сих пор помнила эту его манеру, – и ей внезапно показалось, что сердце сейчас разорвется. Если бы только… Нет, она правильно сделала, когда ушла от него. Вокруг него царит атмосфера чувственности. Как бы мог мужчина, принадлежащий миллионам, принадлежать одной женщине?

– Мам, ты плачешь?! – донесся мягкий голос Мелани, сидевшей на стареньком стуле, на спинке которого было навешано множество вещей. Девочка была поражена: как и другие подростки, она не замечала, что ее мать тоже человек из плоти и крови.

– Нет, не плачу, – возразила Джини, избегая взгляда дочери и, по мере того как в ней брал верх воспитатель, отдавая распоряжения: – Выключите телевизор, юная леди, принесите ведерко для мусора, поставьте велосипед под навес и принимайтесь за уроки.

– Ну, мам, – запротестовала Мелани, она с неохотой поднялась и выключила телевизор. – Я только недавно пришла.

В своей комнате Джини бросилась на неубранную постель, не обращая внимания на беспорядок, с которым она успешно боролась каждый день. После того, что она услышала и увидела на экране, ее тело горело как в огне. В песне Джордана слышалась невыносимая тоска, и в душе Джини вспыхнуло сожаление. Неужели он не так счастлив без нее, как она думала? Ну почему он не мог быть простым юристом, или учителем, или кем-нибудь еще, обыкновенным человеком? Почему эта мука до сих пор не кончается?

Но каким греховным очарованием, какой завораживающей прелестью веяло от него, когда на губах появлялась только ему присущая мягкая улыбка, делавшая его беспомощным, уязвимым!.. Джини казалось, она ощущает прикосновение его полных чувственных губ. Она вспомнила, как он, бывало, целовал ее – с той страстью, которая была частью его натуры. Она помнила прикосновение его губ к самым сокровенным своим тайнам, пробуждавшее в ней огонь желания. Страстность, принесшая ему славу великолепного музыканта, прежде делала его великолепным любовником.

С кем он спит теперь? Какая женщина теперь ощущает жар его губ, силу его стройного мужского тела, когда он обнимает ее сильными руками? Кто слышит, как он вздыхает от страсти? Чье тело сливается с его телом, как когда-то было с ней?

Дрожащие пальцы теребили уголок подушки. Да, невыносимо было думать, что он сейчас с другой. Она доведет себя до безумия, если будет думать об этом.

Она встала с постели и ринулась на кухню, словно в атаку на врага, пытаясь доказать, по крайней мере себе, что не покорится этому безнадежному желанию к единственному мужчине на свете, с которым она никогда не сможет быть вместе.

За ужином Мелани сказала:

– Ты что-то уж очень тихая сегодня, мама.

– Разве? Думаю, просто устала. Ребята сегодня были неуправляемы, особенно Брэд. Пока я была занята, он залез на лестницу и повис в сотне футов над сценой на одной руке. Когда я закричала ему, чтобы он слез оттуда, он чуть не упал от моего вопля. Это было ужасно! Мы ставим отрывок из «Юлия Цезаря» Шекспира, помнишь, я тебе говорила. Но ведь я учитель английского языка, а не режиссер…

– А почему ты сказала, что не плакала, ты же плакала тогда, – спросила Мелани, пристально глядя на мать. – Потому, что песня была о девушке по имени Джини?

Вилка в руке Джини стукнула по тарелке, но ей удалось сохранить спокойный голос:

– Просто глупо плакать. Вот и все. А тем более из-за дурацкой песенки.

– Джордан Джекс – это нечто, и в его-то возрасте!

– Ради всего святого, ему только тридцать восемь, – резко оборвала ее Джини.

– Это немало для рок-звезды. Очень немногие сохранили популярность после тридцати: Мик Джеггер, Брюс Спрингстен и он. Да, а откуда ты знаешь, сколько ему лет?

– Я… я… – Джини подняла голову от тарелки, вздрогнула, но тут же скрыла свой страх, – думаю, где-то прочитала.